«Осмыслить Оруэлла до дна»: почему знаменитая антиутопия «1984» стала пророческой спустя 120 лет

120 лет со дня рождения британского писателя Джорджа Оруэлла исполнилось 25 июня. Его роман-антиутопия «1984» стал потрясением для мира, особенно для жителей СССР.

В описанном Оруэллом мире советские люди увидели черты родной страны. Предсказатель-провидец, человек-загадка Оруэлл (Эрик Артур Блэр) прожил всего 46 лет, однако в рейтинге книг «всех времен и народов», составленном журналом «Ньюсвик» в 2000-м, он был поставлен на второе место, сразу после Льва Толстого. Заметим: Гомер в этом рейтинге занимает восьмое место, Данте — десятое, а обожаемый Оруэллом Свифт — двенадцатое. О самом необычном писателе и провидце ХХ века мы поговорили с автором книги «Джордж Оруэлл. Неприступная душа», писателем Вячеславом Недошивиным.

— Вячеслав Михайлович, сразу — вопрос, мучающий давно. Все же Оруэлл писал свой роман об СССР или нет? Приходилось читать по этому поводу разное…

— Понимаете, в чем дело: хотя Оруэлл дважды перед смертью повторил, что его роман не про СССР, а подобное может произойти в любой стране, включая его родную Англию, западным идеологам было выгодно использовать его книгу в начавшейся холодной войне именно как «картинку» про социализм. У меня самого, например, при первом прочтении еще в 1970-х появилось четкое ощущение, что это однозначно написано про нас, про наше «закрытое общество» и наш «тоталитаризм». Конечно, что-то не сходилось, выпадало — но только какие-то частные вещи, вроде «Антисексуальной молодежной лиги» или «двухминуток ненависти», но остальное-то было передано довольно точно! К тому же наше собственное представление о Западе и США было сформировано в основном фотографиями из журнала «Америка»: ковбои, яхты, небоскребы на фоне состоятельности, свободы и демократии. Разве мы догадывались тогда, что Довлатов, пожив в Америке, с грустью признался в одном из писем, что все, о чем писала «Правда» про США, — «оказалось правдой»? Или что, разве мы не верили нашим газетам, писавшим про «акул капитализма»? Мы не знали ничего, как не знали и того, что «прислужник капитализма» и «лазутчик реакции», а Оруэлла в СССР называли именно так, представьте себе, искренне любил и уважал русский народ.

При нем кто-то назвал советских людей презрительно «гомосоветикус», и он спорил: нет там никаких «гомосоветикусов», в СССР живут «нормальные, полноценные люди». Он не был в России ни разу и не знал русского языка, но был связан с Россией тысячью нитей! Ведь он был влюблен в русскую женщину, спас русского друга в Испании, а другой друг — спас его...

Он переписывался с нашими эмигрантами, а на тумбочке возле кровати, на которой он умер, лежали книги о Сталине и России, поскольку все это интересовало его до последней минуты. Оруэлл страдал за нашу страну, боготворил Толстого и Достоевского, писал о Замятине, и свидетели подтверждали — дня не проходило, чтобы он не говорил о Сталине и трагедии русского народа.

Кстати, он переписывался с московским журналом «Интернациональная литература», а его испанские дневники, изъятые при обыске в Барселоне, по некоторым сведениям, и ныне хранятся в архивах наших спецслужб. В общем, Оруэлл ни разу не позволил себе ни одного презрительного слова по отношению к «терпеливому русскому мужику».

— Вы пять лет работали над биографией Оруэлла. Какой он в итоге для вас? Ведь одни называли его солдатом удачи, другие — интеллигентом-вырожденцем, третьи — политическим вуайеристом, четвертые — мудрецом ХХ века…

— Он… Он — поперечный человек. Не продольный. Помните, Велимир Хлебников делил писателей на «словачей» и «делачей», а вообще людей — на «изобретателей» и «приобретателей»? А Мережковский и Гиппиус как-то увидели в альпийском ручье водяных пауков, и Дмитрий Сергеевич заорал в восторге: «Зина! Они — как мы с тобой! Против течения!..» Вот и Оруэлл всегда был против и поперек: против общих мнений и господствующих идей, идеологических течений, всяких разных «измов». А еще — против групп, кланов, авторитетов, против врагов и даже друзей… Это все в пяти его романах и его дневниках, во всей его публицистике, которая, к слову, занимает без малого 12 томов из 20-томного полного собрания сочинений.

