Тарапунька и Штепсель. Дурачиться и рисковать

Считаю, что мне очень повезло: жизнь подарила мне встречу с этими замечательными артистами-фронтовиками.

…Прожаренный немилосердным азиатским солнцем, отдраенный песками пустынь, оглушенный ракетным и реактивным громом полигонов, я с особым трепетом относился к элитному, как мне всегда казалось, отделу культурной жизни нашей газеты Бакинского округа ПВО «На страже», которым командовал покойный ныне мой земляк Виктор Онистрат. И часто просил его поручить мне хоть какоенибудь задание. Однажды он смилостивился и послал меня на концерт Тарапуньки и Штепселя, чтобы я дал, во-первых, короткую информацию об их гастролях, а вовторых, пригласил артистов для встречи с редакционными сотрудниками.

В моем тогдашнем представлении артисты те выглядели не просто удалыми, веселыми и крепкими шутниками, а чуть ли не былинными героями. Встретил, однако, двух сильно подтоптанных, слегка выпивших и густо небритых мужиков, которые просто обрадовались третьему. Тем более что у меня на всякий случай, как писал Жванецкий, «было». Втроем мы быстро осушили мою бутылку. И я проворно сбегал еще за двумя, чтобы лишний раз не отлучаться. И был в итоге вознагражден откровениями «не для печати»...

Оказалось, что Тарапунька и Штепсель в последние годы работали под плотным колпаком идеологического отдела компартии Украины.

Каждую, даже самую безобидную их новую программу, каждую шутку в концерте бдительные партийные чиновники выхолащивали до такой степени, что обоих артистов тошнило. В результате от их гастролей отказались все областные филармонии Украины. Приходится ездить по окраинам Союза.

— И поделом отказались! — смахивая непрошенную хмельную слезу, говорил Юрий Трофимович. — Кому же понравится из года в год слушать: «Родился я на хуторе Козюльки, два года старше от сестры Акульки». Но ты же пойми, Мишаня: даже намека на серьезный текст нам со сцены говорить не дают. В каждой блошке слона усматривают. Чуть что — грозят прикрыть наш дуэт раз и навсегда. Разве ж так можно жить и работать?! Мы потому и шатаемся по Союзу, как цыгане безродные, чтобы на глаза своему начальству не показываться. Чувствую я, что от такой жизни долго не протяну...

Ефим Иосифович рассказал, как его вызывал на ковер секретарь по идеологии ЦК КПУ Леонид Кравчук и люто распекал за «еврейские штучки» на сцене и за связь с родственниками в Израиле. А другой государственный вельможа однажды при всем честном эстрадном народе назвал его «жидовской мордой» и посоветовал «очистить украинскую эстраду».

— Господи, да ее ничем уже очистить нельзя, так обгажена! Вы только представьте себе: с нами на все гастроли постоянно ездит специальный надсмотрщик. Без его благословения мы с Юрой не можем слова пикнуть со сцены. Кстати, интервью для вашей военной газеты мы тоже обязаны будем ему показать.

Иначе скандала не оберешься.

Понимаю скептические сомнения некоторых читателей: дурку, мол, гонит автор. Так уж и стали бы изливать свои болячки известные артисты новичку-журналисту.

Откровенно говоря, мне и самому иной раз не верится, что в молодости стал случайным свидетелем по существу трагедии известного сатирического дуэта. И даже сейчас не объясню внятно, почему они тогда со мной откровенничали. Может быть, потому, что встретились мы, три украинца, на далекой земле Азербайджана и вспоминали под рюмку.

Может, по иной какой причине. Но остались дневниковые записи той памятной встречи. Осталась и маленькая интермедия, которую Тимошенко и Березин экспромтом придумали в той гостинице для моей газеты «На страже»: «Штепсель: Это ты будешь меня учить, как родине служить? Тарапунька: Нет, вы видали? Сам на каждом шагу и в жизни, и на сцене мне нотации читает, а как ему добрый совет дашь — сразу нос воротит.

