Актриса Яна Сексте на предпоказе спектакля по пьесе Александра Галича «Матросская Тишина» в Театре Олега Табакова / Фото: Актриса Яна Сексте на предпоказе спектакля по пьесе Александра Галича «Матросская Тишина» в Театре Олега Табакова

На сцене Театра Олега Табакова — премьера спектакля «Матросская Тишина». Одну из главных женских ролей сыграла Яна Сексте, звезда сериалов «Оттепель» и «Небесный суд». Наш обозреватель беседует с актрисой.

— Яна, где-то я читала, что вы в детстве хотели стать врачом, хотя медиков в семье не было. И что занесло вас в итоге в актерскую профессию, хотя артистов в семье тоже не было. Как такое случилось?

— Как-то мой педагог Олег Павлович Табаков объяснил, что это мне на роду было написано, и в это очень хочется верить. Я родилась в Риге, в детстве действительно хотела быть хирургом. Мой друг нейрохирург, узнав об этой мечте, как-то спросил иронично: «Сколько же ты жизней спасла…» При своей эмоциональности я, наверное, была бы так себе врачом. Хотя…

— Как я люблю это ваше «хотя». Вот и ваша героиня-кинооператор в сериале «Оттепель» произносит это «хотя», размышляя о том, что «кинооператор — не совсем женская профессия». Но за этим «хотя» читается судьба.

— В нашей жизни вообще очень странно тасуются карты. Я хорошо помню тот день, когда мама закричала из соседней комнаты: «Яна, ну вот же!» Она увидела объявление о наборе в театральную студию при Рижском молодежном театре — все, что осталось от великого шапировского ТЮЗа. Мама кричала о наборе так, как будто я каждый день просыпалась и спрашивала: «Ну что, мама, а там нигде не набирают в театр?» У нас ведь даже никогда и разговора об этом не было. Хотя… в первом классе в театральном кружке я играла медсестру и даже получила приз зрительских симпатий. Моя медсестра слушала сердце пациента, а он искренне удивлялся: «Доктор, а разве сердце не слева?» И моя героиня отвечала: «Точно, оно там, где часы».

— Ну вот, теперь картина сложилась. А вы помните первое потрясение от театра?

— В рижском театре шел спектакль, где актриса Людмила Шевченко играла учительницу Мадам Маргариту, а зрительный зал был ее классом. В монологе Мадам была фраза «Вы все умрете», и вдруг именно тогда я поняла, что мы действительно все умрем. Но меня гораздо больше впечатлило, как сказанное со сцены может так повлиять на умы людей в зале. Я была подростком, но точно понимала — я испытываю чувство, которое называется потрясением от театра, меня буквально разрывало на кусочки.

Когда в 1998 году приехала в Москву поступать в школу-студию МХАТ на курс к Табакову, к тому времени уже была уверена, что со временем будут работать в «Ленкоме». Театр Марка Захарова с гастролями приезжал в Ригу, я смотрела «Сори», «Поминальную молитву», «Юнону и Авось». Билеты стоили баснословно. Но мы, старшеклассники-студийцы, пробирались в театр часа в два дня, прятались в туалете, сидели там до семи вечера.

Приехав учиться, через 10 дней я попала в другой театр, на спектакль «Матросская Тишина», где играли Володя Машков и Сергей Безруков. Меня потрясла запредельная искренность: люди на сцене были словно «без кожи», и у нас, зрителей, не было другого выхода, кроме как подключаться к их эмоциям. «Матросская Тишина» — про отношения с родителями, у каждого они напоминают сложные витиеватые узоры, и обрываются эти узоры, оказывается, в самый неожиданный момент.

Актеры Сергей Беляев, Яна Сексте и Владимир Машков (слева направо) на предпоказе спектакля по пьесе Александра Галича «Матросская Тишина» в Театре Олега Табакова / Фото: Актеры Сергей Беляев, Яна Сексте и Владимир Машков (слева направо) на предпоказе спектакля по пьесе Александра Галича «Матросская Тишина» в Театре Олега Табакова

Как там играл Машков! Я вам клянусь, что поняла, что на сцене Машков, только во второй части спектакля. Мы, студенты Табакова, все ждали, когда на сцену выйдет Владимир Львович, а его не было. А потом в сцене в общежитии, когда Абрам приезжает к сыну Додику, по какой-то интонации я заподозрила, что отец это — и есть Машков. Я попросила у рядом сидящей женщины программку, и у меня мурашки пошли по коже. Как так можно было перевоплотиться?! На сцене был совсем другой человек.