Он всегда противоречил собеседникам, как заметил один из его друзей, всегда был третьим в споре двух, а к концу спора иногда начинал противоречить и самому себе. Ну как в такого не влюбиться?

— Можно и влюбиться. А можно и возненавидеть…

— Да нет, что вы. Он ведь и социалистом стал, отрицая общепринятое в те времена представление о социализме! «Беглец из лагеря победителей», как говорил о нем один его друг. Оруэлл ненавидел «хозяев жизни», лживых политиков, хитроумных интеллектуалов, хотел быть голосом молчаливых жертв: детей, китайских кули, судомоев, безработных, бродяг. При этом цельность его натуры не могла не поражать. Он един и целен — от первого в жизни сказанного им слова «скотство», которое он произнес годовалым малышом, выпав из окна на даче, до «Скотного двора», от признания «морально отвратительным» годового дохода в 200 фунтов до личного лозунга: «Быть честным и остаться в живых — это почти невозможно…» Поперечный человек! Его начальник, в бытность работы Оруэлла на радио, дал ему такую характеристику: «Он кристально честен, поэтому в прежние времена его либо причислили бы к лику святых, либо сожгли бы на костре».

— Но ведь взгляды на Оруэлла менялись, причем как у нас — и в СССР, и в России, так и на Западе, или нет?

— Вы знаете, еще в 1990-м я делал беседу для радио с покойной ныне Викторией Чаликовой, социологом и философом, большим специалистом по истории утопической мысли и лучшим знатоком Оруэлла. Я обронил фразу, что мне хотелось бы побольше знать об Оруэлле, а Виктория Атомовна вдруг ответила: «А мне бы не хотелось, чтобы наше общество прочитало и осмыслило Оруэлла до дна». Мол, это вряд ли бы понравилось «идейному авангарду» нашего общества. Она подразумевала глубокие «социалистические убеждения» писателя, о которых мы в ту пору не знали ровным счетом ничего. Как не знали и того, что за Оруэллом с 20 лет была установлена слежка, как за «красным», что он звал к социалистической революции, к разгону парламента, к баррикадам в Лондоне в годы войны. А «Скотный двор» — сатира на построенный у нас «социализм» — был написан потому, что «сталинский социализм» он, социалист по убеждению, социализмом не считал.

Но правда и в том, что антиутопии и утопии имеют свойство менять и значение свое, и свои изначальные посылы. Мы вот отведали капитализма и теперь читаем роман «1984» иначе. А вы в курсе, что «Скотный двор», сказочка, долгое время включенная в школьные программы Англии и Америки, из них теперь изъята?

— Нет, конечно. А почему?

Да уж больно похоже оказалось все описанное в ней на то, что творится в «свободном мире» сегодня. И когда газета «Гардиан» в 2013 году, к 110-летию Оруэлла, спросила читателей, на что похож мир романа «1984», 89 процентов англичан ответили: писатель изобразил наш сегодняшний, британский мир. И какая там демократия, права человека, всеобщая справедливость! Оруэлл предсказывал и это. Говорил, в частности, что фашизм в будущем может принимать любые формы, им может обернуться даже «стопроцентный американизм».

— Почему, как вам кажется, опасения Оруэлла сбываются?

— Он — пророк. В романе я насчитал 14 скрытых прогнозов на будущее. Это свертывание и уничтожение демократии, тайные договоренности правительств и «внутренних партий», власть могущественных корпораций (олигархический коллективизм, сращивание капитала с властью), поиск и навязывание нациям внешних врагов, искажение реальности, тотальный контроль над СМИ, переписывание истории, постоянная слежка за каждым, двоемыслие (если хотите — «двойные стандарты», столь знакомые нам ныне), уничтожение культуры, сужение образования, препарирование языка общения (новояз, «вау»), сексуальная революция и даже генная инженерия. Разве всего этого нет сегодня? Или мы просто этого не видим? Посмотрите, как настойчиво, с каким упорством уничтожается обычная семья, как лезут из всех щелей трансгендеры, как возносится на щит ЛГБТ, «родители № 1 и № 2»? А ведь Оруэлл настаивал: «Настоящая (мещанская) семья — это не только не опора тоталитаризма, а то единственное, что может противостоять ему».

