Затопленные березы и лодки. Русский простор и Волга, по которой, будто по самой жизни, плывут герои, расплескивая воду и свою судьбу. Такова «Бесприданница» петербуржского режиссера Льва Эренбурга, премьера которой пройдет 7 и 8 мая в Театре им. Вл. Маяковского.

Жизнь без любимого

От Льва Эренбурга, ученика Товстоногова, вольно или невольно ждешь чуда: такого, какой стала для москвичей восемь лет назад «Гроза» Островского, поставленная в Магнитогорском драматическом театре им. Пушкина. Показанный в 2008 году в рамках «Золотой маски» спектакль не только был назван лучшим в малой форме, но и до сих пор помнится москвичами.

Вот и в «Бесприданнице» Эренбург так расставляет акценты, что знакомые герои выглядят совершенно иначе. Здесь нет однозначно хороших и однозначно плохих. Но есть честная попытка поговорить о любви в жизни каждого из героев и понять, насколько может быть непосильна тяжесть этого чувства.

Оправдывая героев, Эренбург заставляет посмотреть на них под другим углом, который может полностью поменять представление о персонажах Островского. Мать Ларисы, Харита Огудалова, здесь не цинична и расчетлива, делец Кнуров - не такой уж и делец, а человек, вдруг неожиданно полюбивший. Да и выбор Ларисы у Эренбурга – иной. Это не про: «Я искала любви и не нашла», а про невозможность жить без любимого.

- Меня очень не устраивает, что многие персонажи в пьесе – явные подонки: Паратов, Карандышев, Вожеватов, - говорит режиссер Лев Эренбург. - Мне не интересна позиция: «Любимый не любит, а все остальные хотят воспользоваться – ухожу из жизни». А вот если все любят, а нужен только один, то это другой выбор, другая мера обострения. Лариса не может жить без любимого человека, это важный и серьезный момент. Потому что многие из нас живут без любимого, живут и мирятся с этим, а она так жить не хочет, и никакие, даже самые удачные эквиваленты, ей не нужны.

Ларису – жесткую, на грани нервного срыва, играет актриса Полина Лазарева, внучка Светланы Немоляевой. Непохожая ни на знаменитую бабушку, ни на другую, давно любимую московскими театралами Ларису (актрису Полину Агурееву в постановке Петра Фоменко) Лазарева играет одновременно и жертву, и палача, выносящего приговор не только себе, но и каждому из персонажей.

- В этом спектакле нет главных и второстепенных героев, у всех есть своя история, где-то додуманная, где-то развернутая иначе, отчего спектакль становится объемным и интересным, - говорит Полина Лазарева. – Конечно, мое представление о Ларисе поменялось. Здесь она не лирическая голубая героиня, а человек на грани самоубийства, который сразу начинает с нервного срыва. Лариса с самого начала на взводе и живет так уже до конца. Мне бы, возможно, хотелось сделать ее понежнее, но такое решение спектакля выбрал режиссер, а Льву Борисовичу я доверяю полностью и безоговорочно следую за ним.
Полина признается: роль Ларисы, где не избежать сравнений ни с Ларисой Гузеевой, ни с Полиной Агуреевой, - та сама роль-мечта.

- Когда мы выпускались, - вспоминает Полина Лазарева, выпускница курса Олега Кудряшова в ГИТИСе, - то все давали небольшие интервью, и среди прочих был вопрос: «Кого бы вы хотели сыграть». Тогда я ответила - Ларису. Не прошло и четырех лет… Признаться, когда столкнулась с этой ролью, испугалась. Это огромная ответственность. Наверно, будут сравнивать и с Агуреевой, и с Гузеевой, от этого никуда не денешься. И хочется быть не хуже и не лучше, а просто быть другой.

Безоговорочно влюбленного в Ларису, смешного и жалкого Карандышева играет Алексей Дякин и признается: «Карандышев – это я сам».

- Мой герой – это я, - размышляет Алексей. - И симпатии, и переживания, и та трагедия, которая в нем развернулась, - все это в той или иной степени есть во всех мужчинах. Он любил преданно и стал убийцей, так сильно эта любовь его вывернула наизнанку. Из человека, готового положить все на алтарь этой любви, нести любовь к своей женщине как крест, он превратился в безумца, возможно, это такой русский провинциальный Отелло.

Город из красного кирпича

В «Грозе» Льва Эренбурга для создания Волги использовали 32 тонны воды. В «Бесприданнице» воды куда меньше, но ощущение реки, которое возникает, когда смотришь на сцену с лаконичными, но емкими декорациями, возникает стопроцентное. Деревянные лодки, топляки (затопленные березы), знакомая стена Маяковки из красного кирпича, ставшая частью сценографии, дарят ощущение русского простора, который так любит загадочная русская душа.

- Наверно, одна из главных задач, которую я перед собой ставил, - это создать ощущение пейзажности, - говорит художник-постановщик Валерий Полуновский. - Островского ставят по-разному, и часто из его драматургии уходит что-то неуловимое, но при этом - самое главное. На мой взгляд, одним из составляющих этого самого главного является ощущение пейзажности, «русскости». Я постарался сделать все очень конкретно, по-нижегородски и по-волжски. А Нижний Новгород – это районы Сормово, Кунавино, там дома из красного кирпича. И удивительная удача: фасад театра Маяковского, родная стена театра – это тот же самый красный кирпич.

Ощущение воды помогают создать топляки, которые в финале рушатся, заваливая (или затапливая?) умирающую Ларису. Умирающую среди бревен, в которые превратились березки, так любимые многими художниками и постановщиками классики.

- Топляки – это придуманный мотив, у которого две функции, - объясняет Валерий Полуновский. - Первая: показать Волгу, не наливая полную сцену воды, а поговорить на более условном, но при этом простом языке. На поверхности воды, как правило, плавают подтопленные бревна, отсюда и взялся мотив подтопленных берез. Второй мотив очень умозрительный и труднопрочитываемый, но для меня важный. Испокон веку в русской драматургии любили использовать березы в оформлении спектакля. Эти березы, как правило, росли из сцены. Мне захотелось сделать эти березы товаром. Не символом и извечно русским мотивом, а тем, чем торгуют, что пакуют и увозят по реке.

Поворачивая и делая остановки в непривычных местах, «Бесприданница» Льва Эренбурга, в которой Карандышев завязывает Ларисе шнурки, а Харита Огудалова вспоминает, как оставленная любимым ходила на пристань, звучит пронзительно – так, как бывает за секунды до того, как натянутые до предела струны рвутся. И туман, встающий над Волгой, не скрывает, а будто растворяет по всему залу это напряжение, встраивая его атомы в каждую молекулу постановки.

Волга