— Вы сегодня играете в восстановленном Владимиром Машковым спектакле «Матросская Тишина» одну из главных ролей — Розу. Как он репетировал с вами?

— Неистово. Он, режиссер, сам может сыграть сцену за всех, кто на ней находится. Но он показывает не то, как надо, а что надо — это очень тонкий момент. Потому что если режиссер учит со своего голоса, то, даже если артист это повторит, он не поймет путь к этому. А он ведь должен и в следующий раз суметь в эту интонацию впрыгнуть. Ну вот, например, когда я мучительно искала свою Розу, я металась и в какой-то момент истово прижала к груди стиснутые руки. Владимир Львович закричал: «Вот!» Эти руки родили нужное внутреннее состояние, сюжетное смысловое зерно. Ты потом эти вещи можешь технически не делать на сцене, но они закрепляют понимание, о чем эта сцена.

— А какой Машков партнер? Вам же есть с кем сравнить — вы работали с Олегом Табаковым, Михаилом Пореченковым, Константином Хабенским?

— Потрясающий! Машков двадцать лет не выходил на сцену, снимался и, когда у нас что-то шло не так на репетиции, удивлялся: «Как все сложно-то в театре! В кино это мы бы 20 раз уже сняли и забыли!» Но меня поражает больше всего полное отсутствие его отношения к себе как к звезде — при его-то популярности! Он не звезда, которую все обслуживают, он — смысловой центр, вокруг которого закручивается эта история.

— В вашей творческой биографии бывало и по-другому?

— Бывало. Например, на съемках сериала «Небесный суд» Алены Званцовой, где я снималась с Михаилом Пореченковым и Константином Хабенским, была очень сложная технически съемка. В сцене суда надо было создать ощущение бюрократической беготни, было немыслимое количество массовки, летающий кран и прочая техника, свести все это было очень сложно. Мы шли с большой задержкой, но все это понимали, потому что, когда вокруг люди напряженно пашут, нет вопроса «почему». А потом приехал один артист, который играл эпизодическую роль. Я, честно говоря, его даже и не знала, а просто пришла посмотреть, кто так орет. Он орал: «Почему такая задержка? Почему я должен все это терпеть?» Орал, что он — «великий» и «как все посмели», он требовал себе отдельное помещение для отдыха. Мне было так за него неловко и стыдно, и я бочком ретировалась. А снимали мы в Питере, в знаменитом Мухинском институте. И уйдя вглубь, я вдруг увидела, как между вешалок с костюмами, на какой-то коробке, тихонько примостился Константин Хабенский, перечитывающий сценарий. А он играл главную роль! И вот эта разница меня потрясла.

— Он учил текст?

— Ему не надо было учить, он всегда приходит готовым абсолютно. Как и Миша Пореченков — душа любой компании, любого пространства, в которое он попадает. Я догадываюсь, что Пореченков бывает разным. Но когда человек с таким звездным статусом излучает позитив на площадке, то это всем не дает уставать.

Яна Сексте в роли Лиды в спектакле «Сестра Надежда» / Фото: Яна Сексте в роли Лиды в спектакле «Сестра Надежда»

— Какая была у вас сцена самая запоминающаяся на «Небесном суде» с Пореченковым?

— В фильме много смешного. Самой запоминающейся была сцена в небесной канцелярии. Миша, играющий ироничное небесное начальство, говорит моей героине-секретарше, которая нелегально пытается пронести умершему герою птичку, чтобы тот мог ее послать своим родным на землю, что это незаконно. Моя героиня уговаривает, Миша делает вид, что поддается на уговоры, но говорит, что выберет птичку сам. В итоге она оказывается огромным индюком.

— Просто сцена Босха!

— Не то слово! Пореченков-адвокат и Хабенский-прокурор все время что-то придумывали, и меня бесконечно «раскалывали» в кадре. Я даже просила убрать их из кадра, чтобы встал кто-то другой, но Пореченков неизменно отвечал: «С такой любовью ты больше не будешь смотреть ни на кого!»

