Александр Домогаров — о новых трендах в кино: Я не доживу, слава богу

Александр Домогаров отметил свой 58—ой день рождения. Актер рассказал «Вечерке» о том, считает ли себя сегодня востребованным в кинематографе и какое место в его жизни занимает театральная сцена.

Пожалуй, не будет ошибки, если я скажу, что самый недоступный и закрытый из плеяды российский актеров, которые носят титул секс-символа страны, — Александр Домогаров.

— Александр, знаю, что вы страшно не любите это определение — «секс-символ», но из песни слова не выкинешь, это ведь даже не журналисты придумали, а публика. Я не понимаю, зачем так напрягаться-то по этому поводу?

— Как раз уже не напрягаюсь, потому что это… это… Почему-то хотел сказать «погоняло»… Этот лейбл был навешан на меня очень давно, а время все поставило на свои места. Так что я уже не обращаю внимания.

— Если говорить про «погоняло», то Андрей Сергеевич Кончаловский неоднократно озвучивал формулу: «Домогаров = театральное животное». Притом что мне кажется, вы человек кино.

— Нет, Жень, я все-таки твердо считаю, что театр — это первично…

— Вообще в профессии или в случае конкретной биографии?

— Вы простите, но я возьму на себя такую ответственность и скажу — вообще в профессии. Поскольку кино — это замечательно, фантастично, это любовь огромного количества зрителей, а если говорить о телевизоре, то количество зрителей увеличивается в разы. А театр — это проверка артиста на профессионализм. Потому что на сцене ты дышишь, ты ходишь, ты сиюминутно существуешь.

В театре ты в семь десять вечера на нее вышел, дай бог, в полдевятого, в антракте люди не ушли из театра — значит, ты еще что-то собой представляешь. А если прошло три с половиной часа, и люди еще остались в зале, более того, они встали по окончании спектакля и тебе аплодируют, то ты доказал им, что ты артист.

А подобные вещи надо фиксировать? Невозможно. Если это хорошие артисты, никогда не бывает похожего спектакля. Вот смотрите, снят на пленку «Дядя Ваня» Кончаловского, и «Три сестры», и «Вишневый сад», и «Сирано де Бержерак». Я смотрю и точно знаю: ага, вот спектакль снимался в такой-то день, а вот в другой, потому что это совершенно разные спектакли.

Фото: Сергей Ведяшкин / АГН Москва

Учителя наши так говорили: «Не повторять! Вот сегодня вам кажется, что у вас все получилось. Не вздумайте завтра повторить то же самое, потому что вы сделаете хуже и себе, и зрителю, вы все сделаете ровно так же, только в худшую сторону. Не пытайтесь повторять, идите новым путем!»

Поверьте мне: каждый день выходить на сцену, как чистый лист бумаги, откинув все штампы, — это очень тяжело. И знаете, как еще бывает: когда тебе кажется, что ты готов творить, что ты хорошо играешь, подходит партнер и говорит: «Ты че делаешь-то сегодня?» И наоборот. Ты можешь себя плохо чувствовать, ты собой недоволен, а партнер в восхищении: «Ну ты сегодня вообще!»

Поэтому я и говорю, что театр — это искусство сиюсекундное, проверяющее профессионализм артиста.

— А физически что больше выматывает — день на площадке или день на сцене?

— День на площадке — 10 минут работы, 11 часов 30 минут ожидания. Ожидание может выматывать сильнее, чем работа.

А вообще... Ну, смотрите, если рубашка мокрая насквозь и ее надо менять дважды за акт, что, по-вашему, выматывает больше? В театре выкладываешься больше, я думаю.

Есть артисты, которые работают с «холодным носом». У меня так не получается. Просто не получается категорически, может, поэтому я сам очень люблю видеть мокрых артистов на сцене. Многие говорят: «Нет, это ужасно! Ну, с него пот градом льет, фу, это неэстетично!» А я вижу, что человек вкалывает так, что с него брызги летят… Это же труд.

