Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту

Автор

Эдуард Графов
[b]В пору расцвета «Известий» их главным редактором был [i]Лев Николаевич Толкунов[/i]. Человек неординарный и для политического магната той поры необычный. Готовится книга воспоминаний тогдашних известинцев о Льве Толкунове. Предлагаем нашим читателям одну из глав этой книги.[/b][i]Главный редактор «Известий», член ЦК КПСС, орденоносец Лев Николаевич Толкунов безгранично принадлежал Коммунистической партии Советского Союза (КПСС). Это было его круглосуточное состояние.Думаю, он принадлежал и семье.В нем многое позволяло об этом догадываться.Принадлежал ли он самому себе? На этот вопрос касательно довольно скрытного Льва Николаевича ответить трудно. Тем более что я, как вы понимаете, имею в виду отнюдь не маленькие слабости и всяческие хобби, отклоняющиеся от генеральной линии партии. От Генеральной линии Лев Николаевич не отклонялся даже во сне, хотя за ним там никто не следил и никто его там не подслушивал.Но у Личности бывает раздвоение личности. Об этом подробно писал еще Федор Михайлович Достоевский. Напишу-ка и я.[/i]Начнем как бы слегка. Внутри самих «Известий» Лев Николаевич любил одних, а тянулся к другим. Он очень публично любил членов редколлегии. Ведь их утверждал на эту работу лично секретариат ЦК КПСС.Еще более он возлюбливал политических обозревателей. Этих утверждало и вовсе политбюро. Такая прозрачная иерархия чувств.А вот обожал Толкунов преславного Евгения Генриховича Кригера, всего лишь спецкора, человека наивно беспартийного с партийным билетом в кармане. Правда, скромнейший Женя Кригер был в свое время отчаяннейшим фронтовым корреспондентом. А в отношении к бывшим фронтовым корреспондентам у Толкунова был некий «заскок», он их, по меньшей мере, боготворил. Что весьма распространялось и на Нину Александрову. Но не только потому, что на вполне заметных размеров бюсте еле умещались все ее боевые награды. Толкунов дорожил в ней нравственным бесстрашием, нечастым по той поре качеством. А мудрейшего Анатолия Аграновского главный редактор определил прямо в небожители, что интересно и существенно.Понимаете, у Толкунова была редко присущая главным редакторам «слабость» — он даже как-то почтительно относился к журналистам, которые хорошо пишут. Когда Лев Николаевич пришел к нам на работу… Я подчеркиваю: он — к нам.Толкунов до поздних своих дней утверждал, что известинец — самое почетное его звание.Так вот, пришел это он к нам на работу. И стал наведываться в дальний кабинетик к Маргарите Ивановне Кирклисовой. Была у нас такая законодательница известинского вкуса, читала и засылала в набор наиболее существенные материалы.Лев Николаевич с первых же дней стал путешествовать через всю редакцию к Кирклисовой: «Маргарита Ивановна, нет ли чего интересного почитать?». Потом это прошло, статьи ему стали приносить прямо на редакторский стол, что естественно.Но потребность сходить к Кирклисовой и прочитать «что-нибудь интересное» раньше других — сохранилась. В нем было отменное уважение к хорошему тексту.По служебному положению Толкунову было положено блюсти нас «снаружи», но он был известинцем «изнутри». Его коллега, главный редактор «Правды», как-то у себя на редколлегии искренне пожаловался: «За вами, журналистами, нужен глаз да глаз!». Я слабо себе представляю, чтобы Толкунов сказал «за вами, журналистами». Конечно, Лев Николаевич гордился своим государственным положением. Но в глубине души, не сомневаюсь, мечтал писать, как Аграновский, Бовин, Кондрашов. Уж очень он их неприкрыто обожал. Вообщето для главных редакторов было вот что неизменно характерно: главное, что он, главный, сидит в своем кресле, а кому писать, уж найдется. В данном случае дело выглядело несколько не так.[b]Каково было отношение к вашему покорному мемуаристу? [/b]Да как сказать! Толкунову нравилось, как я пишу, но относился он ко мне, скорее, с любопытством, не без приязни. Я для него был некой экзотикой. Он вообще с симпатией относился к «местным сумасшедшим», необъезженным лошадкам.Понимаете ли, Толкунов заранее знал, что ему скажут члены редколлегии Цейтлин или Севриков. А вот, что эти всевозможные Лацисы и Шинкаревы брякнут, заранее было практически неизвестно.