Обозреватель «ВМ» отправилась посмотреть фильм режиссера Джима Джармуша

Сегодня многие говорят о кризисе поэзии. Но дело не в том, что поэтов нет. Уже давно в наших режиссерских кругах звучит идея о том, что нужно вернуть в современное кино образ героя-поэта.

Режиссер Джармуш услышал эту идею. И вот, спустя год после официальной премьеры, до нас дошел его фильм «Патерсон».

Перед нами неделя жизни Патерсона (Адам Драйвер), вроде семи дней сурка. Шесть тридцать. Патерсон — молодой неулыбчивый человек в семейных трусах просыпается. Красивая, но туповатая жена (Гольшифте Фарахани), не открывая глаз, лепечет очередную ерунду про приснившийся ей сон. Патерсон завтракает сухими колечками и йогуртом, чапает на работу, выслушивает жалобы индуса-сменщика, садится за баранку. Маршрут одинаков. В конце дня он возвращается домой. Невкусный ужин. Прогулка с собакой. Из разнообразного — очередной «шедевр» возомнившей себя дизайнером жены. День ото дня она раскрашивает в черно-белые кругляшки какую-нибудь деталь дома. Дверь, занавески, одежду...

Зритель напряженно ждет. Что-то ведь должно произойти, терпеть такое невозможно. Есть от чего и в отчаяние прийти, и озвереть, и застрелиться, сделав чеховский вывод о том, что «среда заела». Может, Патерсон бросит работу, может, пошлет к черту жену. Она сообщила, что хочет стать музыкантом, и сделала себе подарок «от твоего имени, милый» — купила дорогущую черно-белую гитару. Патерсон, неужели ты будешь это терпеть? Хотя бы побил ее ради приличия.

Но ничего такого. Экшеном в фильме является... поэзия. В голове Патерсона непрерывно вспыхивают стихи. Про синие спички, про мальчика в желтом дождевике, про водопад, про автобусный маршрут. В этой поэзии простых вещей почти нет рифм, нет высоких смыслов. Только череда картинок в духе Карлоса Уильямса, любимого поэта нью-йоркского водителя. (Поразительно, но благодаря кино и мы помним этого Уильямса. Его «Красная тачка» звучала в фильме «Виноваты звезды» Джоша Буна. «Как много зависит от красной тачки. От капель дождя на колесах и белых цыплят у сарая», — читал умирающей девочке ее возлюбленный.)

Некоторые критики пишут, что Джармуш посмеялся над поэтом-неудачником. Но это не так. Для фильма совершенно неважно, какие стихи пишет Патерсон: хорошие ли, плохие. Задачей было показать стеклянный улей и приоткрыть механизмы видения поэта. Лингвистическая первооснова мира, как арматура, начинает выпирать наружу. Не странно ли, что имя водителя — Патерсон, и его автобус едет по Патерсону — району Нью-Йорка? Не странно ли, что, едва подумав о чем-то, поэт видит вокруг себя ожившие образы? «Мне приснилось, что у нас родились близнецы», — говорит жена. И вот — совпадение — на протяжении всего маршрута Патерсон встречает близнецов.

Нет, не странно. Мир поэта состоит из рифм, которые он видит повсюду. Только понимает ли сам Патерсон, что он поэт? Вряд ли. Он просто пишет в свою единственную тетрадку, которую никому не показывает. Конечно, он потеряет ее. Настоящий писатель, для того чтобы понять, что он писатель, должен потерять свою первую рукопись. И с этого момента начинается самоидентификация.

— Представим себе генерала царской армии, который после развала империи эмигрировал во Францию и работает там таксистом, — этот пример любит приводить критик Леонид Костюков.

До определенного момента генерал считает, что он генерал. Но вдруг щелкнет невидимый тумблер в сознании, и несчастный эмигрант перестанет быть генералом.

С творчеством — иное. Ты можешь быть водителем автобуса, как Патерсон. Ты можешь быть парижским таксистом. Но главным и настоящим всегда будет осознание того, что ты писатель.

В любой момент бытия ты перестаешь быть таксистом и становишься писателем и поэтом. И это помогает держаться в этом мире.

Талантливый фильм открывает зрителям нового поэта — Рона Патгетта. Это он создал поэзию нью-йоркского водителя Патерсона.