Главное
Гид по Москве
Приметы и советы

Автор

Юрий Поленов-Коршак
Мы еще не вполне его оценили
[b]Кто я, зачем и почему? [/b]Немцы Поволжья подарили Шнитке мать, а она подарила его миру. И долго никто не знал, что делать с этим подарком.Он родился 24 ноября — в один день с Суворовым, Тулуз-Лотреком и нидерландским философом Спинозой — в 1934 году в городе Энгельсе Саратовской области, и ему на роду было написано открыть этот мир заново, обладать большим магнетическим влиянием и впасть в наиболее опасную слабость характера — излишнюю способность адаптироваться к материи, наполняющей жизнь, — что, собственно, и произошло.Он окончил Московскую консерваторию в 1958 году, аспирантуру — в 1961-м.С этого же года по 1972-й преподавал в ней инструменталовку, чтение партитур, полифонию и композицию. К сорока годам он написал свою Первую симфонию, которую посвятил своему другу Геннадию Рождественскому, и тот впервые исполнил ее в городе Горьком 9 февраля 1974 года.Симфония произвела эффект взрыва в музыкальной Вселенной и рождение в ней новой звезды. Через 12 лет взрывная волна этой симфонии докатилась до Москвы и сделала его небожителем.[b]Поцелуй вечности [/b]Вы знаете, как целует Вечность? Она отнимает то руку, то ногу, то память… Когда томительная лихорадка «нечто» Первой симфонии докатилась до Москвы, Шнитке разбил первый инсульт.Я помню эту походку, когда он шел под овацию, ступая, именно ступая, по осевой дорожке Большого зала Московской консерватории к сцене, на которой стоял сияющий герой Рабле — Геннадий Рождественский со своим оркестром. Первые скрипки (а у маэстро все скрипки были первыми) барабанили смычками по пюпитрам, зал лупил в ладоши, а он, будто ступая по воде, осторожно нес себя к сцене, опасаясь, как бы не задеть под своей хрупкой оболочкой какую-нибудь струну, которая, не дай бог, лопнет и прилюдно рассыплет его в звездную пыль… Дошел. Поклонился, улыбнулся, склонил голову, посыпалась вниз копна черных волос — красавец, выдохнувший в зал всю свою красоту.Вы спросите, когда это было? Этот миг принадлежит уже Вечности. Я могу вести отсчет только от февраля 1986 года, когда умерла моя мать. Помню, весной я, приходя в чувство, долго сидел на репетициях оркестра Геннадия Рождественского рядом с консерваторией — в роскошном готическом соборе, где находилась почему-то студия грамзаписи «Мелодия», и они репетировали в необъятном зале с божественной акустикой симфонию Шнитке (в отсутствие автора), и вскоре состоялась премьера, после которой я в длинной череде поздравителей пожимал его теплую и слабую руку на правах сценариста, писавшего очередной опус о Рождественском.У Гайдна есть «Прощальная» симфония, которая не завершается, а как бы растворяется в Вечности: в финале музыканты один за другим покидают сцену, гася каждый свою свечу, — исходят… Так было в Горьком, в первом отделении исторической премьеры.А во втором — вступала Первая симфония Шнитке, тоже с исходящим и незавершенным финалом.Музыкальный материал симфонии академически укладывался в четыре части композиции симфонического цикла, ясность пропорций которого могла бы послужить уроком для начинающих Моцартов и Сальери. Но содержание их было уже не подвластно уму… В первой части вдруг пробуждался триумфальный финал Пятой симфонии Бетховена. Во второй части — скерцо (в переводе «шутка») — рефрен был выдержан в стиле баховской инструментальной музыки. Третья часть — медленная, сосредоточенная — как бы предавалась раздумьям о трагической судьбе двадцатого века и готовила полигон для четвертой, финальной части, где Первый концерт Чайковского сталкивался со штраусовским вальсом «Голубой Дунай» — улыбка сливалась с трагедией, смех со слезами.