— Вот мы как-то обсуждали с вами великую четверку: Аль Пачино, Де Ниро, Николсона, Хоффмана. Хоть одного из них видели на сцене? Вы же знаете их всех исключительно по кино…

— Я знаю, что по крайней мере два из них работают на сцене. Это Аль Пачино и Де Ниро. Я видел Бельмондо, работающего на сцене, в «Сирано де Бержераке». Как там у Аль Пачино? Чем отличается артист, играющий в кино, и артист, играющий в театре? В кино ты идешь по канату, который проложен по земле, а в театре ты идешь по канату, который натянут в метре над землей. Вот разница.

— Кстати, «Сирано» вы без знания французского смотрели?

— Ну, пьесу знаешь, все сцены тоже, по крайней мере мне все было понятно. И интересно.

— Вы в свое время польский учили?

— Я месяцев через, наверное, восемь понимал практически все (актер снимался в Польше в четырехсерийном историческом фильме режиссера Ежи Гофмана «Огнем и мечом». Премьера состоялась в 1999 году. — «ВМ»). Но мне повезло, потому что Гофман великолепно говорил по-русски. Вся съемочная группа была в основном возрастная, они еще застали ту Польшу, в которой русский язык изучали в школе. Но поскольку, естественно, между собой они все общались на польском, я слушал и запоминал. Интересно, что я не мог громко на нем говорить, я мог шептать, подшептывать, все равно переходил на русский, но меня прекрасно понимали.

Потом, когда я столкнулся с Вайдой (в фильме польского режиссера Анджея Вайды «Одна июньская ночь» актер сыграл роль русского офицера, премьера состоялась в 2002 году. — «ВМ»), уже язык надо было учить. Вайда знал русский, но принципиально не говорил на нем. Я от него не слышал ни фразы по-русски.

Фото: Наталия Нечаева / Вечерняя Москва

— Из-за русофобии?

— Не знаю почему. Но отношения тогда были совершенно нормальные, никакой русофобии в помине не было.

— А читали тогда рецензии на свою работу?

— До меня эти рецензии не доходили по велению мастера: Гофман перекрыл доступ… Но глупо было ничего не видеть, потому что тогда в каждом ларьке, в каждом журнале ты на свое лицо натыкался. Но как таковых рецензий я не читал.

— В Кракове бывали после того, как отыграли на сцене краковского театра?

— После «Макбета»? (Завершив съемки в картине «Огнем и мечом», актер подписал контракт о сотрудничестве с краковским театром, где играл в спектакле «Макбет» на польском языке. — «ВМ»). Бывал. Года через три-четыре мы снимали сериал, назывался «Кровь из крови».

— Миша Ефремов говорил, что люди вашего цеха не любят, когда их спрашивают про предстоящие работы из соображений сглаза.

— Не любят.

— То есть не будем на эту тему говорить?

— Сейчас есть замечательные предложения. Если меня выслушают и мы чуть-чуть поправим сценарий, как мне кажется, в лучшую сторону, то может быть.

Вы ощущаете себя востребованным? В кино? Нет. Недавно исполнительный директор «Диснея» сказал, что они теперь не будут снимать белых гетеросексуальных мужчин в главных ролях, что это политика компании…

Такая установка может, с вашей точки зрения, опустить уровень кинематографа? Для меня планка опускается неимоверно. Для них — не знаю. Для меня это шок и катастрофа. Я, честно говоря, не очень понимаю, как может Анну Болейн играть чернокожая артистка. Я не понимаю этого и никогда не пойму. Ну, если они так хотят — ради бога, если у них это признано нормой — ну давайте… Но я подобного не принимаю.

— А нас это ждет, как думаете?

— Ну, судя по тому, куда катится наш мир, почему бы и нет... Я не доживу, слава богу. Внуки будут приходить и говорить: «Дедушка, как хорошо, что ты этого не видел!» Еще в прошлом году Николай Цискаридзе предсказал, что нас ждет волна сексуальных разоблачений. Не боитесь, что вдруг — раз! — и кто-нибудь что-нибудь «вспомнит» про вас? Вчера мы с сыном сидели, пили кофе, и он говорит: «Тут читал про тебя…» Я говорю: «Я тоже читал».

