Импресарио Владимир Коржов: 33 года вместе с Ольгой Аросевой…

Владимир Коржов, известный петербургский импресарио, работающий с Ширвиндтом, Задорновым, Галкиным - именно такой мастер, за тридцать лет работы с Ольгой Александровной ставший просто родным ей человеком. Она звала его «Корж», или ласково «Коржик», и соглашалась на все его предложения о гастролях в Петербурге и других городах, зная, что «Корж» не подведет, не кинет, окружит заботой и теплом…

- Владимир, только не говорите, что известие о кончине великой актрисы стало для вас неожиданностью…

- Для меня новость о том, что уходит человек из жизни – всегда шок. Даже когда ты понимаешь, что он болеет, что уже не молод, все равно, когда это происходит – испытываешь шок. Я сегодня подсчитал: мы с «Ольгой Санной» были знакомы тридцать три года! Начинали, когда она еще возила свой «Кабачок 13 стульев» по Ленинградской области, а потом вместе пытались восстановить в девяностых все тот же «Кабачок». У нас такие были артисты: Миллеров, Спереденков, Границин. И мы делали программу «Хохот-шоу», которую возили по всей стране. И потом нас даже стали снимать в «Кабачке» , после чего мы тоже стали панами – пан Границин, пан Спереденков, и кто остались в живых, все снимались, даже великий Георгий Михайлович Вицин, все там были. Это продолжалось не долго, года два. А в Петербург Александровна приезжала со своим гениальным, нашим любимым спектаклем «Как пришить старушку?» Менялись партнеры, уходили, умирали, но она блистала в этом спектакле. Последний раз приезжала в марте месяце - в ДК «Выборгский» (огромный, двухтысячный зал, где за честь почитают гастролировать актеры Ленкома и других ведущих российских трупп. – Прим. Авт.).

А в мае этого года я «вывез» этот спектакль в сочинский Зимний театр – вот наши с ней последние встречи. Ходила уже, конечно, тяжело, но выходила на сцену и два с половиной часа и танцевала, и пела, и бегала, и читала длиннющие монологи... Конечно, это было чудо. Еще один спектакль с Ольгой Александровной я привез в Питер минувшей зимой - «Реквием по Рамадесу», где Елена Васильевна Образцова, Вера Кузьминична Васильева и Аросева. Это тоже спектакль-шедевр.

- Его ведь сделал Роман Виктюк!

- Только он мог собрать в одном спектакле сразу трех гениальных актрис, и я еле вытащил их в Петербург, но я словно чувствовал, что не только москвичи, но и петербуржцы должны этот шедевр «трех сестер» увидеть.

Она любила наш город. Не так, как все обычно Петербург… Ольга родилась уже при советской власти, 21 декабря 1925 года в Москве, но в Санкт-Петербурге у нее был родовой дом, с настоящими документами, на Ковенском переулке, у Греческой церкви, где потом построили «Октябрьский» зал (лучший концертный зал не только в Северной столице, но, пожалуй, в России. – Прим. Авт.), где она тоже не раз выступала, хотя этот зал не для театральных подвигов. И она мне показывала этот дом с гербами, у нее даже документы на этот дом сохранились.

В Ленинграде Аросева встречалась с Анной Андреевной Ахматовой, здесь она дебютировала в Театре комедии, ныне носящим имя великого режиссера Николая Петровича Акимова, и сам Акимов приметил ее, пригласил. Доверил первую роль – роль Коровы…