[b]Нескромное слово для скромного человека [/b]В 1990 году Шнитке был задан «проклятый вопрос», который, по совести говоря, боязно задавать любому живущему на земле человеку (но сейчас можно): — Как вы относитесь к эпитету «гениальный»? — Ко всем эпитетам отношусь с большим скепсисом. Раздача титулов — это насаждение неточных определений. Оценка творчества меняется и при жизни художника, и после его кончины, и редко бывает окончательной. Любой человек изначально есть все: и гениальный, и еще какой угодно. Заложенное в нем может проявиться, а может по каким-то, подчас случайным, причинам остаться незамеченным. Награжденный весомым эпитетом человек вынужден делиться на себя подлинного со всеми сомнениями и на подтягивающего себя за уши к символу… [b]«Я, немецкий композитор из России…» [/b]Если хотите, вот вам ответ на поставленный вопрос в одной фразе. А вот комментарий к его мысли: «Любой человек изначально есть все… и еще какой угодно». 5 сентября в Доме Ханжонкова состоялся вечер его памяти. Начало — в 18.00. Без четверти в зале сидело 10 человек. К началу их оказалось 25. Потом подошло еще несколько случайных прохожих, потому что вечер, объявленный за деньги, сделали бесплатным.Впереди меня уселась какая-то бомжиха с сумками и весь вечер, как крыса, шуршала газетами. А, наверное, и для нее он писал свою симфонию, свою оперу, свой реквием — для человека какого угодно, и такую жизнь он слышал в своей музыке.Эту «тьму низких истин» искупила адекватная моменту, целительная и призывавшая милость к падшим, аура, исходившая от гостей вечера: Марины Михайловны Бабак, режиссера документального фильма «Я, немецкий композитор из России…», композитора Геннадия Ивановича Алексахина, исполнившего свой «Траурный марш» по памяти, он не успел даже записать его в нотах, и Александра Наумовича Митты, плененного музыкой композитора, с которым он работал на «четырех с половиной картинах»… «Половинка» заключала в себе довольно характерную для Шнитке историю. Митта взялся за заказную 30-минутную «ленточку» для экспортной продажи (у нас ее никто не видел) с условной темой «Клоуны и дети» и попросил написать Шнитке вступительный марш про цирк. Музыка получилась на редкость красивой. Картина ушла.Митте стало жалко этой ушедшей «за бугор» красоты, и он предложил композитору оформить ее в самостоятельное произведение и издать — сделать вещь.— Зачем же мне писать, — огорчился Шнитке. — Уж если я сяду, я напишу новую.Первая его опера, которую он сочинил в 1962 году, называлась «Одиннадцатая заповедь». В 1965-м он «озвучил» три стихотворения Марины Цветаевой для меццо-сопрано. В 1974-м написал сценическую композицию «Желтый звук» по Василию Кандинскому… Он был переполнен музыкальными идеями, самыми смелыми, как сложившаяся вдруг в странный, но емкий образ опера «Жизнь с идиотом», самыми парадоксальными — в одном своем сочинении он, дитя протестантизма, лютеранства, православия, ищет и находит себе одного музыкального Бога, помня слово Божие, что для Бога нет ни эллина, ни иудея… Другая «моцартовская» история была связана с фильмом Митты «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» (он был показан на вечере). Титры этого волшебного по дворцово-парковой красоте зрелища, искусно снятого как ожившее живописное полотно, начинались под тающий перезвон колокольчиков… Митта долго объяснял композитору, какую музыку он хотел бы услышать в фильме… «и тут же чтоб она переходила бы в марш, и тут же чтоб мы смеялись над этим маршем!..».— Вы, наверное, хотите вот это… — и он наиграл «вот это» на фортепиано.— Да! Именно это.— Ну я уже не помню, это импровизация.— А я записал на диктофон! У меня есть запись… И все. Нота в ноту это вошло в фильм.