Двадцатый съезд. Было ли историческое событие прощанием с прошлым или банальной схваткой за власть

Объективно результатом XX съезда стали и либерализация режима, и знаменитая оттепель, за время которой мы достигли многого, в том числе вышли в космос.

Да и наибольшее число нобелевских лауреатов «созрело» у нас именно в эту пору. Словом, этот период характеризуется достижениями как физиков, так и лириков. Однако наследование власти происходило не гладко. С этой преамбулы политолога Георгия Бовта и началось обсуждение темы, которая долгие годы не предполагала никаких трактовок, кроме официальной.

Увертюра

Знаменитому докладу Хрущева о культе личности, напомнил кандидат исторических наук Никита Пивоваров, главный специалист Российского госархива новейшей истории, предшествовал любопытный исторический период.

— Да, процесс десталинизации начался с доклада. Но до него уже случилось дело Берии в 1953 году и закрытый процесс над Абакумовым (он был расстрелян в 1954 году). Причем десталинизация усилилась осенью 1955 года.

Но если посмотреть документы, связанные с подготовкой к съезду, а записка Хрущева датирована апрелем 1955-го, в них не обнаружится ничего примечательного: Хрущев просто внес предложение о проведении очередного съезда, и ни о каком особом докладе речи не шло. Но почему же хитроумный политик Хрущев не обозначил в записке этих своих намерений? Чтобы понять это, Георгий Бовт попросил присутствующих проанализировать, что происходило в сфере высших эшелонов власти СССР в период с 1953 по 1956 год, то есть с момента смерти Сталина и до начала развенчивания культа личности. Событий было немало, и едва ли не главным из них был расстрел Лаврентия Берии.

— Был ли путь к ХХ съезду неизбежным? — рассуждает Олег Яхшиян, доцент кафедры госуправления и политических технологий Государственного университета управления. — Обратите внимание: о прекращении культа личности заговаривал еще Маленков, открыто называвший в связи с этим имя Сталина.

Так кто же и когда начал развенчание? Яхшиян видит расклад политических сил того времени так: — Ближнее окружение Сталина после его смерти претендовало на положение основных легитимных правителей. Они как бы поделили власть — Маленков, Хрущев и Берия, а также вернувшийся к руководству Молотов, а с ним Ворошилов и Булганин. Но наиболее властные позиции и реальные ресурсы, а также ореол наследника власти был изначально у Маленкова.

...Да, все так. Георгий Максимилианович еще при Сталине зачитывал отчетный доклад, как бы символизируя политическую преемственность. Но в схватке за власть он в итоге проиграл. По мнению Олега Яхшияна, причиной этого был чисто субъективный фактор: — Мне кажется, что по борцовским качествам Маленков уступал соперникам. Кажется, кстати, что он не очень-то и хотел воевать за нее.

Мне он кажется наиболее искренним в словах и делах, что странно для такого прожженного партаппаратчика... Маленков был выдвиженцем Сталина. Их имена уже ставили рядом — и на пленумах, и в разговорах. Но Маленков, конечно, был иным. Он публично открещивался от этой тенденции, не раз повторяя, что теперь у нас нет «персонального вождя», а руководство страной стало коллективным. Он призывал к прекращению «выпячивания» персон. Но перехватить партаппарат, завладеть теми, кто назывался партноменклатурой, он не успел.

Впрочем, на этот счет иной точки зрения придерживается Дмитрий Журавлев, гендиректор Института региональных проблем: у Маленкова не было нужды что-то перехватывать, поскольку он и был создателем партаппарата! — Он работал в орграспредотделе с момента его возникновения. Другое дело, что Маленков согласился с уходом Берии, хотя это было для него ударом. Почему? Потому, что сразу после ареста Берии появилась должность Первого секретаря ЦК, то есть возникла фигура Хрущева.

Это означало, что аппарат ЦК передан другому человеку. И важнейшим следствием пленума ЦК того времени было принятие постановления, по которому органы госбезопасности переходили в подчинение обкомам. Это решение лишало Совмин вертикальной территориальной «развертки». Так что Маленков был начальником, но регионы контролировал не он, а ЦК.

— При Сталине все было в точности до наоборот: главная власть была в руках партии, но абсолютно все контролировали органы госбезопасности, — напомнил Журавлев. — И пленум прошел легко потому, что все хотели каким-то образом ограничить их власть. Люди устали жить в страхе, они хотели гарантий безопасности. Эта идея и без доклада была главной для ХХ съезда! К тому же поначалу всевластие «отца народов» легитимировало всевластие чиновников. Но к 1953 году их всевластие уже не подвергалось сомнению, а вот всевластие вождя по отношению к чиновникам начало напрягать… Припомнил Дмитрий Журавлев и, в общем-то, забавный эпизод. На одном из мероприятий Маленков выступил с критикой партаппарата.

Его остановил Хрущев, указав, что, мол, так не стоит говорить, ведь это «наши товарищи». Так всем и стало ясно, «кто в доме хозяин» и на кого следует «ставить» в этой игре.

Впрочем, эксперт уверен, что даже если бы Маленков сохранил личный контроль над партаппаратом, это ничего бы не изменило: у Маленкова уже не было авторитета Сталина.