— Вашим первым спектаклем на сценке МХТ стал «Дядя Ваня», где играл Олег Табаков. Какие уроки ваш учитель преподал вам в жизни и на сцене?

— У меня один раз случился конфликт, в котором я не была виновата, но точно знала, что ситуацию Олегу Павловичу преподнесут в неприглядном для меня ключе. Я ему позвонила, рассказала все, привела аргументы, почему иду на этот конфликт. А он всегда меня знал как максималистку по жизни, ярую революционерку. (Мама все ждет, когда я спущусь с небес на землю, но поняла, что этого, наверное, уже не случится.) Олег Павлович выслушал мое горячее объяснение и сказал: «Давай, Сексте, дальше Сибири не сошлют!» Это был урок на всю жизнь: если что-то противоречит твоему внутреннему убеждению, никогда нельзя идти на компромисс! Табаков поддержал, хотя мы оба понимали, что мне предстоит очень долгая и некрасивая битва. Но я ни на секунду не предала то, во что я верила, потому что знала: за мной поддержка Олега Павловича.

Табаков — это такая легкость на сцене, такая свобода! Видеть его рядом с собой было счастьем. Я думаю, что этот урок он преподал всем своим ученикам, потому что и Машков тоже об этом говорит. Он нам всем сделал прививку: «Веселеньким делом занимаемся!» Есть муки творчества, получается не так и не то, но мы занимаемся самой лучшей профессией в жизни, «веселеньким делом». И на сцене я — счастливый человек.

— Где проходит та магическая черта, за которой вы перестаете быть Яной, а становитесь героиней? Кто-то из артистов трет занавес перед выходом, кто-то плюет в левый ботинок, а вы?

— Был такой давний момент, когда я очень четко осознала: я на сцене обращаюсь к Богу.

— Влияют ли сыгранные роли на судьбу актеров?

— Я думаю, что бывает. Все знают, как умер Евгений Евстигнеев — когда врач ему подробно описал предстоящую операцию. Он так живо себе это представил, что у него остановилось сердце. Его актерское воображение отозвалось тут же. Но можно уйти и в юмор. Миндаугас Карбаускис репетировал с нами, он каждый день говорил: «Мне кажется, я завтра умру». Его спрашивали: «Опять?» А он, иронично поблескивая глазом, отвечал: «Но я ведь когда-то действительно умру, и тогда все скажут, что я это предчувствовал». Хотя это правда, что психика артистов очень подвижна. В Риге, например, один врач мне заметил: «Яна, вам надо сыграть счастливую мать семерых детей, и вы тут же ею станете».

— К вопросу о «счастливой матери» — у вас есть четырехлетняя дочка. Она не говорила, что собирается пойти по вашим столпам?

— Она — закулисный ребенок. Ее папа — композитор Дмитрий Марин, который пишет музыку для театра, дедушка ее — театральный режиссер. У нее нет выбора, где расти. На прошлой неделе она заявила нам, что будет работать в театре — правда, на кухне. И будет кормить всех нас. Мы обрадовались этому заявлению чрезвычайно. А потом она спросила, любят ли артисты сладкое. Конечно, мы дружно ответили: «Очень любят!»

— Кстати, о сладком: вы в прекрасной форме! Продолжаете заниматься конным спортом?

— Нет, после своего травматичного оглушительного падения, когда меня внесли на руках в театр перед спектаклем, мне категорически заявили, что если я продолжу этим заниматься, то последует расторжение договора. Я подумала, что раз я действительно рискую и могу кого-то подвести в главном деле, которым занимаюсь, то надо выбирать. И от конкура отказалась. Но зато я танцую. Большинство танцклассов, которые мне интересны, проходят по вечерам — это то, что объединяется словом «контемпорари». Но у нас есть артист, который ведет в театре танцкласс для особо жаждущих. Когда в театре ставит Алла Сигалова, то ты хочешь не хочешь, но будешь танцевать. У нее не забалуешь!

[BIGPICTURE=1]

— А что значит Валерий Тодоровский в вашей жизни?