Митта настаивал этой историей на гениальности композитора, а я грешным делом думаю, что это была для него просто легкая музыка.Когда в 1972 году у Шнитке умерла мать, он четыре года ткал на своем музыкальном станке посвящение ее памяти… Однажды в разговоре у него проскочила фраза: «Симфония, она же месса».Девять лет Юрий Башмет просил Шнитке написать ему концерт для альта. Когда долгожданное дитя появилось на свет, музыкант сказал: — Это человек сочинить не может. Это ему кто-то продиктовал… И пока он погружался в пучину замысла, из пучины шепнули ему про первый инсульт Шнитке, совпавший с этой работой… — Не надо было так далеко заходить… — вздохнул композитор.Кто знает… В возрасте десяти лет Шнитке начал писать «древнегреческие» трагедии с древнегреческими персонажами. Как известно, основой их являются глобальные конфликты, коренные проблемы бытия, столкновения личности с судьбой, а трагическая коллизия обычно разрешается гибелью главного героя.С тех пор он по сути не прерывал начатой с детства работы, только открыл и все более совершенствовал в этом письме другой язык — музыкальный — и непрерывно менял сюжеты и персонажей.Он отважно входил в драматургию и образ каждого из них, все смелее примеряя на себя роль главного героя античной трагедии наших дней.А совсем недавно он сыграл ее в Гамбурге. И она ему удалась.
Развлечения
Тающие берега
[i]— А вам не кажется, что в наших отношениях есть нечто невысказанное?..— А вы не думаете, что между двумя людьми всегда есть нечто невысказанное? — Какой же в этом смысл? — А разве великое множество всего на свете не существует без смысла? [b]Теннесси УИЛЬЯМС «Нечто невысказанное» [/b][/i]Ловить смысл в музыке Шнитке так же опасно, как поджигать стул, на котором сидишь. Дым-то рассеется и запах растворится, а искать смысл будет уже некому.Копаясь в старых бумагах, я нашел недописанную пьесу с веселеньким названием «Я умер, господа. Начинайте ваши аплодисменты…».Боже, какой стыд! Неужели я уже искал этот проклятый смысл? И еще жив? Да, но пьеса недописана… Значит-таки сгорел на подсознательном уровне! Один сознательный остался.И вот, толпясь на своем сознательном уровне, как голый, прикрываясь в бане шайкой от бьющего со всех сторон пара, я прочитал следующее предисловие, которое заинтересует, авось, не только меня и послужит занавесом с нарисованным очагом в каморке папы Карло, за которым скрывается дверь в тайну одного удивительного человека… Это горькая пьеса. Горькая потому, что жизнь героя не удалась. Она не удалась в чем-то главном. И в этом нет ничего исключительного, потому что в главном она не удается никому.Жизнь обманывает человека уже тем, что дает ему надежду на счастливую жизнь. Эту иллюзию она дает ему в детстве как подарок и как игрушку.Она входит в его жизнь предметно, и только с годами эти предметные формы начинают терять свой смысл и в конце жизни, если кому повезет прожить ее основательно, превращаются в дым и исчезают в небесах.В главном человек всегда обманут, потому что это главное открывается ему лишь в последний миг его жизни перед встречей с Вечностью, тогда, когда уже поздно придавать открывающейся перед ним истине форму, осознать и освоить себя в ней, когда уже все кончено.В конце жизни человек растерян, как дитя. Как дитя, он беспомощен и слаб. Он уповает на Бога, ибо не на кого больше опереться ему в свой последний час.Поэтому это не только горькая пьеса, это пьеса отчаяния.Говорят, в жизни нет никакого смысла, кроме самой жизни. И хотя мыслящий и особенно русский человек всегда ищет этот смысл, пока мыслит — опирается он только на свою память об этой прожитой им жизни в надежде обрести успокоение в оправдании, что жил он не зря, не отдавая себе отчета в том, что вторгается в поисках своего оправдания в область неизъяснимого.