Михаил Мамаев: Сохранить себя настоящего

Михаил Мамаев известен как один из неразлучной троицы сорвиголов-гардемаринов, в свое время покоривших сердца зрителей. И вот — гардемарины возвращаются!

Михаил Мамаев сыграл Никиту Оленева во втором и третьем фильмах «гардемаринской трилогии», снятой Светланой Дружининой. А этой осенью зрителей ждет продолжение: планируется выход сразу двух картин — «Гардемарины 1787. Мир» и «Гардемарины 1787. Война». Мы побеседовали с Михаилом о начале его актерской карьеры, особенностях профессии и трудностях выбора жизненного пути.

— Михаил, очень непонятно написано в Википедии, что в 1988 году, мол, «познакомился с режиссером». А как знакомятся с режиссером?

— Эта судьбоносная встреча произошла в Доме актера. Тогда он находился на Пушкинской площади. Точнее сказать, ресторан Дома актера, легендарный, который фигурирует в мемуарах большого количества известных деятелей культуры. И я туда пришел после одного из спектаклей. У меня так сложилось, что, работая в «Огоньке», параллельно я продолжал заниматься литературой. И меня знакомые позвали принять участие в одном из первых антрепризных спектаклей московских по пьесе Камю «Калигула», сыграть там эпизодическую роль. Даже сначала не сыграть эпизодическую роль, а просто написать для этого спектакля стихи, потому что там есть сцена, где Калигула просит своих придворных сымпровизировать на тему «Смерть, время, минута».

Я разошелся, написал в ключе того, что происходит в стране. И мне придумали роль: «Сципион — придворный поэт», я ходил, свои стихи читал. Играли в планетарии, проектор гигантский, похожий на космический корабль, который на купол проецировал звезды, вокруг него помост. И я просто кайфовал от того, что это вот как раз и было выражение меня тогдашнего. Мамаев-Сципион читает стихи под звездным небом какому-то императору.

— И вот вы в ресторане…

— Да. И за соседним столом сидела Светлана Сергеевна Дружинина. Она на меня обратила внимание, и в какой-то паузе я вышел освежиться по лестнице вниз, в туалет. И она пошла, познакомилась со мной и предложила мне…

— Минутку! Ну просто так она подошла… Вы знали, кто это? То есть лицо ничего не сказало?

— Нет. И вот так состоялось знакомство. Она просто решила спросить, кто я, что я. В общем, ей понравилась вся эта история, что я не актер… Потому что она вообще любит молодых, может быть, там, не актеров. И произошли какие-то пробы на «Мосфильме». Мне давали тексты, я их играл, стихи свои читал, под гитару что-то спел. И до конца не верил, что это все произойдет, потому что все-таки было очень много всяких «но». В первую очередь то, что я не профессиональный артист, а тогда не профессиональных артистов не снимали. Но я оказался в «Гардемаринах».

Михаил Мамаев в роли Никиты Оленева с Кристиной Орбакайте (Фике) в фильме «Виват, гардемарины!», 1991 год / Кадр из фильма «Виват, гардемарины!», 1991

— Я видел ваше совместное с Дмитрием Харатьяном интервью калининградскому телевидению, и как раз там заговорили, что специального образования на самом деле актеру и не надо.

— Нет. Надо обязательно.

— Только на харизме или на даре нельзя выехать?

— Нельзя. Нельзя выехать, потому что это все-таки профессия. В кино для меня какая основная сложность была, в «Гардемаринах», — что я, конечно, не был оснащен профессией, в отличие от всех коллег. Ну, в двух словах, просто ты эту эмоцию, которую тебе дает текст, и пребывание в этом состоянии, в этой роли должен повторять много раз. И ты должен абстрагироваться или, точнее, приспособиться к камерам, тебя не должны смущать люди, которые находятся на площадке. А их много, и они занимаются каждый своим делом. Кто-то занимается реквизитом, кто-то гримом, к тебе человек подходит, поправляет, кто-то чай несет, меняет тебе сок в бокале и все такое… И это, конечно, раздергивает. А вот эта возможность выплеснуться просто на эмоции — у непрофессионала она одна, максимум две, а у профессионала их должно быть много. То есть ты должен себя в этом состоянии продержать 12 часов, на съемочной площадке. Это одна из составляющих профессии.

— Считаете это обязательным?