Битва кланов

По мнению политолога и публициста, директора Центра геополитических экспертиз Валерия Коровина, все случившееся было в каком-то смысле «запрограммировано» Сталиным: — Сталин окружал себя людьми, по всем качествам заведомо ниже, чем он, беспрекословно ему подчинявшимися и не имевшими инициатив. Это типичный образчик вырождения элит: занявший место вождя все равно будет уступать ему по всем пунктам. Так и оказался на вершине властного олимпа выскочка, недалекий человек, который, получив полномочия, созданные не под него и не им заслуженные, еще и пытался утопить своего предшественника.

Игорь Минтусов, член правления Российской ассоциации политических консультантов, доцент Санкт-Петербургского госуниверситета, уверен, что дело тут не в одной борьбе за власть: — Борьба была, есть и будет всегда, не в этом дело. Начнем с того, что первым разоблачителем сталинских преступлений стал не Маленков, а Берия. Он занимался этим до самого своего ареста, дозированно выдавая информацию в «публичную сферу» и единолично решая, о каких именно сталинских преступлениях стоит говорить. Это была «первая ласточка», вылетевшая перед ХХ съездом. Что интересно: часть депутатов незадолго до съезда восприняли в штыки ту информацию, благодаря которой вскоре они станут его героями! Минтусов полагает, что тут разгадка проста: —Все так или иначе были связаны с системой.

Все понимали, что Берия был эдаким распорядителем идеологического бюджета, ибо контролировал компромат. И арестовали его потому, что никто не хотел его единоличного контроля над всеми. А вот после расстрела Берии начался второй этап процесса. Уже после суда над помощниками Берии, в 1954–1955 годах, семьи тех, кто пострадал от репрессий, начали хлопотать о реабилитации родственников. Письма шли потоком. Это и стало моральным обоснованием поступка для Хрущева. Теперь он предъявлял Сталину не нечто личное, а как бы говорил от лица тысяч и тысяч людей, просящих о реабилитации.

— Вся эта операция, — полагает Дмитрий Журавлев, — в первую очередь била по самым старым соратникам Сталина. Чем они были старше, тем ближе находились к вождю, а чем ближе находились к вождю — тем большая ответственность на них лежала. И хотя в тот момент у власти официально находилась упомянутая тройка, с точки зрения народа с властью ассоциировались другие лица — Молотов, Каганович, Ворошилов. Хрущеву нужно было изобрести некий механизм, чтобы их отодвинуть.

Впрочем, Дмитрий Журавлев уверен: если бы аппарату самому не нужны были эти разоблачения — как механизм защиты самого аппарата от последующих репрессий, — то все просьбы о реабилитации не имели бы действия, а их податели пошли бы вслед за репрессированными: — Выбор «куда идти» был связан не с субъективной позицией Никиты Сергеевича, который вдруг облился слезами сострадания, а тем, что для государственного и партийного аппаратов как определенных сословий было необходимо некоторое ограничение власти лидера.

Если играть, то ва-банк!

Итак, увертюра была завершена. Хрущев — уже главный политик страны, задает повестку дня.

Однако насколько прочно его положение и каковы все же мотивы того секретного доклада? Почему его не решились опубликовать в открытой печати? Впрочем, Дмитрий Журавлев полагает, что засекреченность доклада преувеличена: — Да, он не публиковался, но везде зачитывался. И вокруг него разгорались действительно невиданные страсти. Уже перед докладом, когда, казалось, все было решено, Президиум собирался еще раз. И «старики» — Молотов, Каганович и Ворошилов — выступали против доклада, а за него были Маленков, Булганин и Хрущев.

Для Хрущева игра шла ва-банк. Если посмотреть на состав ЦК того времени, замечает Журавлев, будет видно, что большинство его членов были, как сказали бы сейчас, федеральными чиновниками, выросшими под эгидой Маленкова и Молотова. К Хрущеву, который только в 1948 году приехал с Украины, они никакого отношения не имели. Его лидерство признал даже Маленков, но Хрущев оставался чужим. И ему надо было проявлять осторожность...

Впрочем, Никита Пивоваров обратил внимание и еще на одну деталь: — Все описанное в воспоминаниях Никиты Хрущева не очень соответствует тому, что сказано в сохранившихся документах. Так, из записи совещания Президиума следует, что Молотов был настроен к докладу критично, Каганович был также против, но все же секретно в итоге все проголосовали за выступление Хрущева.

Игорь Минтусов уверен, что если бы у Никиты Сергеевича году в 1953–1954-м спросили, не собирается ли он подготовить доклад такого содержания, он ответил бы категорично — нет.

— Понимаете, значение этого съезда было оценено потомками больше, чем его участниками.

У рядовых членов партии нарастала потребность в переменах, равно как и в снижении влияния старой гвардии. Но сейчас это выглядит как красивая линия, а в реальной жизни такого сценарного плана не было. Скорее участники процесса шли как в лабиринте.