И мы обманываем себя тем, что пытаемся себя изъяснить, вместо того, чтобы оставить смысл воспоминаниям… А что если так оно и есть? Что если смысл — приют воспоминаний, каких много, ох, как много было рассыпано в музыке Шнитке и о которых Геннадий Рождественский сказал, имея в виду пропасть музыкальных цитат в его сочинениях, что это говорит о качестве его музыки. Кроме того, предмет анализа всегда в прошлом, ведь мы анализируем то, что уже произошло. Поэтому всякая вещь, подвергнутая ему, так или иначе принадлежит к разряду воспоминаний.В 1971 году Шнитке как композитор сочинил балет «Лабиринты».Мысль в нем тыкалась, как кошка, пущенная в катакомбы, но бежавшая чутьем на воздух… Выйдя в прелый московский воздух овладевающего светом октябрьского вечера — а это был памятный многим день борьбы трудящихся за свои права, — мне довелось подняться на сцену Театра на Малой Бронной на пару слов о Шнитке перед двумя одноактными балетами, которые двое ведущих танцовщиков, заслуженные артисты России Московского музыкального театра пластических искусств Аида Чернова и Сергей Старухин давали в память Альфреда Шнитке на его музыку.Как Распутину, был голос: народу в зале будет, как в худшие театральные времена, — три сестры и дядя Ваня, и тот в буфете на диване.Сцена высоко, микрофона нет, Сэлинджер шепнул мне на ухо: «Над пропастью без ржи»… Глянул в пропасть — а ее нет, там народ, голова к голове. И ждут смысла… Хорошо, что стула подо мной не было, и вместо него я опустился на тот жанр, который можно назвать воспоминаниями.Когда незаметно истекли семь минут, щедро пожалованные мне с хрупкого плеча Аиды Артуровны Черновой, и она свято взмолилась за моей спиной из-за кулис: «Юра, Юра!…», пора было падать с лошади, но упасть надо было красиво… И тогда я вспомнил повесть-исповедь Карела Чапека «Обыкновенная жизнь», написанную им в год рождения композитора — в 1934 году, о чем торжественно и объявил публике… Возлюблю ближнего, как самого себя; и ужаснусь его, как самого себя, и противиться ему буду, как самому себе; его бремя буду чувствовать, его болью страдать и изнывать от бесправия, совершаемого над ним.Чем ближе буду к нему, тем полнее найду себя. Положу предел эгоисту, ибо сам эгоист, и послужу больному, ибо сам болен; не пройду мимо нищего на паперти, ибо и сам я беден, как он, и буду другом всем, кто трудится, ибо и я — один из них. Я — то, что в силах постичь.Эти слова, сказал я, могут послужить эпиграфом к жизни и творчеству композитора Шнитке.Так смысл образа Шнитке открылся мне в воспоминании образа Чапека.Когда же в 1991 году Чернова и Старухин задумали свой балет на «инсультный» шнитковский «Концерт для альта с оркестром», они услышали его первые шаги в голосе Пушкина: «Исполнились мои желанья. Творец тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна, чистейшей прелести чистейший образец…».И вдруг они выпускают на сцену двух грязных замарашек в каких-то жалких отрепьях, которые лазают по помойке в поисках пропитания… Не люди — приматы из зверинца! Самец нашел бутылку и пробует на вкус. Самка белье откуда-то выцарапала и наряжает его на свой бюст, как на елку… Потом подрались за какой-то кусок. Драка переросла в насилие.А потом жалость, слезы, человеческие слезы… и любовь, преображающая даже зверей.