В Ленинграде она встречалась в знаменитой гостинице «Астория», на Исаакиевской площади, с Фаиной Георгиевной Раневской, постоянно к ней приезжала, когда та была здесь на гастролях или съемках, и они стали близкими друзьями. Можно сказать, что все хорошие встречи, начинания, у нее были в Питере, поэтому Питер она обожала. Интересно, что она его последние годы почти не видела днем. Приезжала на гастроли утром, когда темно, а уезжала ночью, когда уже опять темно. Но вечерний Петербург она тоже очень любила, потому что днем лишний раз не могла никуда выходить (по состоянию здоровья. – Прим. Авт.). Правда, в последний визит мы обедали в «Астории», она специально сказала: «Я хочу в «Асторию»!», вспоминая те обеды, на которых была с Раневской: «Я хочу все это вспомнить!». И мы повезли ее на Исаакиевскую площадь, заказали столик, она нам подробно рассказывала, как они с Фаиной Георгиевной общались, что задумывали, и так далее. И это случилось именно в ее последний визит в Петербург. Она как предчувствовала беду, все нам показала. Она всегда, как только я заикался, что есть возможность в такие-то сроки сыграть спектакль в нашем городе, тут же отвечала: «В план ставьте спектакль в Питере! Всё, всё, все! В план, план, план!» И ехала с удовольствием.

- Как вы думаете, чем была вызвана такая поразительная работоспособность? В таком возрасте, до последних дней, играла объемные, главные роли, оставалась на афише первым номером!

- Могу сказать, что если бы она не работала, то с этими болезнями не справилась. Работа держала ее, ну и характер, конечно… Нельзя сказать, что скверный, но Ха-рак-тер, такой, мужской. Если бы не было характера, она могла давно слечь. Она любила сцену, без нее просто жить не могла. Ей нужна была сцена, нужна. Я был в Москве, в Театре Сатиры месяц назад и спросил: «Как там Ольга Санна?» – «Что-то плоховато стала себя чувствовать. Если не выйдет на сцену (там какой-то спектакль должен быть, «Старушка» или «Реквием») сегодня, то завтра будет еще хуже. Так оно и вышло: она не вышла, и вот… Сцена держала ее в тонусе, там была не одна, со зрителями, товарищами, актерами. Она этим жила. Мужа нет, детей нет. Чем еще жить?

- Извините, а мужа и раньше не было, или в последние годы?

- Честно говоря, никогда на эту тему с ней не говорил, что-то я слышал, что, якобы, были, но как-то эту тему мы никогда не затрагивали…

- Она была выше этого!

- Да, именно так - выше.

- Как она вас называла?

- Всегда по фамилии: «Корж! Корж, ко мне! Корж». Полностью фамилию никогда не произносила: «Корж, ко мне!» - всегда…
Сколько мы с ней ездили, сколько у нас всего было. Помню, мы с обоями в Выборге опаздывали на финский поезд, потому что автобус сломался перед поездом, а у нее завтра спектакль, тогда никаких «Сапсанов» не было. Нам подарили обои в Выборге, и мы спешили на финский поезд, единственный - «Хельсинки – Москва». Но автобус встал, до поезда добираться еще минут десять, а поезд уходит через пятнадцать минут. И мы побежали с этими рулонами обоев, она и я. Это было в 90-х, тогда с обоями были перебои, не купить. И мы с огромной, тяжелой покупкой, с концертными костюмами, бежали на финский поезд. Это было нечто!.. Но мы успели!

А однажды поехали в город Приморск, давать концерт «Хохот-шоу». Так хорошо ехали, от Выборга в Приморск, расположились в вагоне, и тут выяснилось, что в Выборге, оказывается, забыли костюмы. А начало концерта – минут через сорок пять! Она говорит: «Ну что, Корж, давай держать публику!» Вышла на сцену, а помощники поехали назад в Выборг. Представьте себе, в Приморск ехать, потом опять возвращаться. Аросева в это время вышла на сцену, потом матерясь, говорит мне: «Я рассказала всё, что помнила, всё, что знала, по четыре раза!» И наконец, когда я дал отмашку, что костюмы привезли, она улыбнулась: «Ну, а теперь – концерт!» Историй было много разных…

В другой раз была заказана легковая машина, которая в итоге сломалась и не приехала. И мы решили посадить Аросеву, звезду первой величины, в электричку, со словами: «Ольга Санна, это шикарный поезд! Шикарный поезд!» Она села и говорит: «Коржик, по-моему, это электричка!» - «Нет, Ольга Санна, сейчас такие поезда ходят, вы ведь давно не ездили, ничего не знаете!» Окружили ее нашими актерами, достали котлетки домашние, салатики, плеснули чуток водочки. Но она все равно: «Корж, это все-таки не поезд!», а я ей: «Ольга Санна, котлетку! Мамочка готовила! А вот чудесный огурчик!» И так мы доехали до Выборга! Она вышла на платформу и говорит: «Я так никогда не ездила! Действительно, хороший поезд!»

