"Сыграв Раневскую, я стала лучше". Вера Васильева как воплощение актерской мечты

Она играла на многих сценах, но родному Театру сатиры при этом не изменила ни разу. И сегодня смыслом жизни актрисы остается сцена. И любовь.

- Вера Кузьминична, вы родились в последний день сентября, а Театр сатиры, в который вы пришли 66 лет тому назад, празднует юбилей 1 октября. Есть в этом совпадении какая-то магия. Многое ли изменилось в театре за эти годы?

- Изменилось все: и репертуар, и манера исполнительская. Театр был очень комедийным, очень легким, с великим комиком Хенкиным во главе. С приходом Плучека театр стал абсолютно иным, он сатиру поднял очень высоко — постановками Маяковского, Хикмета, Твардовского. Это была мощная, настоящая, разящая сатира! Плучек сам был склонен к такого рода искусству, и были великие артисты, с которыми можно было поставить великую драматургию: Папанов, Менглет, Миронов, Мишулин, Ткачук. Сейчас у нас актеры есть очень талантливые, но они еще не раскручены таким репертуаром, и очень много молодежи, а не все можно положить на ее плечи.

- В одном из интервью вы говорили, что жанр сатиры может постепенно отмереть, серьезной драматургии нет... А хоть какие-то плюсы сегодня есть?

- Плюсы в том, что появилось немыслимое, огромное количество театров. И если есть люди талантливые, они прозвучат, их кто-то увидит. Но — нас много, а талантов все-таки мало… Если же говорить о современной сатире, то она — не глубокая и даже не сатира вообще, а как бы констатация дурной жизни. Может, конечно, драматургия где-то и есть, но на сцене она не появляется.

- Любой театр в той или иной мере всегда был отражением жизни. Насколько трудно давалось это отражение и что, на ваш взгляд, это искусство сцены отражает сейчас?

- Мне кажется, в советские времена тот, кто противопоставлял свои взгляды официальным, был нужнее людям, находил поклонников, которые так же мыслили и поддерживали его душевной связью. Это прибавляло сил, актер мог ощутить себя героем. Да, закрывали спектакли, бичевали на собраниях, писали какие-то рецензии ругательные, но в то же время внутри театра существовала атмосфера, которая давала почувствовать, что главное — верить в себя. Была жажда правды, поэтому в памяти сохранилось множество каких-то поступков — смелых, гражданских и творческих.

Я бы не сказала, что сейчас в искусстве есть смелые политические поступки. Есть вседозволенность, которая переходит все грани. Кто-то воспринимает это как поиск новой формы и отражение жизни. Быть может, это отражение и есть, поскольку вседозволенность не только в искусстве, но и в жизни получилась... Но сатиры как таковой все равно нет. Простор дали — дурное и хлынуло, эдакое «что хочу, то и ворочу», обедняющее культуру. Почему-то, заметьте, не хлынуло высокодуховное, благородное. И еще, к сожалению, сейчас в искусстве есть тенденция — поддерживать только новое. А то, что не новое тоже может быть прекрасно, — такой тенденции нет.

- Если мы говорим о плюсах и минусах, то скажите — а минусы в системе Станиславского есть?

- Конечно. Мейерхольд и Таиров были не такими, как Станиславский, но никто не мог сказать, что это плохо. Мейерхольда я не застала, но много читала о нем, и Плучек, проработавший главным режиссером нашего театра почти полвека, — его ученик. Это очень чувствовалось — в умении Плучека построить мизансцены, использовать музыку, тело актерское… Или, скажем, другой режиссер, Борис Львов-Анохин. Он внутренне прошел школу Станиславского, но был очень самобытным человеком, с таким, я бы сказала, поэтическим взглядом на мир.

То, как он работал, ничему не противоречило, но было очень… по-своему. Так же и Петр Фоменко: он создал свой дивный театр, жил по своим законам, и это тоже совершенно ничему не противоречило.

- Одна из нашумевших постановок — «Реквием по Радамесу», в котором вы играете. Расскажите о нем и вашей роли.