— Если честно, даже немного не по себе. Возразить нечего.

— Конечно. Тем более это только видимый, верхний слой пророчеств. А еще своим творчеством Оруэлл обрисовал безнадежные круги развития современного мира. Так, например, он писал, что без воспитания прогрессивного человека невозможно прогрессивное общество.

— Но какой в этом круг?

— Он в том, что ведь и без прогрессивного общества невозможно воспитание прогрессивного человека! Или возьмем парадоксальный лозунг партии в романе: «Война — это мир!» Вот где вечный круг! Ведь в каждом перемирии непременно заключены будущие войны. Так, в мире 1945 года, подписанном союзниками с немцами, тоже были «припрятаны» десятки будущих войн, включая холодную. Кстати, я ахнул просто, узнав, что девизом военно-воздушных сил Америки выбраны слова «Мир — наша профессия!». Это — профессия тех, кто бомбил десятки стран после Второй мировой, включая Югославию и Афганистан, не говоря уже о последних событиях?

— Н-да… А что лично вас поразило в Оруэлле больше всего?

— Я написал о нем: таких не встречают в жизни — на таких натыкаются… Его работоспособность невероятная поразила. К слову... Помните ли вы, что Оруэлл назвал дату — 2050 год, когда нормальный человеческий язык, на котором можно думать, исчезнет в его выдуманном мире? Представляете, а ведь введение «бейзика», упрощенного английского, было еще во время войны… А кроме того, Оруэлл был невыгоден всем «правителям» мира, потому что не только говорил правду, но брал, если надо, в руки винтовку, кайло или грязную тряпку посудомоя. И главным словом в его словаре — так высчитали специалисты — оказалось простое слово «порядочность». Наверное, потому, что был «бойцом-писателем» или — «писателем-бойцом». И при этом Оруэлл был скрытным, несчастным и, в общем, одиноким человеком. Он поразителен. Полностью. Своей неприступностью в том числе.

— Ну а есть ли в нем что-то такое, что разгадке не поддается?

— Я занимаюсь книгами и биографией Оруэлла с 1982 года, с первой в стране диссертации об антиутопиях, защищенной мной в 1985-м, когда о нем и говорить-то было опасно. Но всех загадок, связанных с ним, конечно же, я не разгадал. И никто не разгадал, ибо многое в его жизни и по сей день «несудоходно». Он, повторюсь,был очень закрытым человеком, и даже в дневниках, которых набралось под 700 страниц (они у нас недавно переведены), вы не встретите ни слова о смерти его первой жены, ни о его душевных муках, ни о личных волнениях.

— Я прочитала где-то, что из 137 предсказаний Оруэлла в романе «1984» больше 100 уже сбылись. А были ли у Оруэлла какие-то рецепты спасения мира?

— Это старый «подсчет»: его сделали в журнале Futurist накануне реального 1984 года, то есть 40 лет назад. Тогда мир облегченно выдохнул, что главные «ужасы» его романа, к счастью, не осуществились. Но ныне «в моде», мы уже говорили об этом, реальное переписывание истории и «коллективный олигархизм» стал повседневностью. Поразительно, но, когда грянул известный скандал со Сноуденом, продажи романа «1984» выросли в англоязычных странах на 600 процентов. Словно люди и впрямь потянулись к книге Оруэлла уже не за диагнозами, а за рецептами от наступающих бед.

Но в том вся и штука, что рецептов никаких у него нет. Ну если только не считать за идеал его неясную веру в мудрость «простого человека», той «широкозадой бабы» во дворе дома главного героя романа «1984» Уинстона Смита, которая, несмотря на кошмарную жизнь при фашизме, вечно развешивает выстиранное белье и при этом еще и вечно поет... То есть мир от всеобщего тоталитаризма если и могут спасти, то как раз простые люди, те забитые «пролы» романа «1984», для которых, в отличие от всяческих «внутренних партий», от века соприродны понятия человечности, дружбы, любви и семьи, справедливости и мира, а не войн, всесильной жизни — а не смерти. Простые, как воздух, понятия.