— Конечно. Сцендвижение — это же целая наука: умение двигаться, умение чувствовать себя свободно во всех ситуациях, перед камерой. Умение как-то худо-бедно владеть своим телом. Сценречь, которая ставит тебе голос и снимает всякие зажимы, которые неминуемо возникают, когда ты опять же слишком сильно волнуешься. Умение, в конце концов, расслабляться там, где простой человек, наоборот, напрягается. То есть школа Станиславского — не пустой звук. Это действительно грандиозная школа, которая очень сильно помогает большей части театрального и киношного мира в мире. Потому что он все это сформулировал и выдал. И даже вот сценический танец… Я, окончив институт, еще года три ходил на уроки преподавателя по сцентанцу. Я продолжал ходить, платил деньги за это и занимался, чтобы тело было инструментом, а не не пойми чем.

— А, допустим, Сергей Бодров-младший: такое впечатление, что он сыграл как бы себя. Однако культовый совершенно и персонаж, и образ, который знают уже несколько поколений. Или это исключение из правил?

— Совершенно правильно вы вспомнили о Сергее Бодрове… Мы говорим об одной роли… То есть для меня такая роль, в принципе, — это «Гардемарины»… Когда я пытался, видя, как все вокруг играют, начинать что-то играть, меня Светлана Сергеевна, образно говоря, била по рукам: «Что ты делаешь? Перестань ты тут мне играть, будь собой!» И действительно, когда я выхожу из леса — по сути, журналист-международник Михаил Мамаев выходит из леса, населенного журналистами-международниками, так образно говоря. И проживаю эту роль, как я. И это требовалось. И вот почему нам так ценен «Брат», ценен Сергей Бодров, — он там настоящий. Это две важные вещи. Мало владеть актерской профессией, нужно сохранить в себе «настоящность». И мне, например, актеры, которые очень хорошо оснащены профессией, но при этом без личности — неинтересны.

Мамаев и Александр Домогаров (Павел Горин) в фильме «Гардемарины III», 1992 год / Кадр из фильма «Гардемарины III», 1992

— Я очень удивился, прочитав, что вы собирались поступать в Суворовское училище.

— Меня разрывало на две стези. Поскольку отец военный, мечта была пойти по военной линии. Я к этому готовил себя. То есть я в 7–8м классе бегал по утрам с голым торсом. Только когда было ниже минус 20, надевал майку. Я обтирался снегом, у меня чесалась кожа, потому что снег сушил кожу, но я закалялся, готовился к военной стезе. Ну а второй путь — творческий, потому что отец был еще и журналистом военным.

И я сотрудничал с газетами, первая публикация — когда я учился то ли в 3-м, то ли 4-м классе. Я все эти годы печатался. Печатался в «Московской правде», в спортивном отделе делал маленькие заметочки о военно-технических видах спорта. По выходным ходил на стадионы, где проходили мотогонки на льду, подводное плавание, те виды спорта, которые курировало Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту, ДОСААФ, где, собственно, мой отец и служил. То есть была какая-то смысловая поддержка.

У меня было корреспондентское удостоверение газеты «Советский патриот», которое открывало мне любые двери. Вот я это делал, и мне это нравилось. И я писал стихи, занимался в литературном объединении. И вскоре первое стихотворение напечатал журнал «Смена». И поэтому, конечно, я понимал, что если я пойду по военной стезе, то у меня там на это времени уже не будет. И вот это меня разрывало. И в результате я взял тайм-аут, как сейчас бы сказали, а тогда — ну просто паузу, и после 8-го класса не поступил в Суворовское училище, а решил еще два года побыть дома. Ну а потом уже выбор между военным училищем и факультетом журналистики (либо МГИМО, либо МГУ) — чаша весов перевесила в сторону журналистики.

— Международная журналистика, МГИМО?

— С этого все началось. Я пос ле школы пос тупил на факультет международной журналистики МГИМО, окончил его. И когда поступал, мечтал связать свою жизнь с журналистикой. Но время перемен пришло, 1985–1986 годы, все поменялось. Очень сильно, радикально поменялось. И я понял, что уезжать в корпункт в то время, когда самое интересное происходит как раз внутри страны, а не за ее рубежами, неправильно. И я остался в стране. И во время учебы и даже в школе я сотрудничал с «Комсомольской правдой», у меня уже был круг старших товарищей, которые меня как-то вольно или невольно ориентировали в движении путем журналистским. И в результате после МГИМО я оказался в перестроечном журнале «Огонек», который все тогда читали.