Она вообще была человеком, с которым легко и тяжело одновременно, она была требовательной, понимаете? Ну, конечно, чтобы все было готово, чтобы все были в форме, был отлажен микрофон, чтобы все было на месте, это, обязательно. Но с ней было легко, она позитивный человек. И я даже «таскал» ее в мае месяце этого года на юг: «Ольга Санна, поехали в Сочи, «Старушку» давать! Поехали в Сочи!» И вот, она поехала ко мне в Сочи. Ну, а еще и в Сочи показали «Старушку».

А в день ее ухода у меня был такой тяжелый день, ничего не хотелось, все из рук валилось. Пошел я к Юре Гальцеву, в Театр Эстрады, на «Божественную комедию», и вот иду мимо Дома книги на Невском, часов в шесть вечера, и думаю: «Дай, зайду в Дом книги, есть еще время». Захожу, подхожу к стеллажу, где стоит ее книга, листаю, думаю: куплю! Потом думаю: зачем я покупать-то буду? У меня же дома, она мне подарила книгу-то! Это же не новая, переизданная. Полистал, полистал, полистал, поставил. Что-то мне хуже стало, плохо мне. Поворачиваю на Конюшенную, в Театр Эстрады, и мне звонят: нет её! Все! Ну, что это такое? Видишь, какая-то мистика!

Надо же, вот такое бывает! Вот так. Но, конечно, жалко, потому что артистов такого уровня уже нет. Еще несколько человек живы, дай Бог им здоровья и счастья! Но такого уровня – нет, уже нет. Ну, сам понимаешь, кто такая Пани Моника – одно слово, а какие съёмки у Аросевой были и с Эльдаром Рязановым, с Юрием Никулиным, с Андреем Мироновым. Она же обожала всех, и ее все любили. Всегда. Ой, так что, светлая ей память, конечно! На похороны я поеду в пятницу, мне все уже многие петербуржцы позвонили, соболезнования просили передать и «Выборгский» дворец, и Дворец Горького, где мы праздновали ее 85-летие, и «Октябрьский» зал. В 80-летие отмечали в Театре комедии, где она когда-то начинала. Юбилеи ее были не только в Москве, но и в Питере…

- Владимир, скажите: когда закончился в ТВ-эфире «Кабачок 13 стульев», у Аросевой был момент растерянности, опустошенности?

- Нет, что вы! « Кабачки» закончились - пошли роли. Плавно все пошло. Когда был Кабачок, у нее же было мало очень ролей в театре, а потом посыпались… И кино пошло. В молодости, если вы помните, были какие-то маленькие фильмы, а потом все пошло, уже ближе к 60-70-ти годам. «Берегись автомобиля» и так далее. Кстати, когда юбилей был у нее, по-моему, 80 лет, я ее усадил за руль троллейбуса, и она поехала к Театру Сатиры на троллейбусе.

- Великий актер проявляется еще и в том, как он относится к партнерам…

- Она к актерам своим, партнерам относилась тепло, и ее все любили. У нас после спектаклей, когда идут актеры со сцены, все время стояли смех, хохот, и так далее. Мне жалко, что спектакля про «Старушку» теперь не будет – Аросеву не заменить! Не заменить. Так же, как «Кабачок», разве там ее заменишь? Никогда!

Когда в какой-то момент не было ролей в театре, мы с ней ездили в Прибалтику – Эстонию, Латвию, Литву, и везде народ ее ждал. Не было человека, который бы не дорожил ею. Кто-то забывал, как ее зовут, но Пани Монику знали все.

- И какой у нее талант - комедийный, но в то же время – глубокий, не поверхностный!