— Главная задача Хрущева заключалась в одном: удержаться на позиции Сталина, которой он не соответствовал, — уверен Валерий Коровин. — Стать ему равным он не мог. А чтобы претендовать на первую позицию, Хрущеву нужно было занизить Сталина, растоптать, как безапелляционную фигуру, дискредитирующую все элиты, всю старую гвардию, весь партаппарат.

Поэтому он пошел по доступному ему пути дезавуации предыдущего лидера. Этот путь мог быть фатален для советской государственности, потому что этот съезд и этот доклад делигитимировали ее тридцатилетний период. Мы до сих пор живем в остаточном сталинском государстве. Тогда, выбив базу, всеобщую народную поддержку, которую имела фигура Сталина, Хрущев фактически начал процесс демонтажа советской государственности, по сути начал перестройку, которую много лет спустя завершил Горбачев. И все было ради одной цели — удержать власть.

С этим мнением не согласен Олег Яхшиян: — Хрущев делал доклад после тайного голосования в новый состав ЦК, так что он уже не рисковал своим положением. Давайте представим все то же самое, но без доклада Хрущева. Теоретически мы могли бы поступить как китайцы, не осуждающие Мао. Но так была бы нанесена колоссальная обида обществу. И потом, доклад был поддержан частью интеллигенции, но сказать, чтобы его восприняло на ура большинство, нельзя никак. Вспоминается в связи с этим и выступление Александра Зиновьева, антисталиниста от и до, так вот даже он заметил — конечно, пнуть старого льва может и осел. Но покаяния, обличенного в такие политические формы, я больше нигде не встречал. США, например, ни в чем не каются. И ничего… С Олегом Яхшияном спорил Игорь Минтусов: — Ну как это не встречали? А Брандт, стоявший на коленях возле стены? А покаяния, связанные с холокостом? А осуждение пакта Молотова — Риббентропа? То, что Хрущев, собираясь произносить доклад, все же шел на риск, очевидно и для Дмитрия Журавлева: — Безусловно, это был риск. Но для тех, кто сидел в зале, прочтенный им доклад был шоком — лишь оттого, что все на самом деле давно хотели услышать это. Было сказано главное: ребята, Сталин убивал партработников, но больше это не повторится. Плохо убивать своих, но не врагов. Плохо, что репрессии были направлены не только против врагов советской власти, но и против своих… Этот импульс был услышан.

Кто не хочет власти, тот политикой не занимается, уверен Дмитрий Журавлев. «Верхи» требовали превращения диктатуры вождя в диктатуру сословия.

— Обеспечив им это, Хрущев обеспечил и себе власть на семь лет, — уверен эксперт. — А не сделай он этого, его бы «снесли» через годполтора. Но принижение Сталина все же было Никите Сергеевичу скорее во вред, ибо это заявление делегитимировало власть. Он пообещал верхам многое, стал символом стабильности и безопасности для правящего сословия, и оно потом просто затоптало старую гвардию — за него.

— С исторической точки зрения пафос десталинизации начался позже, не на ХХ, а на ХХII съезде партии, — уверен Никита Пивоваров. — Тогда из Мавзолея вынесли тело Сталина, а его имя начали вымарывать из названий городов.

Противоречивая фигура Хрущева до сих пор в некоторой степени загадка. Но некоторые его действия были продиктованы сложившимися обстоятельствами. Например, его частенько обвиняют в волюнтаризме. Но он был вынужден им заниматься, полагают эксперты. Ведь в СССР безупречно работала одна система — «по Сталину», а другой просто не было.

— Систему сдерживаний и противовесов Хрущев заменил собой. Он начал носиться по стране, в том числе по обкомам, управляя всем в ручном режиме. Через пару лет все были готовы на что угодно, лишь бы он не приезжал… — напомнил Дмитрий Журавлев.

Ну а плюс ко всему Никита Сергеевич лишь в докладе говорил о «восстановлении ленинских норм партийной и советской жизни», возвращении принципов социал-демократии. Вскоре он сам начал вести себя так, что всем стало ясно — лично он с этими провозглашенными нормами считаться не намерен.

Вместо эпилога

Так был ли доклад Хрущева ошибкой? И мог ли СССР двигаться без него вперед? Может быть.

Есть же пример Китая... Но мог ли быть их опыт — нашим? Вряд ли. Слишком много было нанесено обид сталинским режимом, слишком горька была участь репрессированных народов.

Но Хрущев, конечно, мастерски использовал ситуацию... И явно не во вред себе.

ХХ съезд сильно повлиял на состояние и партийной номенклатуры, и молодежи. Некоторые эксперты считают, что именно он открыл двери к еврокоммунизму — внешняя аудитория отреагировала на услышанное созданием национальных коммунистических партий. Велики были и эмоциональные «подвижки», произошедшие в обществе. Именно они привели к росту производительности труда — что зафиксировано, правда, на недолгом историческом периоде. За спокойный сон по ночам было заплачено сломом системы, вместо которой не было создано ничего лучшего. Но при всех исторических противоречиях и загадках ясно одно: пришедшая после ХХ съезда оттепель вошла в историю страны как один из самых ярких и ясных периодов ее непростой жизни.

Подписывайтесь на канал "Вечерней Москвы" в Telegram!