- Появление «Радамеса» — редчайший случай, когда актрисам, о которых в силу возраста обычно никто не думает, предложили новый спектакль. Вот были актрисы: Ольга Аросева — воплощение того, что наш театр преподносил публике, и я — в какой-то степени не соответствующая нашему театру, но тоже прожившая достаточно достойную жизнь. И наш художественный руководитель подумал о нас и предложил нам спектакль Романа Виктюка по пьесе Альдо Николаи, пригласив третью артистку — ею стала всемирно известная певица Елена Образцова. В нем говорится о двух примадоннах, которые находятся в доме ветеранов, и туда попадает поклонница оперного искусства — я. Когда нам прочитали пьесу вслух, я свою роль вообще не заметила, настолько она маленькая, и в первый момент не видела, что можно в этой роли сказать. Но там была скрытая тема... Как-то после читки Роман Григорьевич спросил меня, была ли в моей жизни любовь, я ответила: «Да, и очень драматичная». Он сказал: «Ну, мы тогда сыграем эту роль обязательно, вы не пожалеете!» Я ему поверила — так и произошло.

И я рада, что у меня есть эта роль, где я могу пусть скупо, но все-таки как-то донести, что есть на свете любовь вечная. О чем люди всегда говорят с большим сомнением.

- Трудно ли работать с Романом Виктюком?

- Роман Григорьевич — режиссер своеобразный, но мне нравится его колдовство. Логически пьеса не такая, чтобы держать внимание, но все, что он придумывает, заставляет людей смотреть с напряжением, отдачей. Он очень тонкий, но и непредсказуемый, как вулкан, из которого неизвестно, что извергнется.

- Что изменилось с уходом Ольги Аросевой? И насколько человек может или не может быть заменим?

- Ее уход из жизни был очень для нас драматичен... И сейчас ощущение печали от ее потери, конечно, присутствует. Но оно и обогащает спектакль. Так как в нем есть тема тоски об ушедшем искусстве, это накладывается на воспоминание о самой Оле Аросевой, и, мне кажется, какая-то палитра красок завораживает зал… Сейчас вошла Оля Волкова, очень талантливая актриса, она играет по-своему, что вполне естественно.

- Вы сказали, что не соответствуете своему театру. Почему?

- Я не сатирическая актриса: лирическая. Но когда я еще училась, меня пригласили именно на лирическую роль, и причем на главную — Лизочка в спектакле «Лев Гурыч Синичкин». Роль для меня подходящая, и для студентки счастье попасть в большой настоящий театр. Роли лирических девушек, которые иногда бывали в нашем репертуаре, мне доставались, но это были неглубокие роли, больше для сюжета, для симпатичности, и я печалилась, что не играю то, о чем мечтаю. Но в какие-то первые годы своей жизни в театре я поехала и сыграла в Брянске роль Дженни Герхардт в инсценировке Драйзера — сама написала туда письмо, узнав, что это идет, как-то почувствовала, что я это могу… Конечно, и в нашем театре были потом роли заметные у меня — Ольга в «Свадьбе с приданым» или китайская Джульетта — принцесса Инин в «Пролитой чаше», первом спектакле, поставленном Плучеком. Играла в «Женитьбе Фигаро» Розину и Анну Андреевну в «Ревизоре» с Папановым… Были роли хорошие, ведь жизнь-то большая, но были годы и пустяковых или никаких ролей. Когда мне было около 60, сыграла в тверском театре Раневскую, играла ее в течение 10 лет, была счастлива и как-то внутренне убедилась, что имею право это играть. И когда меня пригласили играть в орловский театр «Без вины виноватые», я тоже чувствовала, что это мое дело. Я ездила туда 10 лет.

А потом сыграла в Новом драматическом театре «Блажь» Островского, в Театре Образцова — «Странную миссис Сэвидж» в постановке Андрея Денникова. Так что то, о чем я мечтала, я все-таки сыграла. Пусть многое и не в своем театре.

- А были у вас роли совсем не ваши? И как играть такую роль?

- Сейчас я сыграла в Малом театре «Пиковую даму». Более чужой роли, я думала, нет на свете. Но когда стала репетировать, я ее так полюбила, что теперь играю и просто не отрываю себя от нее. Инсценировка была написана для Быстрицкой. Наверное, Элина играла бы очень сильную женщину, гнева которой боятся. А я долго думала — что может испытывать очень старая одинокая женщина, которая когда-то была всеми любима, вертела судьбами людей, а сейчас никому не нужна и не интересна? Но у нее есть деньги. И желание узнать — сколько ради них человек может перенести издевательств? Она очень живая, не умершая совсем, протестующая против такой жизни, поэтому издевается и видит, что все проглатывают люди…

- Говорят, Брехт нередко выбирал исполнителей в зависимости от их человеческих наклонностей и биографий. Как вы думаете, актер, каким бы мастером перевоплощений ни был, играет все же самого себя?

