Держись, брат, шлю подкрепление!

Но однажды начальник училища — адмирал поднял всех по боевой тревоге и объявил перед строем: «Отечество в опасности. Госкомитет обороны просит встать в ряды защитников Сталинграда. Тех, кто не хочет или не может по каким-то причинам, прошу выйти из строя». Мы, три парня — выпускники одного класса средней школы, стояли рядом. Я хорошо учился, товарищи говорят: «Выходи, тебя оставят». Но я сказал: «Нет!» Так в 21 год я пошел на войну. Из 700 курсантов вышли из строя всего 17. Много наших ребят осталось лежать в тех степях. В Сталинградской битве был ранен, лечился за Уралом в госпитале и снова пошел воевать.

Проходил службу в 68-й отдельной Калинковичской краснознаменной четырежды орденоносной танковой бригаде, в звании старшего сержанта командовал автомобильной радиостанцией танковой бригады. Радиостанция американского производства поступила к нам по лендлизу.

Надо сказать, радиосвязь была слабым местом советской армии. Многие неудачи 41 года сводились к тому, что войска плохо управлялись, так как связь не была организована. И без нашей станции танкисты были бы как без рук — радио обеспечивало непрерывную связь с командованием.

Помню, чтобы поддержать наши войска, танки перебрасывали по железной дороге из Белоруссии в район Ковеля, где шли тяжелые бои. По дороге нас беспощадно бомбили фашисты. Но мы добрались — и прямо с платформ танки уходили в бой. Немцы были сломлены. Мы вышли на западный Буг. Река широкая. Стали искать переправу. К нам подошел поляк, дедушка лет 70, и сказал по-русски: «Сынки, вам нужна переправа? Покажу». Мы его посадили на комбриговский «Виллис», и бригада поехала за проводником.

Комбриг принял решение начать переправу, не ожидая «понтанеров» — саперные войска с понтонами. Для пробы пустили первый легкий танк Т-76.

Он реку прошел, но при подходе к другому берегу, который оказался крутым, двигатель заглох. Экипаж вышел и с того берега командует: «Пустите «тридцатьчетверки», они более сильные, преодолеют». И переправа началась. Перебрались танки и мотострелки.

Дальше бригада на том берегу сгруппировалась и на рассвете пошла в направлении польского города Хелм. Когда двинулись вперед, разведгруппа встретилась с полутысячным отрядом немцев, которые маршировали в сторону Буга. Танкисты рассеяли эту группу, прихватили пару-тройку в плен. Те рассказали, что шли оборонять реку и никак не ожидали на этой стороне советских солдат.

Комбриг принял решение захватить город, хотя должны были наступать на сутки позднее.

Я все время держал связь с танками, передавал приказы командира. Слышал всех танкистов, участвовавших в бою.

Крики о помощи: «Горим! Горим!», радость, мат — куда ж без крепкого словца! Подбили танк, порвалась гусеница. Снимаю трубку: «Я — «Ява», — мой позывной все знали. — Принимаем меры для вашей поддержки». Или прямым попаданием ранили механика-водителя — я высылаю санитарную бригаду.

Танкисты это очень ценили.

В боях за Хелм 21 июня на центральной улице из противотанковой пушки был сожжен танк командира батальона. На западной стороне танкисты заняли оборону. А 22 июня освободили первый польский город.

Пока мы отбивались от врага, было провозглашено временное польское правительство национального спасения и «22 липца» стало Днем освобождения Польши. Потом 10 лет довелось служить в составе северной группы войск, я выучил польский язык, у меня там море друзей. Сейчас Польша не отмечает День освобождения, что огорчает польских ветеранов.

Бригада была тогда награждена орденом Суворова. А я — орденом Красной Звезды. Всего у меня два ордена Отечественной войны — орден Красной Звезды, орден «За заслуги перед Отечеством», медали «За отвагу» и «За боевые заслуги» и другие, включая «За освобождение Варшавы» и «За взятие Берлина». Да, Берлин я тоже брал, а как же!