В Эрмитаже называют идею передела коллекций маниловщиной…

Напомним, 25 апреля директор Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина Ирина Антонова обратилась к президенту России Владимиру Путину в ходе «Прямой линии» со просьбой передать в Москву часть коллекции закрытого в 1948 году Музея нового западного искусства, которая сейчас находится в Эрмитаже.

Музей был создан в 1923 году знаменитыми коллекционерами Сергеем Ивановичем Щукиным и Иваном Абрамовичем Морозовым. Они собрали самую большую в мире коллекцию полотен и скульптур импрессионистов и постимпрессионистов: Эдуарда Мане и Клода Моне, Поля Гогена и Винсента ван Гога, Камиля Писарро и Пабло Пикассо, Огюста Ренуара и Огюста Родена. Причем музей возник на 5 лет раньше, чем знаменитый Нью-Йоркский музей современного искусства (MoMA). С 1925 года он стал филиалом Музея изящных искусств (преобразованного впоследствии в ГМИИ им. Пушкина), а в 1948 году музей был закрыт.

– Аргументы были идеологические, – подчеркнула Ирина Антонова. – Обвинялся музей в формализме, в собирании антинародного искусства. Та же аргументация, что в те годы применялась во второй половине 1940-х гг для характеристики творчества Шостаковича, Хачатуряна, Зощенко. Часть коллекции была передана в наш музей, часть – в Эрмитаж. 

– Я не против, – отозвался на просьбу Владимир Путин. – Но это нужно решать на уровне Министерства культуры, экспертов. Вопрос должен быть глубоко проработан. (подробнее читайте здесь)

26 мая директор Государственного Эрмитажа Борис Пиотровский провел пресс-конференцию, на которой высказал свою точку зрения на просьбу Ирины Антоновой.

Борис Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа:

- По поводу истории раздела коллекций с Музеем изобразительных искусств есть даже специальный фильм, можно сказать, на случай весенне-осенних всплесков, связанных с этим вопросом. Много об этом писали. Есть вопросы, которые решаются внутри музейного сообщества, о чем сказал президент, который, кстати, хорошо знает третий этаж Эрмитажа, где выставлены импрессионисты и постимпрессионисты из коллекции Щукина и Морозова. Мне обидно, что у нас в целом в стране и в культуре, в частности, споры переходят в доносы. Обидно, что и музеи тоже в этом участвуют.

Вся история начинается с революции, 20-х годов, когда возникла идея создания большого музея в Москве на основе Музея изящных искусств, после чего из Эрмитажа изымаются в тяжелой борьбе 450-500 шедевров старых мастеров. И после этого ГМИИ им. Пушкина начинает существовать. 1571 предмет, 546 произведений живописи - Рембрандт, Мурильо, Каналетто, Пуссен. Изъятие происходило варварски: делились парные картины, были уничтожены такие комплексы, как «Эрмитажный Рембрандт», понятие комплекса было разрушено. Достаточно неприятная история. В ходе этой истории общественность Петербурга подняла вопрос о том, что раз передали ГМИИ, значит, из Москвы в Ленинград надо передать работы из Музея нового западного искусства, чтобы компенсировать лакуны. Были тогда переданы (еще до решения Сталина о закрытии Музея нового западного искусства) 74 картины. Есть даже путеводители с этими картинами. После окончания войны закрыли Музей нового западного искусства.

Этому предшествовала одна интересная деталь - письмо директора ГМИИ Пушкина народного художника СССР товарища Меркурова о том, что в Москве должен быть настоящий большой музей мирового искусства. И для этого нужно пополнить коллекции ГМИИ - передать ему коллекции Музея нового западного искусства, произведения, поступившие и продолжавшие поступать из Германии в порядке возмещения урона нашему искусству, передать произведения лучших русских художников из Ленинграда, кроме того, из молотовского музея (Пермь), часть собрания Музея деревянной скульптуры, выдающиеся произведений из периферийных музеев, музеев-дворцов. В связи с этим письмом директор Эрмитажа Иосиф Орбели обратился в правительство, заявив, что в ситуации, когда идет передача трофейных вещей, просим не забывать, что Эрмитаж пострадал из-за передачи вещей в другие музеи, продажи за границу, и вправе ожидать компенсации, а потому часть перемещенных вещей нужно передать Эрмитажу. И Эрмитаж тогда получил какое-то количество немецких вещей, их было много, они все уже в Германии, кроме того комплекса, который мы называем «неведомыми шедеврами».