— Мне казалось, что МГИМО в эпоху застоя и позже, в 80-е, — это фабрика русофобии, там процветал антисоветизм. Я заблуждаюсь?

— Как-то я на это не успел обратить внимания… В моей памяти не осталось. Я помню, что когда случилась перестройка, когда пришел Горбачев, как-то все стало внутри быстро меняться. То есть мы стали обращать внимание на то, что, допустим, на лекциях по истории КПСС те же самые преподаватели, которые, когда мы учились на 1-м курсе, говорили одно, на 3-м курсе начинали говорить совершенно другое. Я даже не знаю, как это объяснить. Ну, у меня это выразилось в том, что я перестал ходить в костюме, стал ходить в джинсах, майке…

— А студенты ходили в костюмах?!

— Да. Это такой был дресс-код. Сейчас смотришь на молодежь — подумаешь, в джинсах… Ну и дурак, в костюме же круче! А тогда просто преподавательницу иностранного языка уволили с работы за то, что пришла в вельветовых штанах; легендарный Лебедев (ректор МГИМО в 1974–1985 годах Николай Иванович Лебедев. — «ВМ») на маленьком кармашке у нее углядел американский флаг. И она была отчислена. То есть было все серьезно. Потому что мы были бойцами идеологического фронта.

Кадр из «новых гардемаринов» / Фото: Пресс-служба Светланы Дружининой

— Ездили в какие-то горячие точки, насколько я понимаю?

— Мне очень неловко, потому что это никак не сравнится… Наша нынешняя ситуация все поменяла, конечно… Горячая точка — это то, что мы сейчас видим на экранах наших телевизоров. Тогда это все-таки были относительно безопасные поездки, и они были не совсем как бы легальные. Моя планировавшаяся поездка в Ирак не состоялась. Для меня Артем Боровик был примером…

— Он же вашим начальником был в «Огоньке», редактор международного отдела…

— По сути, это он взял меня в «Огонек», потому что он где-то наверху сказал, что «мне нужен этот парень». И он принадлежал к той школе журналистики, через которую прошел, например, Хемингуэй. И я видел, что Артем Хемингуэю вольно или невольно подражает. Он ездил в Афганистан и написал две книги после этих поездок. Ездил в американскую армию служить.

— «Как я был солдатом американской армии» — так книжка и называлась.

— И я в это время с американскими журналистами в этом проекте служил. Ну как «служил» — помогал им понять, что такое российская армия. Под Питером. То есть это был общий проект, в котором я тоже участвовал. Я начал проситься в Ирак. Мне сказали: ну, пожалуйста, договаривайся. Я позвонил в иракское посольство, они сказали — приноси паспорт. То есть дали «зеленый свет». А потом вдруг выяснилось, что это надо согласовать все-таки… И согласование происходило с министром иностранных дел. Шеварднадзе сказал: «Вы что, с ума сошли? Не надо…» Таким образом, я в Ирак не поехал.

— А с американцами, помимо чисто рабочих моментов, было какое-то общение?

— Было. Но я, конечно, их «пытал» с профессиональной точки зрения, мне было очень интересно, потому что один из них, тот, который писал, был уже человеком пожилым, он воевал, участвовал в высадке американцев в Нормандии. Мне было интересно его отношение к этой всей истории. Конечно, какие-то моменты человеческие обсуждали… Он меня приглашал, говорил: «Приезжайте, я все покажу, может быть, неплохо было бы организовать какой-то проект, чтобы ты от «Огонька» приехал».

ДОСЬЕ

Михаил Мамаев родился 13 февраля 1966 года в Москве. Его отец был военным (ушел в отставку в звании генерал-майора), мама — служащей. Семью изрядно помотало по стране — Сибирь, Дальний Восток, Камчатка. После школы поступил на факультет международной журналистики МГИМО. Отучившись, дипломную практику Мамаев проходил в АПН, специализировался на Центральной Америке и Кубе, освещал события в Никарагуа, Гондурасе, Сальвадоре, Гватемале. Незадолго до кризиса 1998 года ушел из журналистики и поступил в ГИТИС, окончательно связав себя с актерской профессией.