— Я снималась у него в «Оттепели» и в «Большом». Валерий Тодоровский — глыба, режиссер, входящий в первую тройку. Он живет кино и служит кино. Каждый раз он говорит мне и Вике Исаковой: «Когда-нибудь соберемся, напьемся и вы мне объясните, что вы находите в вашем театре». «Оттепель» для нас стала одним сплошным запоминающимся моментом, начиная от утверждения на роль и до премьеры. Я долго ходила, пробовалась, сразу поняв, что мне предлагают одну из лучших ролей в сценарии — кинооператора Полыниной, которая была отлично написана. Нервничала так, что понимала: сойду с ума, пока дождусь решения. А потом попросила агента (чего никогда не делала) выяснить, что и как. Оказалось, что меня утвердили три месяца назад, но забыли об этом сообщить. Когда мне это сказали, я с дикими воплями вскочила (а дело происходило в кафе «Маяк») и крича, от восторга, станцевала какой-то немыслимый танец. В зале сидела остолбеневшая пара, и мужчина после моей сумасшедшей пляски произнес: «Девушка, я не знаю, что у вас произошло, но мы вас поздравляем!»

— Муж привык к подобным выплескам?

— Я и до свадьбы такой была, и никогда этого не скрывала. С Митей мы познакомились в театре, его отец Александр Марин ставил у нас спектакль, а Митя приехал из Канады, чтобы написать к нему музыку. Помню, как зашла в репзал и Александр Марин встал: «Познакомьтесь, это мой сын». Митя улыбнулся, и я поняла: «Все, Сексте, ты пропала». Теперь я точно знаю, что есть любовь с первого взгляда. Мы дышим одинаково. Прошло столько лет, а мы по-прежнему по театру ходим, взявшись за руки.

— А Москву сумели полюбить за это время?

— Я очень люблю наземный общественный транспорт. Если надо добраться в новое место, я просматриваю, как туда доехать общественным транспортом. Тогда ты видишь Москву, людей.

— Вас узнают в транспорте?

— Не так часто, как Аню Чиповскую, но узнают, конечно.

— Вам не говорят, что «вы похожи на одну известную актрису»?

— Нет, если уж узнают, то я понимаю, что именно меня. Вот недавно после выхода фильма «Операция «Сатана» ехала в метро, читала что-то. И дедушка в возрасте очень интеллигентного вида перед самым открытием дверей вдруг с восторгом показал мне большой палец и лаконично произнес «О!!!» Я так хохотала! Это «О!» было очень высокой оценкой моей работы.

— Где гуляете?

— Безумно любим Воронцовский парк. Мои прогулки связаны с ребенком. Я очень боюсь толпы, а там очень уютно.

— Где черпаете черты героинь? На улице? В метро?

— Вот и Станислав Любшин у меня тоже самое спросил после премьеры «Матросской Тишины». Он подошел ко мне на премьере и сказал: «Я не знаю, где ты их берешь! Ты не могла видеть этих людей, тебя тогда и в планах не было, а я их видел». Это для меня комплимент, который останется на всю жизнь. Но я и сама не знаю ответа на этот вопрос. Правда, я видела гениальную Крючкову в «Ликвидации», а дальше, как Вергилий, меня вел Машков. Он сразу сказал, что у меня очень острая задача, потому что моя Роза — это персонаж на острие формы.

— Кроме театра чем живете?

— Огромная часть моей жизни — это благотворительный фонд «Доктор Клоун». «Доктор Клоун» — это целая философия больничной клоунады. Очень серьезные научные исследования доказали, что у человека, который смеется, резко улучшаются все показатели, вплоть до показателей крови. У моего доктора-клоуна характер хулиганья. Любимый костюм, уже разодранный детьми, — платье-комбинезон, сверху белый халат с цветными карманами. Я обычно в палату не вхожу, а забегаю. Моя задача — пространство больницы, в которое попал больной ребенок, превратить во что угодно: в пиратский корабль, в сумасшедший дом, в машину «скорой помощи», на которой мы устроим гонки. Задача — переключить внимание ребенка с боли, обиды, страха на что-то позитивное. Одно из главных условий — это чтобы это было регулярно, пока ребенок не поправится. Доктор Клоун не может прийти один раз и исчезнуть навсегда.