- Из самого себя лепишь. В нас — недра, а разум и интуиция подсказывают, что именно в тебе годится для роли, а что нет.

- А как можно играть 900 раз один и тот же спектакль? Столько раз вы играли «Свадьбу с приданым»…

- С легкостью! Так получалось, так чувствовали, так было поставлено. Никогда не надоедало. Музыка помогала. Помогали мизансцены. Если роль пропитана живыми чувствами, все легко. Плюс, конечно, публика, которая это поглощала с восторгом, жадностью и любовью. А когда видишь и понимаешь это, играть одно удовольствие. И отдача чувств — между зрителем и актером — взаимна.

- А вы сами как зритель в театр ходите?

- Хожу. Из того, что видела в последнее время, понравился, например, в Театре Пушкина «Добрый человек из Сезуана» в постановке Юрия Бутусова, еще «Дама с камелиями». Спектакли не разговорные, а танцевальные, очень здорово сделанные. В Вахтанговском театре видела «Анну Каренину», «Отелло», мне тоже понравилось — но движение только… Вообще сейчас на сцене двигаются хорошо, говорят значительно хуже. Настоящую трагедию сейчас не могут сыграть. Голос весь... как бы на нашем уровне. Ну разговаривают и разговаривают. Не хватает ни того темперамента, ни тех выразительных голосовых средств, какие были прежде.

Когда-то Остужев на весь зал до галерки кричал о том, что у него черные руки: «Чеееерен я….!» Я ту интонацию до сих пор помню. Так мы уже не можем сказать. Нет того нутра…

- С чем вы это связываете?

- Люди стали менее глубоки, что ли, нет такой силы эмоций. Может быть, не учат этому, внимание не на то обращают. Если, не дай бог, студент пришел на занятие и сказал: «Здравствуйте!», педагог — ему: только ты не говори, как мамуля в Малом театре, говори так: здрасьте… Есть теперь привычка кинематографическая — бормотать. И вот эта бормотушка для паршивых-то пьес, может, и годится, а в хороших, серьезных произведениях, пусть у тебя одна какая-то фраза, но она должна быть объемной и по душе, и по звуку, и по силе страсти.

- В чем для вас смысл жизни?

- Любить. Вот сейчас живу и безумно люблю свою профессию. И через эту профессию говорю о том, что на свете есть любовь, и что любовь — это счастье большое, даже если она несчастная. Такая проповедь у меня полурелигиозная. Без любви — жуткое существование.

- Вы потрясающе написали о вашей любви в своей книге «Продолжение души»…

- До сегодняшнего момента не было дня, чтобы я внутренне не связывалась с любимым человеком. Он давно ушел из жизни, но я его так и люблю, он живой для меня, и часто я думаю: правильно ли я поступила, что в свое время сама все оборвала, выйдя замуж за другого, как будто бросилась с обрыва, самоубийство совершила. Но понимаю, что правильно. Потому что взаимная любовь была настолько сильной, что если бы это перешло в выяснение отношений... Зачем? Я бы говорила: «Ты меня больше не любишь…», на это получала бы ответ: «Нет, люблю», а внутренне я бы чувствовала: «Это совсем не так, как было…» Думаю, я для себя спасла идеальную любовь. Оборвав, я ее сохранила.

- Вы действительно считаете себя счастливым человеком? Несмотря ни на что?

- Конечно. Во-первых, я хорошо прожила со своим мужем. Он настолько меня понимал! А вся моя недосказанность в любви прошла через роли. Я была в них искренна — всегда. И сыграла роли такого размаха, которыми сейчас мало кто может похвастаться. Кручинину сыграть или Раневскую — это мечта.

Недавно я была на встрече Елены Образцовой с меценатами и там прочла монолог Раневской. Потом ко мне подходили люди и говорили: «Мы потрясены этим монологом…» Это большая награда.