«Экзотика» у нас со Львом Николаевичем началась с самой первой встречи. Наш кадровик торжественно меня вывел «на ковер» для знакомства. Лев Николаевич произнес что-то для него существенное. Потом спросил: «У вас есть ко мне вопросы?». У меня их не оказалось. Тогда я спросил: «А у вас ко мне?». У него тоже не нашлось. На что я пробормотал: «Ну у вас-то ко мне еще будут!». Провидец я, знаете ли. Кадровик побагровел, а Толкунов внимательно прищурился и тихонько засмеялся.Вот так был включен «камертон» наших взаимно усмешливых отношений. Встречая меня в коридорах редакции, он принимался гневаться: «А чего это вы в коридорах прохлаждаетесь? В страну, в страну, быстренько на самолет!». Он был прав.Он хотел, чтобы работали, а не рассказывали в буфете за чашечкой кофе о своих творческих планах.В противоположную от своих спецкоров сторону Лев Николаевич был глубоко чинопочитателен. Скажем, членов политбюро даже в приватном разговоре он величал исключительно по фамилии, спереди торжественно приставляя слово «товарищ». Это было условие преуспевания: преданность, плавно переходящая в восторг, сдержать который просто-таки невозможно.Как-то Лев Николаевич вызывает. Он, оказывается, только что вернулся с какого-то высочайшего собрания, где сидел в президиуме рядом с лично товарищем Алиевым. Чем Лев Николаевич был явно возбужден: «Товарищ Алиев велел срочно прислать сильного спецкора, чтобы написать о коррупции в Азербайджане. Сегодня же вылетайте в Баку. Товарищ Алиев ждет!».Ну просто не главный редактор, а дите малое! Я деликатно попросил: «Лев Николаевич, подождем денька два-три». Денька через два-три заглянул к нему в кабинет: «Ну я поехал?». Конечно, за это время Лев Николаевич успел позвонить товарищу Алиеву и доложить: дескать, спецкор уже летит! И очень хорошо представляю, что ему на это, опомнившись, сказал товарищ Алиев. На мой не без ехидства вопрос Толкунов даже глаз не оторвал от важных государственных бумаг и проворчал: «Идите, вам лишь бы в коридорах прохлаждаться!».Вы представляете, как нетерпеливо выглядывал товарищ Алиев в окно своего бакинского кабинета: а не едет ли спецкор «Известий», чтобы разоблачить коррупцию в Азербайджане? Правда, признаться, являясь пред очи кого-то из членов политбюро, я тоже отнюдь не выглядел бесшабашным добрым молодцем. Тут-то вы и подпрыгнули — ты-то причем к членам политбюро? Спокойно! Ну зачем же так уж принижать мое общественно-политическое значение? Уму непостижимо, но Толкунов вдруг решил аккредитовать меня в Кремле, представительствовать там от «Известий». Это, конечно, было таинственнейшей загадкой его идеологической природы. Лев Николаевич был прекрасно осведомлен о некоторых моих, скажем так, расхождениях с умом, совестью и честью эпохи. Возможно, решил столь ярким способом перевоспитать меня в апологеты.Несколько лет я ходил «на перевоспитание» в Кремль. Это, конечно, было неудачным педагогическим приемом. Дело в том, что там при Алексее Николаевиче Косыгине наблюдалось некоторое «вольнодумство». А ко мне довольно скоро стали относиться с симпатией, как к своему. Так вот по ту сторону кремлевской стены, среди своих, даже как бы хорошим тоном было говорить такое, за что по эту сторону кремлевской стены тут же брали за шкирку. Тамошние «кремлевские мечтатели» без особых трудов во мне разобрались, не скрывая снисходительных улыбок. Одна умная женщина, а дураков там я, поверьте, не встречал, сказала довольно весело: «Ищщешь? Ну, и ищщи, ищщи, да обрящщешь!». Она была доктором юридических наук.Лев Николаевич сравнительно быстро понял, что его педагогическая акция провалилась, и извлек для себя из меня хотя бы забаву — обожал выслушивать в узком кругу нас двоих мои «кремлевские впечатления».А уж я там действительно насмотрелся-наслушался.Несколько опешил член ЦК КПСС, узнав, что Леонид Ильич Брежнев «стрелял» у меня сигареты «Дукат».