Пень дяди Севы

Рубрика «Наш век» посвящена подготовке к 100-летнему юбилею «Вечерки». В газете № 8 мы рассказали о судьбе поэта-песенника Антона Пришельца, чьи стихи в свое время печатались на страницах «Вечерней Москвы». Знакомим вас с очередной публикацией.

Лишь раз я сидел на этом пеньке напротив его истинного владельца — великого Всеволода Васильевича Шевцова, легендарного ответственного секретаря «Вечерки». Я робел и чувствовал себя двоечником, вызванным к директору для порицания и внушения: я позволил себе перепутать староиндийскую защиту с защитой каро-канн. Ибо ничего не понимаю в шахматах. А этого ответсек Всеволод Шевцов мог и не простить. Поэтому я дрожал…

Потом я понял: дело не в суровости Шевцова, дело — в пеньке. Он стоял в кабинете ответственного секретаря с незапамятных времен и был отполирован брюками бесчисленных посетителей до приятного лакового блеска. Всеволод Васильевич, для сотрудников «Вечерки» — дядя Сева, но за спиной, разумеется, предлагал им усаживаться поудобнее. Сам же закуривал трубку, окутывался ароматным дымом и откидывался на спинку кресла, готовый внимать и изрекать.

О, он был тонким психологом, наш дядя Сева. Некоторые говорили, что в этом он не уступал бессменному редактору «Вечерки» Семену Давыдовичу Индурскому. Тот, когда многочисленные редакции «заселяли» новое здание у метро «Улица 1905 года», ухитрился сделать так, чтобы его газета оказалась на шестом этаже. На пятом была «Московская правда».

На четвертом — областная газета «Ленинское знамя».

На третьем — «Московский комсомолец». Чтобы всякому было ясно: кто выше, тот и главнее, в строгом соответствии с иерархической лестницей. То же и с пеньком… Присев на него, посетитель, да хоть бы и товарищ, взирал на Шевцова снизу вверх. И сразу становилось понятным соотношение сил и веса. Хотя, скорее всего, это все досужие умствования, дядя Сева был монументален без всяких ухищрений.

Сравнение с Индурским в данном случае не совсем корректно, потому что на новое место пребывания — на Пресню, «Вечерняя Москва» перебралась много позже того, как в кабинете ее ответственного секретаря, в старом здании на Чистаках (на Чистых прудах, кто не понял), появился достославный пенек.

Говорили, что где-то через год-другой после вступления Шевцова в должность, а произошло это в 1966 году, пенек преподнесли ему артисты провинциального сибирского театра, позаимствовав из собственного реквизита. Подарок они сопроводили напыщенными словами, которые через день и сами вряд ли смогли бы воспроизвести. Сделали же они столь ценное подношение не без умысла — Всеволод Васильевич часто и охотно писал о театральных премьерах, а так как был строг в оценках и остер на язык, то его было лучше иметь в числе доброжелателей.

Наряду с этой бытовала другая версия. Дескать, незадолго до наступления нового 1968 года корреспондент «Вечерней Москвы» отправился в лес с редакционным заданием. Ему предстояло стать свидетелем того, как рабочие с бензопилами подойдут к загодя выбранной лесной красавице, спилят ее, погрузят и отправят во Дворец съездов, где она, наряженная и украшенная, станет главной новогодней елкой страны. Все так и произошло: свалили, погрузили… Но перед этим расторопный корреспондент попросил откромсать для редакции от комля. Минуты спустя пенек был в багажнике редакционной «Волги». Потом он энное количество времени обливался смолистыми слезами, а после просушки занял место в кабинете Шевцова.

Обе версии хороши, но ни в одной не упоминается о том, что пенек-то был с секретом! Открылось это случайно. Как-то пришел к Шевцову именитый спортсмен, косая сажень в плечах, и решил свою силушку показать: обхватил пень, рванул вверх… и чуть к стене не отлетел. Думал, что тяжеленный, а он — полый.

Так и застыл силач в изумлении с пнем в руках: «Ну, Сева, ты даешь стране угля!» Не поручусь, но что-то вроде этого произнес спортсменолимпиец, глядя на то, что скрывал в себе пенек. На полу стояла бутылка армянского коньяка.

«Ты пень-то на место поставь, — миролюбиво ответствовал Шевцов. — И дверь прикрой, а то перед коллегами неудобно».

Спортсмен пень опустил. После чего бутылку они открыли и пригубили. А коньяк наверняка был хорош. Дядя Сева в этом толк знал и порой баловал себя производным от виноградной лозы. Но о приличиях не забывал — в кружку его, и ложечкой эдак…

Всеволод Васильевич вообще превыше всего ценил качество, чего бы это ни касалось, будь то тексты, спектакли, коньяк или трубочный табак с отдушками. Но, конечно, прежде всего это касалось газеты. Ведь это и его трудами «Вечерняя Москва» стала самым популярным столичным изданием. В ноябре 1945 года переступил ее порог Сева Шевцов. Писал о театральных премьерах, выставках и спорте. Через несколько лет он уже знал всех и его знали все.

Его записная книжка с телефонами была толщиной с гроссбух, а ее страницы были залистаны до прозрачности. Он умел дружить и с ним дружили. И вопрос билетов и контрамарок он решал просто — снимал трубку, набирал номер и говорил глубоким баском: «Это Шевцов…» Пояснять, откуда и кто такой, не требовалось.

Так же, казалось бы, просто ему удавались организовывать различные мероприятия, которые, начав с городского масштаба, нередко вырастали до республиканского и союзного. Самым же любимым его детищем был шахматный турнир по молниеносным шахматам на призы «Вечерней Москвы». Оттого и в редакции, в его кабинете, на пеньке, сиживали гроссмейстеры Борис Спасский, Евгений Васюков... На пенек присаживались композитор Никита Богословский, художник Борис Ефимов, поэт Евгений Евтушенко, «видевший сквозь время» Вольф Мессинг, всеми любимые Фаина Раневская и Леонид Утесов… Перечислить всех даже пытаться не стоит.

…Помню последнюю нашу встречу с дядей Севой. Он уже покинул свой кабинет и скучал в роли пенсионера. Мы пришли к нему с цветами и конфетами поздравить с днем рождения.

«Коньячку?» — спросил меня хозяин дома, все такой же импозантный, и прищурился, испытывая. «Мне еще работать», — сдуру отказался я.

Когда уходили, Всеволод Васильевич сказал: «Держи. На память».

Я взял трубку. Когда новая — это подарок. Когда обкуренная — это и признание, и напутствие.

Всеволод Васильевич Шевцов умер в 1995 году. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Трубку курить я так и не начал, но храню. И пенек цел.

Реликвия!

Читайте также: Ночная лекция с иронией