У Шнитке в этом концерте есть все, все звуки жизни: и трение колесных шин, и звон колоколов, и удары, как будто забивают гроб, — тема рока… и в этот момент какой-то малый в противогазе является из задника декорации и сквозь дыру в грязной стене, из окошка цивилизации, вваливает на свалку очередной бак с мусором… Но когда любовь, извините, звучит адажио — медленная спокойная музыка, плавная и певучая. И танец — плавный, красивый, благородный… Мечта для баловней судьбы!.. Как это у Гумилева… Там брошу лохмотья и лягу, И буду во сне королем, А люди увидят бродягу С бескровным, землистым лицом… Вы помните, какое это было время — перехода от социализма к чему-то неведомому?.. Кончился Союз, и все союзное с пылким огоньком выбрасывали на свалку. Что-то крылатое металось в воздухе! И это крылатое взметнулось над монументом Дзержинского и стало его заваливать, как девку, под одобрительный рев толпы.Чернова и Старухин много тогда ездили по стране с гастролями, кочевали по вокзалам, и все время глаза их упирались в одну и ту же позу, которую они привили и героям своего балетного сюжета: на вокзалах, куда ни приеду, граждане, и малый и старый, сидят друг перед дружкой на корточках, как приматы… У авторов балета было другое объяснение этой позы — зековское. Я же считаю, что она продукт эволюции огромной крестьянской страны, в которой человеку всегда было тесно от условий его в ней содержания, и, присев на корточки, всегда было безопаснее слушать, как тайга власти шумит у него над головой.Но я не затем к вам пришел, чтоб будить в вас зверя, — наоборот. Я слышу в музыке Шнитке и вижу в балете одаренных танцовщиков промысел Божий.Музыка Шнитке здесь настолько наполнена неуловимым, ускользающим чувством, что заставляет их гнаться в холодном поту за своей взлетающей и падающей в пятки безумной душой. Есть там сцена, где свет выхватывает одни фазы движения, как пулеметная очередь: фазыфазы-фазы… А потом они синтезируются в этой погоне в образ крылатых птиц в белых одеждах.Но это страшная сказка, и в итоге Золушка умирает, а Принц распят в световом луче, и долгий-долгий звук летит по нему во тьму Вселенной, к Богу… Включается свет, и звучит то гармоническое чудо, которое Шнитке называл мессой — «жертва вечерняя»: «Да исправится молитва моя…».Таков балет «Мужчина и женщина, или Концерт для альта с оркестром».Чтобы утешить зрителя в его раздумьях о жизни, во втором действии танцовщики танцуют изящную «Сюиту в старинном стиле, или Музыку растекающегося времени» с историческими танцами: «Пастораль», «Менуэт», «Фугу», современный танец в кожаных косухах, которые актеры сбрасывают, как кожу, и предстают обнаженными, в белых трико, без перьев эпох, которые всегда скрывали их человеческую сущность.Шнитке очень хотел увидеть «свой балет» на свою музыку. Аида Артуровна и Сергей Георгиевич звонили ему в Гамбург. Он обещал приехать и ждал встречи со своей растекающейся в пластике музыкой. Все долгие переговоры происходили как бы между его инсультами, последний из которых естественным образом… пожалуй, сверхъестественным, во всяком случае насильственным, погасил свет в этом сюжете.Гамбург, Москва, чайки над Балтикой, и вместо радости какая-то смертельная тоска, которую разгоняет одна действительно случившаяся история: пришла к одному русскому писателю женщина, а он лежал, выпивал под музыку финского композитора Яна Сибелиуса и голосом, полным неразделенной любви, трагически произнес: «Послушай мою родину».
Развлечения
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Владимир Жарихин
Владимир Жарихин

Почему изменили ядерную доктрину

Александра Ерошенко
Александра Ерошенко

Новое поколение выбирает книги

Иван Лыкошин
Иван Лыкошин

На современное искусство в Москве огромный спрос

Александр Хохлов
Александр Хохлов

Оружие освободителей: «Калашников» зарегистрировал новый товарный знак

Все мнения
О проекте
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.