Нет у тебя, брат, уважения к старшим. Штепсель: Юра, ну сколько можно? Опять ты за свое. Ведь всем известно, что мы с тобой — годки с лихого девятнадцатого. Тарапунька: Годки-то годки. Но все же ты супротив меня — салага ».

К слову, артисты показывалитаки своему идеологическому цензору мое интервью с этой вставной интермедией, и тот аккуратно вместо слова «салага» вписал: «говоря солдатским языком — не то».

Бдительный, он исправил то, что «по недомыслию» брякнули его подопечные.

В те застойные годы официально считалось, что никакой такой «стариковщины», «дедовщины» и «салажнины» в Советской армии нет и быть не может.

...Юрий Трофимович Тимошенко (Тарапунька) родился в 1919 году в Полтаве.

Спустя 163 дня и пять часов того же года в Одессе родился Ефим Иосифович Березин (Штепсель). Двадцать лет полтавчанин и одессит ничего друг о друге не знали, а пересеклись орбиты юношей в Киевском театральном институте. Оба были неистощимы на выдумки и хохмы, которые приводили в неизменный восторг преподавателей и студентов. Дипломы получили в 1941 году и сразу же отправились на фронт.

От первого и до последнего дня войны выступали перед бойцами разных фронтов в образах-масках. Березин был поваром Галкиным, Тимошенко — банщиком Мочалкиным. Командование старалось обеспечить их выступлениями как можно больше частей и соединений. Сказано казенно, не литературно, зато верно. Потому что фронт в те времена обеспечивался различными видами довольствия, в том числе и юмористическим.

Ибо, если прав был поэт, сказавший, что «перед боем сердце просит музыки вдвойне», то не меньше, поверьте, оно было заинтересовано и в веселом слове. Во всяком случае, никто еще точно не установил, что важнее было для солдата на войне — пачка махорки или хорошая шутка, выбивающая слезу.

Да и опять же, с классиком Твардовским не поспоришь: Жить без пищи можно сутки,

Можно больше, но порой

На войне одной минутки

Не прожить без прибаутки,

Шутки самой немудрой.

Так что не случайно Тимошенко и Березин имели по два боевых ордена и по семь фронтовых медалей.

Пришла Победа.

Дуэт выступал 40 лет (до смерти Тимошенко в 1986 году) / Фото: Обложка книги «Выступают Тарапунька и Штепсель»

Демобилизованные артисты не расстались. Только повар Галкин стал монтером Штепселем, а банщик Мочалкин — милиционером Тарапунькой. Под этими псевдонимами артисты и заслужили всенародное признание. За почти что полувековую совместную деятельность они порядочно поколесили по просторам Советского Союза. Но все-таки на Украине их ценили, любили и даже гордились ими как-то поособому. Знаю, о чем говорю, потому что вырос на их юморе. В пятидесятые и шестидесятые годы этот сугубо эстрадный дуэт имел на моей родине такие потрясающие известность и популярность, которым сегодня, мне кажется, могла бы позавидовать даже великая Алла Пугачева. Не единожды я бывал свидетелем того, как на сельских свадьбах еще на довоенных патефонах ставились пластинки с записями Тарапуньки и Штепселя.

И многолюдное хмельное застолье слушало своих кумиров, чередуя мертвую тишину с вулканическими взрывами хохота.

По всей стране о Тарапуньке и Штепселе бродили самые невероятные легенды и слухи. О дуэте даже слагались анекдоты — высшая степень народного признания. Шутки сатириков, с микронной точностью процеженные цензурным легионом, которому в те времена было несть числа, в конечном итоге все же доходили до адресатов, и обиженные чинуши в ярости кидались к отмщению. На Украине существовали целые регионы, куда популярные артисты не могли даже ступить ногой. Обоих многократно привлекали к судебной ответственности за дерзкие выступления с эстрады! Тарапуньке и Штепселю писали со всех концов страны.

