Другой Чуковский: 140 лет со дня рождения поэта и писателя

140 лет со дня рождения поэта и писателя Корнея Чуковского исполнилось этой весной. Его стихи знают все, а книги переиздают. Сам он боялся, что его будут помнить только как детского писателя.

Строго говоря, представить писателя с более счастлив ой судьбой трудно: Корней Чуковский, урожденный Николай Корнейчуков, прожил 89 лет, его книги до сих пор занимают верхние строчки в рейтингах и переиздаются. И все же судьба Чуковского в значительной мере трагична. Автор изумительных детских книг как бы оттер в сторону и затмил собой другого Чуковского — журналиста, переводчика, редактора, мемуариста, литературоведа и критика. Так что он как один из самых известных, так и один из самых неизвестных литераторов ХХ века.

Николаша родился в Санкт-Петербурге 19 (31) марта 1882 года. У Екатерины Осиповны Корнейчуковой, прислуги в богатом доме Левенсонов, случился роман с сыном хозяина — Эммануилом. Несколько лет отношений подарили ей двух детей — Марусю и Колю, но Эмик все же женился на даме с положением и вскоре отбыл в Баку, где основал «Первое типографское товарищество». Двоих детей надо было поднимать, и Евдокия, собрав нехитрые пожитки, отбыла с ними в Одессу.

Нехватка отца и дедушек-бабушек, которые были у всех других детей, превратилась для детей в пытку, особенно для Коли, который стыдился их отсутствия и страдал глубже, чем представлялось окружающим. В пять лет его отдали в детский сад, владела которым мадам Бехтеева.

Коле там нравилось — дети рисовали, маршировали под музыку, там же он подружился и с Вовой Жаботинским, чье имя потом станет культовым в Израиле — он одним из первых организовывал группы сопротивления еврейским погромам. Хорошо было и в гимназии, где у Коли появился второй друг — Борька Житков, впоследствии известный писатель и путешественник.

Но вскоре Колю из гимназии «выперли» — он будет утверждать, что за низкое происхождение. Он был «байстрюком», в метрике его отсутствовало отчество, а это было позором. Начав заниматься литературой, он убежал от мучившего его имени, «окрестив» себя псевдонимом «Корней Чуковский», к которому позже прилипло фиктивное отчество — «Иванович». А по паспорту он стал Корнеем Ивановичем Чуковским только после революции.

В начале ХХ века будущий писатель начал «разминать перо» в «Одесских новостях». Несомненный талант длинного улыбчивого парня первым заметил Вовка Жаботинский. Он, сам рано ушедший в журналистику, и привел друга в редакцию «Одесских новостей». Корнею нужны были деньги: зайдя как-то в магазинчик, он с ходу влюбился в скромную голубоглазую бухгалтершу Машеньку Гольдфельд.

Влюбленность была обоюдной и страстной, хотя Чуковский, женившийся один раз и навсегда, писал о ней весьма целомудренно. Только много лет спустя, оказавшись в Одессе возле бывшего дома жены, он напишет, вспоминая: «Мы здесь бушевали когда-то любовью». Родители с обеих сторон были категорически против брака.

Маша оказалась упрямой: она крестилась, прибежала к жениху на венчание в одном платье, и в июле 1903 года Чуковский запишет скупо: «Маша — моя жена». А через несколько дней молодые… укатили в Лондон.

Это было чудо: редакция «Одесских новостей» решила отправить собственного корреспондента в Англию, нашлись и средства, но оказалось, что английского языка никто, кроме Чуковского, не знает. Он же учил его… по самоучителю! «Собкору» пообещали сто рублей жалованья, что было недурно. Оказавшись же за границей, Чуковский показал себя отличным журналистом: писал много и так, что его «английские» статьи печатались и в родном издании, и в ряде других.

Подрабатывая перепиской каталогов в Британском музее, он совершенствовал английский, читал в подлиннике Диккенса и других классиков. Потом начались трудности: гонорары стали поступать реже, а потом и вовсе «иссохли». Беременную Машу пришлось отправлять в Россию, куда вскоре вернулся и Корней.

Революция 1905 года «приняла его в свои объятия». Он работал много, порой геройствовал: бывал, например, на восставшем броненосце «Потемкине», откуда вывез письма моряков к родным. А потом начал издавать в Петербурге сатирический журнал «Сигнал», где печатались Куприн, Сологуб и Тэффи. Правда, после четвертого номера Чуковского арестовали — за подрыв уважения к монархии, но через девять дней отпустили.

В 1906 году Корней Иванович приехал в финское местечко Куоккала, где жил художник Илья Репин. Вскоре они подружились, и эта дружба длилась годами. Кстати, именно Чуковский уговорил Репина начать писать, после чего на свет появилась легендарная книга «Далекое и близкое», а Репин, хохоча над его шутками, назвал Куоккалу «Чукоккалой», и Чуковский до конца своих дней издавал рукописный журнал под таким названием.

Писал Чуковский в то время очень много — в одном лишь 1908 году были опубликованы очерки о Чехове, Бальмонте, Блоке, Сергееве-Ценском, Куприне, Горьком, Арцыбашеве, Мережковском, Брюсове... Составленный из них сборник «От Чехова до наших дней» за год был переиздан трижды, о Чуковском заговорили, а после выхода переводов Уолта Уитмена его стали считать в литературных кругах. Его едкие рецензии нравились публике: критик был глубок и доказателен, безжалостен к литературе масскульта и низкопробной «пинкертоновщине». Зато за футуристов и Маяковского он бился неистово. В 1916 году Чуковский отправился с представителями Госдумы в Лондон, и Конан Дойль лично провел для него экскурсию по Бейкер-стрит. К слову, популярного в России Дойля после революции забудут на четверть века, и Чуковский вернет его нам, подготовив лучшие его переводы.

Фото: ITAR-TASS

Революция… Он ее понял. Правда, она ударила по его любимому занятию — критике: новое время не располагало к серьезным искусствоведческим и литературным исследованиям. И Чуковский оставил этот вид творчества, о чем печалился позже. Зато ничему не претило детальное изучение Некрасова — любимого поэта Чуковского. Почти девять лет, с 1917 по 1926 год, он создавал монументальный труд о поэте. Монография «Мастерство Некрасова» вышла лишь в 1952 году, и лишь десять лет спустя Чуковский получил за нее Ленинскую премию. Сегодня, к слову, едва ли не треть тех стихотворений Некрасова, которые мы знаем, живут благодаря Чуковскому — это он «раскопал» их и некрасовскую прозу. При этом он продолжал грезить сказками.

Первая из них, «Крокодил», была написана еще в 1916-м, потом появились «Мойдодыр», «Тараканище», в 1924-м — «Бармалей». Одно плохо: те идеи, которые проглядывались в сказках, плохо стыковались с принципами советской педагогики. В 1928 году Надежда Крупская, заместитель народного комиссара просвещения РСФСР, выступила в «Правде» с критикой «Крокодила»: «Такая болтовня — неуважение к ребенку, его манят пряником — веселыми рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него.

Я думаю, «Крокодила» ребятам нашим давать не надо…» На критику бурно отреагировали: мигом появился термин «чуковщина». Чуковский переживал, потом понял, что без ответного реверанса не обойтись и в 1929 году отрекся через «Литературную газету» от своих сказок, пообещав измениться в правильную сторону и выпустить «Веселую колхозию». Но он так и не написал «правильные» стихи. И к сказкам вернулся — через тринадцать лет.

Правда, совсем без «детской темы» Корней Чуковский не мог. Поэтому с 1930-х годов начал изучать психику детей и записывал наблюдения за ними, из чего сложилась чудесная книга «От двух до пяти». Также он занимался теорией перевода и адаптацией переводов для детей, подарив нам Марка Твена, Оскара Уайльда, Редьярда Киплинга.

Во время войны Чуковский, как и многие другие писатели, был эвакуирован в Ташкент. К этому времени сердце его было достаточно истерзано: они с Машей похоронили младшую дочь Мурочку, в 1937 году арестовали и расстреляли мужа дочери Лидии, да и ей пришлось прятаться от ареста.

Терзала его и многолетняя схватка с чиновниками от литературы. Но в 1941 году он выстоял с трудом — когда пришло известие о гибели в ополчении его младше- го сына Бори. Нацизм он ненавидел и посвятил войне аллегорическую книгу «Одолеем Бармалея», в которой волшебная Айболития вела войну со Свирепией. Но и эта книга оказалась «не такой» — в 1944 году ее признали «вредной» в той же «Правде». Он читал и не верил своим глазам: «Военная сказка» К. Чуковского характеризует автора как человека или не понимающего долга писателя в Отечественной войне, или сознательно опошляющего великие задачи воспитания детей в духе социалистического патриотизма».

Что было возразить… Авторитет Чуковского был слишком велик, чтобы пошатнуться, но…

Он затих на время, хотя из литературного процесса не выпадал. А как-то его пригласил к себе в «Новый мир» Твардовский. Явно нервничая, вручил ему рукопись: нужна рецензия. Чуковский читал «Щ-854» некоего А. Рязанского, держась за сердце. Отзыв был положительным.

