Слёз поэта слишком мало

[b]Исполняют его редко. Любимый Реквием у нашей публики, как известно, один – Моцарта. Даже при самом посредственном исполнении в зале будут давиться. А вот соберет ли зал Бенджамин Бриттен – это еще вопрос.[/b]И в самом деле, верхние балконы ММДМ досадно и даже позорно пустовали. И это при дирижере Джеймсе Конлоне, при великолепных, умных солистах Джоне Эйлере и Кристиане Герхаере, при гениальном хоре – сумме множества хоров Академии Виктора Попова! А кто пришел и не купил за 50 рэ (ой, нехорошо это, господа организаторы) слова по-русски – тоже ничего не понял.Не военный, а антивоенный. И не реквием, а антиреквием.Идея Бриттена, осуществленная в 1961 году, – столкнуть латинскую заупокойную мессу и отчаянные стихи 25-летнего Уилфреда Оуэна, погибшего в последние дни Первой мировой, – все еще выглядит вызывающе. Хор поет о вечном покое, тенор – о том, что блеск влажных глаз дороже пламени свечи. Хор – о гробницах царств в Судный день, солисты наперебой – о том, как смерть смрадом дышит в лицо солдату. Ангельский хор мальчиков – об освобождении души, солисты – о том, как пол-Европы отдали на заклание.Конлон изумительно собрал махину, провел все перекрестные линии по разным пластам. Красиво, скорбно-торжественно выдержал долгие паузы, не допуская неуместных аплодисментов. Национальный филармонический оркестр звучал на уровне. Особенно приятно удивило чистотой начало второй части – путешествие по духовым инструментам. Оба солиста (о Татьяне Павловской умолчим – она уже не первый раз низводит прекрасное исполнение до будничного) артистически-пронзительно, иногда на грани сюрреализма, держали тему неприкрашенной войны.Но главный феномен исполнения – все же хоры, занявшие не только всю заднюю часть сцены, но и боковые балконы. Известный фокус Академии Попова – невероятный диапазон.Получается такая коллективная Има Сумак (но у той все-таки не было баса профундо). Хор звучит то мрачно, то болезненно-напряженно, то по-ангельски – грани очень тонки. Иногда в полной тишине проявляется будто подземным гулом или звуком крайнего регистра в органных трубах – как загробным ветром. Иногда потусторонним эхом оттеняет солистов. Но как мастерски набирают молодые певцы мощное тутти, как гипнотически, не расходясь в согласных звуках, убаюкивают безвинно погибших, как уходят в тишину, пользуясь будто совсем иными красками, нежели обычные «взрослые» хоры.Ничто не избежит возмездия – вот на чем сошлось у Бриттена земное и небесное. Хочется только спросить: когда же, наконец? Слёз поэта, посвятившего Реквием своим погибшим на войне друзьям, слишком мало, чтобы согреть оледеневшие тела.[b]На илл.: [i]Слева направо: солисты Джон Эйлер (тенор), Кристиан Герхаер (баритон) и дирижер Джеймс Конлон.[/b][/i]