Какая-то, значит, гражданка Т. прислала письмо куда-то там — по ее мнению, я там что-то такое… Сын говорит: «Нет, папа, ты, понятно, проскакиваешь. Но если бы это было в Америке, тебя бы все, конец!» Нет, вы мне объясните, зачем надо было уничтожить Вайнштейна? (Харви Вайнштейн являлся одним из самых влиятельных продюсеров Голливуда. Фильмы, созданные при его участии, неоднократно завоевывали премию «Оскар». В 2017 году десятки актрис обвинили его в сексуальных домогательствах, в марте 2020 года он был приговорен к 23 годам лишения свободы. — «ВМ»). Уничтожить как личность, как человека, который создал много хорошего.

Смысл какой? Если я пойму цель… И кто это может доказать? Ну как это возможно — доказать? Ну, представьте, я напился, укололся, объелся таблеток, пришел к вам на интервью и сказал: «А знаете, Женя, что меня, когда я к Гофману приехал…» Вы мне поверите? А я при этом буду раздувать и развивать тему, убеждать, что «это было именно так». Кто докажет, объясните? Покажите мне свидетелей, покажите мне экспертизу...

На каком основании можно было «рубить» Вайнштейна? Я не понимаю, честно вам говорю. Это опять-таки какая-то новая американская политика. И сразу 25 человек тоже начинают кричать: «И нас тоже… И нас тоже…» Ну, хорошо, засветились вы в СМИ, ну, поговорили о вас 10 дней и забыли. Славы это не принесет. Вас же все проклянут. Удовольствие вам от этого какое?

Фото: Софья Сандурская / АГН Москва

— Бывали в свое время какие-то истории, которые не выходили в медиаплоскость, но внутри цеха вами обсуждались?

— Никогда в жизни. Если бы мне было интересно, кто и чего, куда и когда, я пошел бы в буфет. Но поскольку я в буфет не хожу и кофе пью в гримерке, мне ничего не надо рассказывать. Мне это глубоко неинтересно.

А как относитесь к съемкам в рекламе? У меня была одна гениальная реклама. Звонит мне великий оператор Павел Тимофеевич Лебешев, говорит: «Санек, хочешь денег заработать?» Я говорю: «Очень!» А как раз было как-то очень натужно. Он: «Слушай, есть маза — масло «Рама». Надо стоять за кадром и спрашивать, как оно на вкус». Было такое, помните, в больших коробках? Я не помню, сколько денег я получил, но главное, что меня в кадре не было. Вот я за такую рекламу! Либо за контракт, который получил всем известный наш коллега, не буду называть фамилию, все знают, о ком я говорю: вот, носи, пожалуйста, часы фирмы такойто, ничего не надо говорить, просто кое-где фотографируешься…

Ну, от сумы и от тюрьмы, как говорится, не зарекайся. Может, когда-нибудь я буду очень рад рекламировать какое-нибудь риелторское агентство, я же не знаю. Но пока Бог миловал.

— А от неудачных ролей миловал? Есть они в биографии?

— От них Бог не милует. Конечно, есть. Так складывалось иногда, что ну ничего нет, вообще никаких предложений. По молодости вообще казалось жутко, если телефон молчит. И соглашались… А сейчас, если не зовут, думаешь: «Ну и слава богу». Но надеюсь все-таки, что придет какая-то хорошая возрастная работа.

Вчера долго разговаривали с сыном. Он считает, что у нас нет артистов после 40 лет. То есть они есть, но ты упираешься в пять-шесть фамилий, и все. Как раньше режиссеры делали? Выбирали хорошие региональные театры. Ехали, смотрели. И Олег Иванович Янковский был найден в Саратове, да разве только он? Помню, я был молодым артистом, я смотрел на Олега Ивановича Борисова, который выходил на сцену Театра Советской армии. Я был выше, здоровее, моложе, сильнее… Но я ощущал себя клопом по сравнению с ним.

От него такая энергетика шла — колоссальная! Где все это сегодня? Где выходящий на сцену человек, от которого я получаю подобное? Штучный товар.

А бывает, кстати, что актер может быть не раскрыт полностью. И в кино такое случается. Взять ту же Машу Аронову, ведь она артистка многоплановая, от нее «вольтаж» исходит на два метра. Она такого диапазона актриса! Это большая редкость. Но чтобы дать возможность актеру «перепрыгнуть» через экран и отдать вот эту энергетику зрителю, за это белое полотно… Такого у нас практически нет. А ведь даже сериалы позволяют это делать.