Генсек тогда покуривал тайком от жены и врачей. Лев Николаевич расхохотался и погрозил пальцем то ли мне, то ли себе. Информацию о том, что «ближний круг» Косыгина называет Подгорного с супругой «чучелами», встретил ледяным взглядом: «Никогда никому этого не рассказывайте!». Не попросил, приказал. Вообще-то Лев Николаевич хорошо владел чувством юмора. Однако дозволял его другим до определенных государственнейших границ. Уж застегнуть пиджак на все пуговицы он умел.Как-то изнывал я на очередном заседании президиума Верховного Совета. Затрапезная, доложу вам, была организация, эдакий «местком» при ЦК КПСС. Помню, довольно крупный министр вылез с осенившим его предложением. Подгорный тускло на него поглядел и раздраженно сказал: «Ладно, сядь на место, мы у себя там разберемся». То есть у себя, в политбюро.Ну прозябаю я, значит, на этом президиуме, занимая гостевой стул подле двери. И вот эта тяжеленная дверь приоткрывается, в помещение тихонечко входит Лев Николаевич, садится на соседний со мной стул: «Привет!». Сидим, демонстрируем присутствие. А меня так и подмывает — есть что сказать. Не выдерживаю и шепчу: «Лев Николаевич, как вам моя охрана?». Впереди меня сидел председатель КГБ Андропов, а чуть позади — министр МВД Щелоков.Судя по всему, моего шепота Лев Николаевич не услышал. А судя по взгляду, которым одарил, меня тут вообще не было… Впрочем, я же Льва Николаевича предупреждал, что у него ко мне будут вопросы.Не подумайте, что я уж так уж иронизирую. И вот почему я не иронизирую. Когда-то потом очередной главный редактор мне шутливо сказал: «Вот вы черт-те что позволяете себе писать. А в тюрьму-то за вас я пойду». Я тоже шутливо ответил: «Неужели вы думаете, что в такую трудную минуту я вас брошу? Я вам буду передачи носить». В этом «шутливом диалоге» есть содержание.[b]Сейчас даже не верится, но я, по несомненной дурости, она же наивная принципиальность, написал тогда статью о беспардонном поведении харьковского КГБ. [/b]С ума сойти! Дело даже не в том, что я, молоденький, распоясавшийся под «оттепель» корреспондентик, об этом написал. Гораздо невозможнее то, что многомудрый, осторожный Толкунов собственноручно послал эту статью в набор, и она стала гранкой.А дальше вот что. В газете всегда было предостаточно внутренних таинств наружного наблюдения. Неведомых даже главному редактору. Каким-то образом гранка эта была выложена пред очи председателя КГБ Семичастного. Уже потом мне рассказали, в какую тот пришел ярость.Нет, со мною как раз ничего не случилось, со мною даже разговаривать не снизошли, словно ногой отпихнули. А вот на Толкунова товарищ Семичастный накатал «телегу» прямо в политбюро. Не знаю, естественно, что там у них происходило. Но уж хорошего для Толкунова — ничего. Со мною подобное периодически случалось — гранку в разбор! И тут Толкунов мне ничего не сказал. Он вообще ни разу, ни словечком не попрекнул. Он умел брать на себя. Нечастый случай! И мне остается только до сих пор задумываться: ну почему, ну с чего Лев Николаевич послал тогда в набор совершенно невозможную по той поре статью? Он же прекрасно понимал, что она ему выйдет боком.Видать, что-то в нем было поважнее, поближе ему чувства редакторской осторожности, чувства самосохранности. Мы привыкли говорить: чужая душа — потемки. А в потемках вдруг свет таится, отнюдь не предусмотренный для главного редактора «Известий».Так кому все-таки Лев Николаевич Толкунов принадлежал? Да, конечно, принадлежал он и преданно «ЦК КПСС нашей партии», как говаривала прекрасная известинка Наташа Тер-Минасова… Но жизнь — непростая штука.Много позже я встретил на Тверском бульваре, неподалеку от «Известий», пенсионера Льва Николаевича Толкунова. Видимо, ходил к зданию «Известий» и тосковал. Брел согбенный под болезнью мудрый, интеллигентный человек, всегда с неизменно деликатной, вопреки необъятной своей власти, душой. Мы даже обнялись. Сначала о чем-то помолчали. Потом беспечно о чемто поболтали. И он побрел куда-то дальше. Не торопясь… Он принадлежал, наконец-то, только себе.Помимо доброго, уважительного отношения, я еще и благоговел. Меня в полное, школярское благоговение приводили его имя и отчество — Лев Николаевич! Впрочем, у нас в известинской поликлинике была врач Анна Аркадьевна. Правда, не Каренина. Ну как и тут было не благоговеть? Что поделаешь, если я такой благоговейный?!