Такой критической почты не имели иные областные газеты. В основном шли жалобы. Отвечал на них специально для этой цели нанятый в эстрадный коллектив журналист-юрист. Случай в практике советской эстрады единственный. Даже Райкин не мог похвастаться подобным всенародным вниманием, поскольку никогда не выступал с адресной критикой. Эти же артисты практически в каждой интермедии называли какого-то конкретного виновника конкретного зла, что выгодно отличало их едва ли не от всех эстрадных коллег, благоразумно предпочитавших не лезть на рожон, а если и критиковать, то в основном коварный и злой американский империализм.

…При въезде в мой районный центр Ямполь, что на Виннитчине, есть мост через реку Мурафу. Каждый раз, приближаясь к нему, я с благодарностью вспоминаю моих земляков-сатириков. Много лет назад на месте этого моста существовало временное сооружение, которому трудно было подобрать название и которое регулярно смывалось водой.

Жители семи сел лишались тогда возможности бывать в райцентре, прерывалось сообщение между городами Ямполем и МогилевомПодольским. А строительство моста прочно вошло в долгострой. И куда только не обращались ямпольчане — тщетно. Но стоило Тарапуньке и Штепселю «протянуть» строителей в своем очередном эстрадном выступлении, как мост сразу пустили в строй.

Но когда сатирики язвительно прошлись по «королеве полей» — кукурузе, которую стали сажать уже и за Полярным кругом, Никита Сергеевич Хрущев рассвирепел не на шутку. Тарапуньке и Штепселю надолго закрыли выход на эстрадные подмостки, на телевидение, радио. За артистами прочно закрепилось звание «очернителей советской действительности». То было серьезное, практически нестираемое идеологическое клеймо. Так тоталитарная система сломала хребет сатирической паре, посмевшей посмеяться над представителем ее высшего эшелона. «Вылечиться», оклематься от подобной идеологической экзекуции артисты уже не смогли.

Этот оригинальный, ни на кого не похожий дуэт возник задолго до так называемой хрущевской оттепели.

Но именно при ней окреп, возмужал и достиг критических высот, до которых, как теперь видно, не поднимался никто на советской эстраде. В нем удивительно сочетались украинский мягкий юмор, еврейская неунывающая, вечно живая парадоксальность и русская распахнутая удаль. Помимо всего прочего, Тимошенко и Березин со всей серьезностью и гражданской искренностью восприняли декларируемый идеологический лозунг о том, что они как верные солдаты партии должны «каленым железом выжигать недостатки в строительстве социализма», и сами не заметили, как преуспели в этом благородном стремлении. Их поэтому и «стрельнули влет» партийные демиурги. Жестоко и показательно, чтобы другим неповадно было зарываться.

...Когда умер Юрий Трофимович Тимошенко, я с великим трудом разыскал киевский телефон Ефима Иосифовича Березина и позвонил ему. Говорил он с трудом, дрожащим, словно простуженным, треснувшим голосом: «Ну какая мне жизнь без Юры. Мы же были с ним как сиамские близнецы. Он по пальцу огреет молотком, а мне больно… Рисковать и дурачиться на сцене — это у нас Юрка был мастак. А я человек спокойный, на рожон лезть никогда не любил, все старался решать мирно, полюбовно.

Меня, наверное, поэтому и называли ребе. Нет, вы правы, мы очень хорошо дополняли друг друга. Когда он мне предлагал со сцены говорить: «Олей! В ж..у себе налей!» — я отказывался.

И, по-моему, правильно поступал… О нас говорили: «У длинного всегда короткий виноват» (Тимошенко был намного выше Березина. — «ВМ»).

Фронтовик Юрий Тимошенко был награжден орденами Отечественной войны I степени, Трудового Красного Знамени, Красной звезды, «Знак почета». А еще — медалями: «За боевые заслуги», «За доблестный труд», «За оборону Сталинграда», «За оборону Киева», «За взятие Кенигсберга», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией…» И еще был кавалером шести юбилейных медалей, лауреатом Сталинской премии. Ефим Березин имел все те же награды, за исключением Сталинской премии.

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен