«Местом рождения вовсе не обязательно определяется творческий путь, – пишет литературовед Игорь Волгин, автор одной из лучших статей о Багрицком. – Но в жизни Эдуарда Григорьевича Багрицкого (…) география играет очень существенную роль (…) Багрицкий родился на перекрестье природных и исторических стихий, в городе, открытом всем ветрам (…) Одесса – одна из самых культурных провинций России. Молодой Багрицкий взял у этой Одессы все, что сумел».

Отец поэта был коммерсантом и сына, естественно, мечтал «вывести в люди». Но Эдуарда больше тянула романтика. В позднем стихотворении «Происхождение» (1930) он писал:

Меня учили: крыша – это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол.
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
… Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?

Багрицкий казался даже бОльшим романтиком, чем был на самом деле. «Каждый поэт в известной степени лицедей, – пишет Игорь Волгин. – Но Багрицкому свойственна театральность особого рода. Он выкликает на поэтическую сцену не только своих любимых героев – бродяг, рыбаков, птицеловов, пиратов, контрабандистов и т.п. – он сам примеряет их экзотические одежды и принимает посильное участие в их забавах и гульбищах». В жизни этот певец моря ужасно боялся воды и не умел плавать. Его щеку пересекал шрам, и девушки думали: это след сабельного удара. На самом деле шрам был от вскрывшегося флюса. Собственное тело было главным врагом Багрицкого: он всю жизнь болел бронхиальной астмой, которая в конце концов и свела его в могилу. Впрочем, болезнь не помешала Багрицкому послужить в армии (осенью 1917 – 1918 – на персидском фронте, в 1919 году – в полиотделе партизанского отряда Красной Армии), впоследствии, в 1920-е гг., путешествовать по Мордовии и северу.

В августе 1925 года Багрицкий переехал в Москву. «Думается, (…) не только ради запоздалой славы или приличного заработка (хотя все эти соображения принимались в расчет), а потому, что дальнейшее пребывание в Одессе таило в себе угрозу (…) неизбежного литературного провинциализма, – пишет Игорь Волгин. – Вряд ли прельстила бы его и мысль сделаться своего рода Айвазовским русской поэзии».

В Москве вышла первая книга Багрицкого «Юго-Запад», а затем «Победители» и «Последняя ночь» (обе – 1932). В поэме, давшей название последней книге, Багрицкий обращается к судьбам своего поколения:

Мы плакали над телами друзей,
Любовь погребали мы.
Погибших товарищей имена
Доселе не сходят с губ.

«Резкий, угловатый, черно-белый мир «Последней ночи» начисто лишен той театральности, которая присутствует в стихах раннего Багрицкого, - говорит Игорь Волгин. – Это скорее кинематограф – смелое совмещение разных планов. В последних поэмах много внутреннего простора (…) Это было обретенное перед самым концом второе дыхание».

Багрицкий умер 16 февраля 1934 года в кремлевской больнице, не успев закончить поэму «Февраль» - о другом феврале, о революционной Одессе. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

«Вечерка» предлагает вашему вниманию самые известные цитаты из произведений Эдуарда Багрицкого.

1. От песен, от скользкого пота

В глазах растекается мгла;

Работай, работай, работай,

Пчелой, заполняющей соты,

Покуда из пальцев, с налета,

Не выпрыгнет рыбкой игла.

Перевод стихотворения английского поэта Томаса Гуда «Песня о рубашке», 1840 (1921)

2. Трудно дело птицелова:

Заучи повадки птичьи,

Помни время перелетов,

Разным посвистом свисти

«Птицелов» (1918, 1926). Стихотворение положено на музыку Татьяной и Сергеем Никитиными. Багрицкий сам был страстным любителем птиц, причем он не изменял своему пристрастию даже в голодные годы после Гражданской войны. Константин Паустовский писал: «Я был однажды у него на Стеновой улице (в Одессе. – прим. ред.) и помню сплошной треск, щебет, свист и чириканье в клетках, подвешенных высоко под потолком. Брызги воды летели на головы из клеток, где птицы мылись в цинковых мисках, трепеща крыльями (…) Он покупал их на окраинных базарах, ловил в степи за Фонтаном, выменивал на соль и табак. У него были паутинные сети для ловли птиц и разнообразные дудочки и манки. (…) Выбрав гладкое место (…) он рассыпал по нему пшено или крошки хлеба, растягивал над током на высоких колышках сеть, маскировал ее травой (…), пускал на ток какого-нибудь ручного предателя – щегла или чижа, привязанного леской за лапку к колышку, и прятался вблизи». В знаменитом мемуарном романе Валентина Катаева «Алмазный мой венец» (1978) Багрицкий фигурирует под именем «птицелова».

3. И пред ним зеленый снизу,

Голубой и синий сверху

Мир встает огромной птицей,

Свищет, щелкает, звенит.

«Птицелов» (1918, 1926).

4. … И Пушкин падает в голубоватый

Колючий снег. Он знает – здесь конец.

Недаром в грудь его влетел крылатый,

Безжалостный и жалящий свинец (…)

Он дремлет, Пушкин. Вспоминает снова

То, что влюбленному забыть нельзя, -

Рассыпанные кудри Гончаровой

И тихие медовые глаза.

«О Пушкине» (1924).

5. Я мстил за Пушкина под Перекопом,

Я Пушкина через Урал пронес,

Я с Пушкиным шатался по окопам,

Покрытый вшами, голоден и бос.

«О Пушкине» (1924).

6. От черного хлеба и верной жены

Мы бледною немочью заражены… (…)

Мы – ржавые листья

На ржавых дубах… (…)

Над нами гремят трубачи молодые,

Над нами восходят созвездья чужие,

Над нами чужие знамена шумят…

«От черного хлеба и верной жены…» (1926)

7. По рыбам, по звездам

Проносит шаланду:

Три грека в Одессу

Везут контрабанду. (…)

Чтоб звезды обрызгали

Груду наживы:

Коньяк, чулки

И презервативы…

«Контрабандисты» (1927). Стихотворение положено на музыку Виктором Берковским.

8. Ай, Черное море!

Вор на воре!

«Контрабандисты» (1927).

9. Так бей же по жилам,

Кидайся в края,

Бездомная молодость,

Ярость моя!

Чтоб звездами сыпалась

Кровь человечья,

Чтоб выстрелом рваться

Вселенной навстречу (…)

И петь, задыхаясь,

На страшном просторе:

«Ай, Черное море,

Хорошее море!..»

«Контрабандисты» (1927).

10. А в походной сумке –

Спички и табак.

Тихонов,

Сельвинский,

Пастернак…

«Разговор с комсомольцем Н. Дементьевым» (1927). Николай Дементьев (1907 – 1935) – поэт.

11. Твое одиночество веку под стать,

Оглянешься – а кругом враги;

Руки протянешь – и нет друзей

Но если он скажет: «Солги», - солги.

Но если он скажет: «Убей», - убей.

«ТВС» (1929). В стихотворении эти слова произносит Дзержинский, явившийся в бреду больному туберкулезом герою (название стихотворения – сокращенное название диагноза «tuberculosis»).

12. Механики, чекисты, рыбоводы,

Я ваш товарищ, мы одной породы, -

Побоями нас нянчила страна!

«Вмешательство поэта» (1929).

13. Валя-Валентина,

Что с тобой теперь?

Белая палата.

Крашеная дверь.

Тоньше паутины

Из-под кожи щек

Тлеет скарлатины

Смертный огонек.

«Смерть пионерки» (1932). Поэма написана на основе реального случая – Валентина Дыко, дочь железнодорожника Михаила Дыко из Кунцева, у которого Багрицкий снимал комнату, умерла в 1930 г. в больнице от скарлатины. По словам Багрицкого, перед смертью она действительно отказалась целовать принесенный матерью крест. Стихотворение цитируется в фильме «Дикая собака Динго» (1962).

14. Нас водила молодость

В сабельный поход

Нас бросала молодость

На кронштадтский лед (…)

Но в крови горячечной

Подымались мы.

Но глаза незрячие

Открывали мы.

«Смерть пионерки» (1932). Этот фрагмент поэмы положен на музыку Владимиром Юровским.

15. Возникай, содружество

Ворона с бойцом.

Укрепляйся, мужество,