[b]Один мой давний приятель, а ныне из наиболее мудрых и квалифицированных членов парламента, раздраженно сказал: «Что ты все на Думу нападаешь? Думаешь, в Конгрессе США меньше дураков?» Но, понимаете ли, мне наша Государственная дума как-то ближе. Хотя бы географически.[/b][i]Еще, как говорится, и третьи петухи не пропели, а Дума уже распетушилась. То есть еще и первого заседания не было, а ареопаг уже кинулся «делить портфели» (то есть думские комитеты). Компартия хочет заполучить семнадцать комитетов, «Единство» вроде бы согласно на тринадцать. Нет, конечно, возможны варианты: «разменять одного председателя на трех зампредов». Например, председателем бюджетного комитета хотят стать аж десять претендентов. Это сколько же нужно замов, чтобы на них разменять председателей? Но в этой предварительной кутерьме свершилось и, пожалуй, благое дело — сократилось число думских комитетов (их будут на 5 меньше, чем в Госдуме 2-го созыва). Все-таки поменьше понадобится автомобилей, секретарш, помощников и всевозможных льгот, но стране уже полегче.Однако вот какой парламентский нюансик произошел. Среди сокращенных думских комитетов — комитет по экологии?! Это какое же запустение дикости должно быть, чтобы такое депутатам в голову пришло. Или уж и не знаю куда именно.[/i]Человечество превратило планету Земля, как сказал бы Лев Николаевич Толстой, в «живой труп», в собственное кладбище. Мы выгребаем недра, и тело кормилицы превращается в сплошную подземную пропасть. Мы безжалостно губим атмосферу, которой дышим.Правда, проявляем и заботу: находчиво заткнули сверху обезумевший чернобыльский реактор крошечным «саркофагом».Это все равно что больного чумой прикрыть шляпкой с бантиком. Ведь все ушло в недра и разнесено подземными водами по всей планете. Где и когда это выплеснется, никто не знает.Может, во Владивостоке, а может, в Сиднее, может, позавчера, а может, лет через сто.Войны, эпидемии, землетрясения — это обыденность. Они были и будут, они приходят и уходят. Экология решает проблему гибели планеты целиком и враз. И «поблагодарить» за это будет некого. Никого уже не будет. Кроме бактерий, конечно.И эти начнутвсе сначала.Впрочем, у людей есть выход из положения, если учесть опыт рыб. Знаете ли вы, что в загубленных реках города Москвы расплодились шикарные рыбы? Так на сковороду и просятся.Вот что показал анализ этих шикарных рыб. Скажем, в окунях (река Яуза) нормы нефтепродуктов превышены в 250 раз. В плотве (река Сетунь) допустимое содержание свинца превышено в три раза. А есть речка с символическим названием Нищенка, так концентрация аммиака в ней превышена в сто раз.Причем, что любопытно, чем страшнее речка, тем шикарнее выглядят рыбы.Вы уже догадались в чем дело? Да, рыбы «акклиматизировались», они адаптировались к смертоносным водам. Когда этих «новых рыб» в порядке эксперимента запустили в аквариум с чистой водой, они сдохли. Не выдержали нормальной жизни.Конечно, и люди могут «адаптироваться» и начать дышать, например, аммиаком, а пить — серную кислоту. Но людям-то на эту адаптацию понадобятся миллионы лет. Не рыбы все ж! Ежедневно на планете Земля умирают тысячи детей от употребления отравленной взрослыми воды. Они даже не успевают начать жить.А может, вы желаете не только пить, но и дышать? Реактивный лайнер за 8 часов работы уничтожает 75 тонн кислорода.Если вам вдруг захочется подышать, то, чтобы выработать для вас такое же количество кислорода и тоже за 8 часов, потребуется 5 тысяч гектаров леса… Только в позапрошлом году было вырублено 20 миллионов гектаров. Мы гордо говорим — охрана природы! А от кого? От нас же! А вот в родной Москве дышать я бы и вовсе не рекомендовал. В городе расположено более 340 тысяч предприятий.И они (вместе с транспортом) ежегодно выбрасывают в атмосферу миллионы тонн опасных веществ. Так что если вам вдруг приспичит подышать, купите себе противогаз.Вот я и думаю: неужели депутаты Государственной думы 3-го созыва всего этого не знают? Впрочем, возможно, они пьют «Боржоми», а дышат с помощью «кондишена». Но ведь с работы домой надо все-таки через город ехать. Ах да, у них же и в машине «кондишен».Правда, не у всех, а только у председателей комитетов. Вот ведь почему, видимо, идет такая отчаянная борьба «за портфели».Я все-таки очень надеюсь, что избранники народа опомнятся и сохранят самый спасительный для общества думский комитет — комитет по экологии. Депутат, он ведь тоже, не в обиду ему будет сказано, человек. И потому хочу напомнить депутатам Государственной думы 3-го созыва, что в наших очень промышленных, то есть загрязненных, городах средняя продолжительность жизни меньше, чем пенсионный возраст.А у депутатов такая уж симпатичная пенсия, что вполне стоит до нее дожить.