А затем, когда закрыли в 1948 году Музей нового западного искусства, начался раздел его коллекции между Эрмитажем и ГМИИ им Пушкина. Раздел был драматический, интересный, с Эрмитажной стороны участвовал Иосиф Орбели. Можно по-разному считать, справедливо или несправедливо поделились, но коллекция была разделена и с тех пор существовала в двух музеев. И, честно говоря, этот раздел спас эту коллекцию, потому что было два варианта - продажа за границу, а то и вообще картины могли признать дегенеративным искусством и уничтожить. А в Эрмитаже вещи вошли в художественную жизнь страны, выросло поколение художников, воспитанное на новом французском искусстве. История имела другие продолжения. На Эрмитаж посягали многократно, в 50-е годы от Эрмитажа требовали передачу в Музей Востока половину нашей восточной коллекции, кое-что было передано, кое-что удалось отстоять. Для нас не внове постоянная защита наших коллекций. Если мы говорим о том, что нужно восстановить музей, который пострадал от советской власти, то первый музей, который пострадал и был разорен - это Эрмитаж. Давайте восстановим Эрмитаж в полном виде, в том виде, в котором его создавали крупнейшие коллекционеры России! Конечно, Щукин и Морозов замечательные коллекционеры, но Екатерина II и Александр I - не менее замечательные.

Альберт Костеневич, ведущий научный сотрудник отдела Западноевропейского искусства Эрмитажа, хранитель тех полотен, которые Ирина Антонова хочет вернуть в Москву: 

- Нам впору отмечать необычную дату - 150 лет с того момента, как достояние культурное Петербурга начало разрушаться. Дело было так: в 1862 году император Александр II распорядился передать Румянцевский музей из Петербурга в Москву. Это было не совсем законное деяние, поскольку существовало завещание маршала канцлера Румянцева, который оставил все городу, царь-освободитель с этим не посчитался, добавив еще несколько десятков картин из Эрмитажа. Это было то ядро, что легко в основание тогдашнего музея изящных искусств, ныне ГМИИ. В последующее время наскоки на Эрмитаж велись иными людьми, в 1924 году из двух музеев-дворцов, которые были филиальными для Эрмитажа - Юсуповского и Шуваловского - было передано в Москву 200 картин. Затем в 1927 году еще 66 выдающихся картин были переданы из юсуповского собрания, одного из лучших европейских собраний. Потом уже начались прямые поборы из собственно эрмитажных коллекций. Разумеется, эрмитажники, как могли, сопротивлялись, а потом все-таки стали настаивать на том, чтобы из Москвы в Эрмитаж кое-что пришло.

И вот в 1931-33 годах в Эрмитаж поступило около 80 картин из Музея нового западного искусства, в том числе такие важные картины, как, допустим, «Разговор» Матисса, но было и много весьма второстепенных картин. Не надо думать, что Щукин и Морозов покупали одни только шедевры. Когда Музей нового западного искусства хотел как-то спастись от этих верховных указаний, то он брал числом, выставляя имена, которых ныне никто не знает, и работы этих художников тоже поступали в Эрмитаж. Так что разрушение нового западного искусства происходило не только в 1948 году. Москва одно время хотела все щукинское собрание передать в Эрмитаж, потом и - морозовское. Потому что квартирный вопрос очень тревожил москвичей. Этот вопрос затрагивал, прежде всего, здания владельцев двух коллекций: щукинский особняк, в конце концов, захватил Наркомат обороны, а морозовский, на Пречистенке, сейчас принадлежит Академии художеств, он-то и стал местом, где разместился Музей нового западного искусства.

В 1934 году был издан двухтомный путеводитель по Ленинграду, и там рассказывается, что отрылась в Эрмитаже новая часть новейшего французского искусства. Уже тогда шла какая-то работа по приобщению публики к новейшему искусству. Конечно, кто-то говорил о грабеже, кто-то о выравнивании позиций, о необходимости сделать это искусство доступным везде. Наконец, уже с 30-х годов позиция Музея нового западного искусства стала необычайно сложной, требовали, чтобы он пропагандировал, прежде всего, рабочее и крестьянское искусство, а он пропагандировал Матисса и Пикассо. Тогда была налажена хорошая координация между музеями. И Эрмитаж передал в Музей нового западного искусства несколько картин Валлатона, которого у нас было много и который выглядел вполне реалистично. В 1948 году эти картины снова вернулись в Эрмитаж, уже при окончательном разделе.

Наскоки на Эрмитаж и попытки как-то вернуться к некоему возрождению, восстановлению музея делались многократно, Но о каком восстановлении может идти речь, не очень понятно. Во-первых, музей стали размывать задолго до его упразднения. Во-вторых, если в Москве вы подойдете к щукинскому дому, то увидите, что это очень маленький особнячок, непонятно даже, как там могли размещаться все эти знаменитые картины, в том числе «Танец» Матисса. То же самое с морозовским особняком. «Восстановление» в этой ситуации означает, что картины будут сбиты в кучу, размещены в два-три ряда, и рассмотреть там будет ничего невозможно. Следовательно, речь может идти о неком новоделе, который, вероятно, в мыслях тех, кто этого требует, существует.

Как-то осенью корреспондент одной из газет обратилась в Эрмитаж с вопросами, касающимися восстановления этого самого музея. Вопросы звучали примерно так.

Как вы относитесь к идее воссоздания Музея нового западного искусства, насколько он соответствует требованиям времени? Насколько успешным может быть этот музей сейчас, как для публики, так и для академического интереса? Насколько возможно, на ваш взгляд, собрать коллекцию воедино сейчас, прежде всего, с практической точки зрения?

Может ли новый ГМЗИ быть интересным без части коллекции Эрмитажа?

Как известно, идея восстановления ГМЗИ в последние годы часто озвучивается директором ГМИИ им Пушкина Ириной Антоновой. Кто-либо другой, значительно моложе, узнав, что был в Москве такой музей, начнет заботиться о порушенной справедливости и агитировать за восстановление статус кво. Но давайте вспомним историю родной страны. Ликвидация ГМЗИ явилась составным элементом событий, справедливых и совсем несправедливых, всегда инициированных московской властью. К несправедливым я бы отнес методический грабеж Эрмитажа, о чем можно прочесть в воспоминаниях Александра Бенуа. Конечно, кто-то пожелает увидеть в действиях большевистского государства лишь заботу о благе всех трудящихся. Было велено сотнями передавать тому же ГМИИ картины старых мастеров из Эрмитажа.

Многие шедевры Рембрандта, Рубенса, Пуссена прежде находились в Петербурге, ставшим Ленинградом. В 1948 году ГМЗИ был упразднен, а его коллекции поделены между ГМИИ и Эрмитажем. Право отбора принадлежало московскому музею, о чем «забывает» Ирина Антонова. Обычная сталинская несправедливость, оказавшаяся, однако, спасительной для коллекции. Со смертью вождя сделалось невозможным выставлять изгнанные в запасники картины Матисса, Пикассо в Эрмитаже, а затем и в ГМИИ. В каждом из двух музеев они оказались неотъемлемой частью общемировой историей искусства. В обоих случаях они показываются теперь неизмеримо лучше, чем в тесных особняках Щукина и Морозова.

Восстанавливать же культурную ситуацию 1917 года - такое же фэнтези, как украшать Александровскую колонну альтмановскими геометрическими упражнениями. Идея восстановления ГМНЗИ - это маниловские мечтания. По прошествии ста лет коллекция, составившая этот музей, уже не отвечают этому названию, они стали классикой. Второй: публика просвещенная легко поймет, что щукинский и морозовский отбор полотен - лишь абзац в обширной главе о новой западной живописи. Эта публика имеет теперь возможность широко путешествовать и осознавать удельный вес двух бывших московских коллекций как в русском, так и в общемировом контексте. Много лет пытались выселить Министерство обороны из щукинского особняка, захваченного еще в 1920-х, Особнячок малюсенький, даже тем редким персонам, кому удалось там побывать, не понятно, как даже при ковровой развеске было размещено 250 картин, в частности, «Танец» и «Музыку» Матисса. Предположим, что под такую идею построили новое большое благоустроенное здание. На что теперь только не находят деньги, которых при Сталине не хватало, даже продавали картины, что коснулось ГМЗИ. Новоделы исторических объектов для людей культуры не имеют большого смысла. Поэтому задумываться о возможностях восстановления того или иного памятника нашей культуры нужно, прежде всего, с юридических позиций. Наши музеи не похожи на американские, большинство которых имеют статус частных институций, которые могут не только покупать, но и продавать экспонаты. Что бы ни происходило с нашими музеями в прошлом, мы должны твердо отстаивать неотчуждаемость экспонатов. Иначе мы бы начали требовать возвращения Румянцевского музея, с которым Александр Второй обошелся самодержавно. Или потребовали бы от ГМИИ вернуть Пуссена, парный к которому остался в Эрмитаже. Знать об исторических событиях полезно, но нельзя делать из этого лозунг. Восстановленный каким-либо силовым приемом ГМНЗИ не будет соответствовать надеждам сторонникам сомнительного прожекта создания объекта, у которого нет будущего. Эрмитаж, стоящий на точке права, ни с каким переделом коллекций, которые ему доверено хранить, никогда не согласится.