Эту повесть все знают как «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Благодаря добрым словам Чуковского Твардовский получил у председателя Совета министров СССР Никиты Хрущева сотоварищи добро на публикацию. Лично же с Солженицыным Чуковский познакомился позже, в 1963 году, и в 1965-м, когда тот оказался под пристальным наблюдением спецслужб, укрывал его в своем доме в Переделкине. (Позже там же укрывала Солженицына дочь Корнея Ивановича — Лидия). Так с 1963 года его дом в Переделкине начал превращаться в «приют инакомыслящих» — там был, например, устроен концерт Александра Галича.

О. Мандельштам, К. Чуковский, Б. Лившиц, Ю. Анненков. / Фото: Вечерняя Москва

Примерно тогда же Чуковский задумал… пересказ Библии для детей. Это была нахальная идея — в условиях процветающего атеизма.

Тем не менее, привлекая к процессу создания книги и других литераторов, он ее создал — пусть и заменив слово «Бог» на «Волшебник Яхве». Ее издали в 1968 году и почти мгновенно пустили под нож весь ее тираж… по требованию хунвейбинов! В этот момент в Китае свершалась великая культурная революция, и хунвейбины громко заявили о том, что ревизионисту Чуковскому, «засоряющему сознание детей религиозными бреднями, надо размозжить голову». На это отреагировали и на Западе — язвительными статьями, и руководство Союза решило, что нет книги — нет и проблем. Для Чуковского это был удар. Книгу переиздали только в 1990 году…

Маша… Она ушла в 1955 году. Нет, она не была лишь «женой писателя» — без ее тепла, добрых советов и даже критики он не смог вы выдержать то, что скрывалось за внешней успешностью. Когда ее не стало, он как-то мгновенно постарел. И появилась запись, которая объяснила все про их огромную любовь: «Смотрю на это обожаемое лицо в гробу, которое я столько целовал — и чувствую, будто меня везут на эшафот… Хожу каждый день на могилу и вспоминаю умершую...»

Он окончательно осел в Переделкине и спасался общением с детьми, которых безумно любил: с родными внуками и теми, кто забегал к нему по-соседски. А перед смертью написал статью «Признания старого сказочника», в которой попытался раскрыть одному ему ведомый секрет создания влюбляющих в себя детских сказок. Он писал, что поэт, сочиняющий для детей, должен писать в минуты счастья: «Всякая искренняя детская сказка всегда бывает рождена оптимизмом. Ее живит благодатная детская вера в победу добра над злом».

О гражданской панихиде по Чуковскому не сообщили газеты, а на его странных похоронах было много милиции и мало литераторов. Почти все, что были, говорили казенно и сухо, кроме разве что слов Леонида Пантелеева. Правда, дочь Чуковского Лидия загодя передала в Правление московского отделения Союза писателей список тех, кого ее отец просил не приглашать на похороны. Это был, конечно, удар для многих. Но Чуковский был честен — до конца.

Он искренне переживал, что о нем будут вспоминать только как об авторе сказок: «Я написал двенадцать книг, и никто на них никакого внимания. Но стоило мне однажды написать шутя «Крокодила», и я сделался знаменитым писателем…» Что ж, отчасти эти опасения оправдались, хотя в 15-томном собрании сочинений Корнея Чуковского, которое собирала его внучка Елена, только первый том занят «детской литературой».

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Организация музея Чуковского вызывала острое сопротивление властей. Дом считался рассадником антисоветчины, об этом специально докладывал председатель КГБ СССР Ю. Андропов в записке ЦК КПСС. Но он все же был создан, усилиями Лидии Чуковской в первую очередь, и с 1994 года носит статус филиала Государственного литературного музея. Посетите его, если не были: это уникальный по атмосфере музей, рассказывающий о жизни вовсе не только сказочника.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Юрий Козлов, писатель, главный редактор «Роман-газеты»:

— В годы хрущевской оттепели Корней Чуковский активно выступал за «демократизацию», презирал литературных «черносотенцев», считал повесть «Один день Ивана Денисовича» Солженицына судьбоносным «прорывом» русской литературы к правде. Поддерживал не только молодых литераторов-западников — Вознесенского, Аксенова, Ахмадулину, но вообще все живое и талантливое в тогдашней литературе. Подписал оставшееся без ответа письмо деятелей культуры Брежневу против реставрации сталинизма.

Переживший несколько волн партийной критики в сталинские годы, в последующие «вегетарианские» времена Корней Чуковский удачно совмещал официальное признание, ордена и премии со сдержанным вольномыслием. Власть прощала ему и общение с Солженицыным, и дочь-диссидентку Лидию. Свои заслуги на ниве скрытой борьбы с режимом Чуковский, впрочем, не переоценивал. Одно время в стихотворении про наводившего ужас на огромных зверей «Тараканище» видели чуть ли пародию на «кушающего деток» Сталина. На что Чуковский отвечал, что сочинил это стихотворение в 1921 году, когда Сталин не был на вершине власти.