[b]Ничего чрезвычайного в искусстве не случилось. Но случилось прелестное и обаятельное — спектакль «Севильский цирюльник» в Российском академическом молодежном театре, режиссер-постановщик — Сергей Алдонин.[/b][i]Это его первая работа, и очень удачная. Он бы и раньше чего-нибудь поставил, но ведь только что закончил РАТИ в мастерской Марка Захарова. С чем и поздравляю… Марка Анатольевича.Конечно, режиссер Сергей Алдонин мог бы, являя вкус и отсутствующую опытность, укоротить некоторые сцены и почетче связать между собой поступки и мотивы поступков персонажей.Впрочем, чего только из партера не покажется.Признаться, шел на премьеру, предвкушая Фигаро в исполнении Евгения Редько, просто рожденного для этой роли. Актера необычайной внутренней и внешней пластики. И Фигаро, действительно, виртуозно вылеплен… Но, понимаете ли, все актеры в спектакле будут не хуже.А к работе Сергея Серова в роли Бартоле я бы отнесся даже с почтением. Он глубже остальных решил свою задачу. Посреди пиршества забавностей Бартоле трагичен, наивно трагичен. Юмором окрашивать трагедию — дело тонкое, кружевное.[/i]Ну, Розина — роль выигрышная, есть чем подкупить зрителя в любом, даже незадавшемся театре. Чтобы отличиться в череде всевозможных Розин, одного таланта недостаточно, тут надобен личный облик актрисы. Не обличие, а облик. Красива ли Ирина Низина? Да чего уж там! Но при этом такое обаяние, такая невыносимая для мужчин, коварная женственность. Я бы лично от такой держался подальше. Впрочем, не станем зарекаться.Правда, Розине стоило бы оказаться менее актерски «щедрой». Иной раз хорошо бы притихнуть и поглядывать умными глазками на разбушевавшихся мужчин. Уж больно непрерывно околдовывает.Случилось необычное и с графом Альмавива. Благодаря Алексею Мясникову. Обычно «альмавивы» — типы довольно поганые, эдакие самовлюбленные павлины — красавцы превыше всего! Действительно красивый Алексей Мясников наделен от природы «положительным обаянием».Он не самовлюблен, а влюблен, что для «героя-любовника» не частый на театре случай. А по мне так даже проглядывает в Алексее Мясникове интересный характерный актер. Да в роли того же Фигаро.Хотел бы только вот что заметить. Не то чтобы я никак не могу выдавить из себя по капле раба, но Альмавива все-таки граф. А тут каким-то образом оказывается «на подхвате» у парикмахера Фигаро. Это возможно как внутреннее состояние, но от вельможных повадок никуда не деться. Граф — он, знаете ли, граф и есть.Случились в спектакле и два события, о которых вроде бы нам по эту сторону рампы и знать не положено.В пьесе господина Пьера-Огюстена Карона де Бомарше никакой служанки Марселины нет.Всего лишь реплика: «Марселина заболела». Но зато в театре есть великолепная комедийная актриса Елена Галибина. Она из тех, кому на сцене привольно, так бы никуда с нее и не уходила.И вот неуемная Елена Галибина подалась в драматурги. То есть сочинила себе роль Марселины.И эта Марселина без единого слова стала роскошным акцентом, даже ритмом спектакля. Вообще-то господин Бомарше имеет полное право подать на госпожу Галибину жалобу в комитет по авторским правам. Но я бы ему этого делать не советовал.И еще коллизия, которую обожают анналы истории театра.Вдруг скоропостижно заболел артист! И театр был вынужден с ходу (в программку карандашом вписали) на сцену вместо больного артиста выпустить здоровенного студента 3-го курса РАТИ (мастерская Алексея Бородина), то есть Сашу Гришаева. И такой получился прелестный увалень со своим, извините, ночным горшком, словно сто лет репетировал.Когда-нибудь в старости почтеннейший Саша будет рассказывать внукам: «Помнится, у нас артист заболел».Надо признаться, сидючи в партере, я испытывал некий каприз. Уж так просилась в спектакль восхитительная музыка одноименной с ним оперы Россини «Севильский цирюльник». А уж когда великолепно Юльеном Балмусовым вылепленный дон Базиль стал рассказывать словами о клевете, я чуть сам не запел гениальную арию «Клевета». Но не запел.Что и к лучшему.И все-таки хотелось бы, да просто просится, чтобы музыка великого Джоаккино Россини сопровождала спектакль. И тогда я написал бы: «Хороша в спектакле и музыка».
Вопрос дня
Кем ты хочешь стать в медиаиндустрии?
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.