А ведь прошло лет 25, как я эту роль не играю, но она во мне, мне даже не надо повторять ничего. Был период, когда мне не давали хороших ролей, но выбрали депутатом: есть фото, где я сижу в очках с какой-то бумажкой. Смотрю на нее и думаю: какая скучная тетка, вот это ее «похлопочу» отражается на лице, на прическе, одежде.

После Раневской мне говорили: вы раньше были хуже, а стали лучше. Отсвет тех ролей, которые играешь, остаются в тебе, и я — уже не та тетка, которая писала бумажки… Понимаете, все имеет значение для актера. Он может быть озлоблен, и это будет видно со сцены, а может быть влюблен.

Мир человека чувствуется в ролях. И актер чувствует мир через роли. Конечно, теория Станиславского меня затрагивает, но это все несется куда-то... Остается одно — попытка играть роли, в которых ты можешь что-то сказать. Необязательно, чтобы было сплошное добро. Интересны противоречия — любопытно наблюдать, куда повернет человеческая натура. Ведь как мало мы себя знаем! А через роли — узнаем. И получается, что жизнь — это не только то, что есть за пределами сцены. Жизнь в роли — это тоже настоящая жизнь.

ЛУЧШИЕ РОЛИ ВЕРЫ ВАСИЛЬЕВОЙ

■ «Сказание о земле Сибирской», фильм, 1947 (Гусенкова)

■ «Безумный день, или Женитьба Фигаро», 1969, реж. В. Плучек (Графиня Розина)

■ «Вишневый сад», 1984 (Раневская)

■ «Странная миссис Сэвидж», 2006, реж. А. Денников, Театр п/р С. Образцова (Миссис Сэвидж)

■ «Реквием по Радамесу», 2012 год, реж. Р. Виктюк (Камелия)

■ «Свадьба с приданым», киноверсия спектакля (Степанова)

КРУГЛЫЙ СТОЛ В ЧЕСТЬ 90-ЛЕТИЯ ТЕАТРА САТИРЫ

Медиацентр «Вечерней Москвы» в честь юбилея любимого театра пригласил в гости его заслуженных актрис: Нину Корниенко и Валентину Шарыкину. А по телефону к своим коллегам и читателям «Вечерки» присоединилась актриса Светлана Рябова.

Гости студии вместе с ведущим Русланом Ореховым провели ностальгическую ретроспективу и вспомнили историю Театра сатиры со дня его образования до сегодняшних времен, которые поклонники еще называют «эпохой Ширвиндта».

Правда ли, что перед громкими премьерами вход в театр охраняла конная милиция, иначе двери его разнесли бы толпы взбудораженных поклонников? Верно ли, что Театр сатиры считался рекордсменом среди столичных театров по количеству запрещенных властями спектаклей? Какой спектакль шел на сцене Театра сатиры 18 лет? И какой из хитов театра стал последним для одной из главных его звезд — Андрея Миронова? Об этом и многом другом читайте в ближайшее время.

В ТЕМУ

История Театра сатиры началась 1 октября 1924 года в подвале этаже дома № 10 в Б. Гнездниковском переулке, где сейчас находится учебный театр ГИТИСа. В разные годы театром руководили Д. Гутман, Н. Горчаков, П. Васильев, Н. Петров. Новый этап в жизни Театра сатиры связан с именем Валентина Плучека, учеником В. Мейерхольда. В 2000 году худруком театра стал народный артист России Александр Ширвиндт. Его репертуарная политика — сохранение традиций, заложенных основоположниками театра и В. Плучеком.

СПРАВКА

Вера Кузьминична Васильева — советская и российская актриса театра и кино, народная артистка СССР, дважды лауреат Сталинской премии (1948, 1951). Родилась 30 сентября 1925 года в Москве, в 1943 году поступила в Московское городское театральное училище на курс В. Готовцева. Еще студенткой дебютировала в кино в эпизодической роли в картине «Близнецы». Первая крупная роль досталась ей в 1947 году (фильм «Сказание о земле Сибирской» Ивана Пырьева). Фильмография актрисы насчитывает более 30 картин. С 1948 года — актриса Московского академического театра сатиры, где сыграла свыше 60 ролей.

ОБ АВТОРЕ

Катерина Кудрявцева - внештатный автор «ВМ». Окончила Академию хореографии (получив квалификацию «артист балета») и РГГУ (религиовед).

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Сатирическая сцена длиной в 90 лет