- Вот, «Старушка» – это же трагикомедия. Там же и такие сцены есть, когда хотят убить ее, и комедийные, и трагические сцены, конечно. Но больше комедийности, конечно…

- Часто бывает, что комедианты в жизни – совершенно другие люди, скучноватые, жесткие…

- Я бы сказал: суровые. Нет, у нее всегда красное слово было с собой. Все нормально с юмором. Никогда не видел, чтобы она сидела грустная, закопавшись в своих проблемах – я о них никогда не слышал. А проблем было много, как я понимаю, особенно в финальные ее годы. Никогда не слышал! Тяжело подниматься на второй этаж – поднималась:- «Володя, помоги!» А от поезда – до машины мы везли ее на инвалидном кресле, Миша, на инвалидном кресле: она не могла ходить, понимаешь, от поезда до машины не дойти, а на сцену выходила – два с половиной часа бегала, танцевала, монологи какие-то читала! После спектакля – опять в это кресло, и опять к поезду. Но ездила же на гастроли, любила это дело.

- Какое-то удивительное поколение: вот моей маме 87, она такого же плана - такая позитивная энергия!

- Так и Вера Кузьминична Васильева этих же лет человек. А вышла у меня в «Реквиеме», ну это вообще фантастика! Я с ней тоже работал, с Верой Васильевной. Я и Эдите (Эдите Пьехе. – Прим. Авт.) делал концерты в июле, а сейчас Пьеха будет петь в «Октябрьском» еще и в декабре. Люди выходят в таких годах, собирают огромные залы. Они ведь и нас всех поддерживают! На них глядя, стыдно за себя становится! А ты-то что, господи? Ой, кольнуло, ой, прихватило… Ты на них посмотри, и будь хоть чуть-чуть похожим, нормально себя веди, и всё! Они молодцы – то поколение, как из стали какой-то, или из чего? Я не знаю!

- Написал же поэт: «Гвозди бы сделать из этих людей – не было б в мире крепче гвоздей!»

- Точно, абсолютно! И потом, они ведь все – талантливые люди, талантливые!

- И такие позитивные!

- Да.

- Неужели у нее никогда не мелькало момента брюзжания: «Вот, мол, молодежь не та пошла!»

- Другой человек! Это наши рок-звезды и поп-звезды иногда ведут себя так, будто укусил комар в задницу… А тут – «Все хорошо»- «Вам удобно?» - «Удобно». «Вам действительно удобно?» - «Удобно, все хорошо». - «Давайте, я вам сделаю?» «Не надо, я сама себе сделаю». Понимаешь, они берегут человека, который рядом с ними делает общее дело. Такой же Задорнов, тоже бережет людей, которые с ним рядом. Это то поколение, и уже следующее поколение, чуть-чуть дальше сюда. А вот молодежь – это очень тяжелый вариант, особенно эстрадная. А актеры театра – совсем другие люди, сколько я перевозил театров – и Моссовета, и Сатиру, и Маяковского… Я ведь еще Степанову возил, помнишь такую?!

- Ангелину? Легендарную советскую звезду театра и кино?

- Да-да. Я от нее слова «против» не слышал. Мы в Выборг однажды из Ленинграда ехали, когда была дорога четыре часа. Она ехала в общем автобусе – «Икарусе». И когда приехали, она вышла на сцену, отработала, как струна, потом мы поужинали и поехали назад, в Питер. Никакого брюзжания, а ей тогда было лет много, не помню, сколько, - за семьдесят. Актеры театра – совершенно другая каста. Из чего они сделаны – не понимаю! И Спартак Мишулин, да все, а Ширвиндт, извини меня. Когда-нибудь я от него слышал недовольное, дурное слово? Никогда. А Михал Михалыч – какой позитивный – Державин! Идешь с ним, как солнце видишь, всем улыбается, со всеми здоровается. Со всеми… Я с актерами театральными совершенно по-иному себя чувствую. Поэтому, с удовольствием работаю со всеми театрами, особенно с такими людьми, как Ольга Александровна. Пока язык не поворачивается сказать: «Работал!».