Анна Ахматова: Предупреждаю вас, что я живу в последний раз…

Ее прозвали «дикой девочкой». Она бродила летом по морскому берегу босиком, купалась в шторм, бросалась в волны с лодки. Зато осенью и зимой делала реверансы в царскосельском доме, благовоспитанно отвечала старым дамам на французском, говела на Страстной в гимназической церкви.

Однажды, будучи в Крыму, она повесилась... Гвоздь выпал из стенки. Было стыдно и скверно, мать плакала.

А я росла в узорной тишине,

В прохладной детской молодого века.

И не был мил мне голос человека,

А голос ветра был понятен мне...

Сдается, самоубийства были в моде. Друг ее детства Коля Гумилев четырежды пытался покончить с собой от безумной любви. К ней. Она любила другого, который не любил ее. Уже согласившись стать женой Гумилева, все ждала письма, которое так никогда и не пришло. Она теряла слух. После какой-то странной болезни, почти ребенком. Неделю лежала в беспамятстве. Поправившись, была поражена глухотой. По исчезновении ее начались ритмы и рифмы.

Ее звали Аней Горенко. Имя Анна дали в честь бабушки Анны, дочери татарской княжны Ахматовой. Когда отец, дразнивший ее «декадентской поэтессой», попросил не срамить его, она взяла фамилию татарской прабабки. Ее предок, хан Ахмат из рода Чингисхана, был убит подкупленным убийцей, и этим, по Карамзину, кончилось на Руси татарское иго.

На вопрос, трудно или легко у нее пишутся стихи, она отвечала: их или кто-то диктует — и тогда совсем легко, а когда не диктует — просто невозможно.

У нее были слабые легкие, она падала в обмороки, страдала сердечными приступами и видела чужие сны и судьбы, читая чужие мысли и чувства.

В своих — путалась. «Мой Коля собирается, кажется, приехать ко мне — я так безумно счастлива», — признавалась едва ли не на следующий день после того, как просила фотографию у другого.

Гумилев писал ей из-за границы, конверт передавали с большими предосторожностями, и все равно следовали припадки. «Это от страстности моего характера»,— объясняла она. «Я кончила жить, еще не начиная». «Я не пишу ничего и никогда писать не буду. Я убила душу свою, и глаза мои созданы для слез, как говорит Иоланта. Или помните вещую Кассандру Шиллера. Я одной гранью души примыкаю к темному образу этой великой в своем страдании пророчицы. Но до величия мне далеко». Ей восемнадцать, и она уверена, что скоро умрет. «И кто бы поверил, что я задумана так надолго, и почему я этого не знала», — скажет она через полвека, когда, по ее выражению, друзья превратятся в мемориальные доски.

О ней напишут: «Прибыла Ахматова. В темном платье, на плечи накинута бледно-сиреневая шаль, царственная и величественная, с седыми волосами и глубоким взглядом». Но пока она носит зеленое малахитовое ожерелье и чепчик из тонких кружев или черный шелк, сказочно худа, застенчива, с редкостной грацией полудвижений-полужестов, вся в углах, как на портрете Натана Альтмана, или в овалах, как на знаменитых рисунках Амедео Модильяни.

С Модильяни они гуляют по парижским улицам. Если дождь, заходят в Люксембургский сад, где сидят на скамейках, а не на платных стульях, ибо нечем заплатить. Он еще не болен алкоголизмом, но, кажется, пользуется наркотиками.

Впрочем, сейчас сильнейший наркотик — Анна, и он, возвращаясь домой, неустанно рисует ее по памяти. Анна и Гумилев только что обвенчались, Париж — их свадебное путешествие. И — начало конца их союза.

Так долго добивавшийся ее Гумилев сразу после свадьбы уедет в Абиссинию. Вернувшись, погрузится в новые стихи Анны и увидит: она поэт.

Валерия Срезневская объяснит их драму: «Конечно, они были слишком свободными и большими людьми, чтобы стать парой «сизых голубков». Их отношения были скорее тайным единоборством. С ее стороны — для самоутверждения как свободной от оков женщины; с его стороны — желание остаться властным над этой женщиной, не подчиняющейся никому».

По ухабам революционной зимы, глядя на костры, слушая ружейную трескотню, она будет ездить на пролетке с поэтом Осипом Мандельштамом, другом которому останется до дня его гибели в сталинских застенках. В то время как многие эмигрируют из большевистской страны, Анна считает себя мистически связанной с Россией и не принимает эмиграции.

Мне голос был.

Он звал утешно,

Он говорил:

«Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда...

Об аресте Гумилева как участника заговора, которого не было, она узнает на похоронах Блока. О расстреле — прочтет случайно в газете. Так же, как годы спустя в газете прочтет о себе Постановление ЦК: «...является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой, безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества... наносят вред делу воспитания нашей молодежи...» Ее свободную любовную лирику назовут «поэзией взбесившейся барыньки». Исключат из Союза писателей и уничтожат готовую книгу. Уже во второй раз.

В ее автобиографических набросках сказано: «В 1925 г. ЦК вынес пост. (не опублик. в печати) об изъятии меня из обращения. Уже готовый двухтомник («Петроград» Гессена) был запрещен, и меня перестали печатать... Тогда я впервые присутствовала при своей гражданской смерти. Мне было 35 лет... Понемногу жизнь превратилась в непрерывное ожидание гибели».

То, что последует, как будто другая жизнь другой женщины. Той, которой предстоит перенести три ареста сына Льва Гумилева, его расстрельный приговор и долгую ссылку; арест, лагерь и гибель в лагере мужа Николая Пунина, сумасшествие лучшей подруги Вали Срезневской; войну, ташкентскую эвакуацию, тиф, крайнюю нищету.

Один эпизод предвещал эту силу духа. «Я ехала летом 1921 года из Царского Села в Петербург... Вдруг я почувствовала приближение каких-то строчек (рифм). Мне захотелось курить. Спичек не было... Я вышла на открытую площадку. Там стояли мальчишки-красноармейцы. У них тоже не было спичек. Крупные искры из трубы паровоза садились на перила площадки. Я стала прикладывать (прижимать) к ним папиросу. На третьей (примерно) искре папироса загорелась. Парни, жадно следившие за моими ухищрениями, были в восторге. «Эта не пропадет», — сказал один из них про меня».

Она не пропала. Загадочная героиня своих стихов, своих портретов и своих романов превратилась в женщину, разделившую судьбу тысяч русских женщин. Через слом, через драму и трагедию проступало время величия, в каком сомневалась в юности.

Одинокая, хотя и любимая многими, скитающаяся по квартирам друзей, лауреат премии Таормины в Италии, доктор литературы — звание, полученное в Оксфорде, в Англии, — она умерла 5 марта 1966 года, в день смерти Сталина. Пожаловалась, что чай холодный.

Когда вернулись с чаем, он уже не понадобился. Через несколько минут все было кончено. Ее отпевали в Никольском соборе в Ленинграде. Иосиф Бродский с товарищем пришли на Комаровское кладбище — найти место для могилы: все могильщики были пьяны: накануне праздновали 8 Марта.

ПРОРОЧЕСТВО

Вещие сновидения

Во время тифа в Ташкенте Ахматова увидела во сне человека без лица. Он рассказал все, что будет с ней по возвращении в Ленинград. Все так и случилось...

Анна Ахматова: Я научилась просто, мудро жить...

Урожденная Горенко, Анна Андреевна родилась 11 (23) июня 1889 года в Одессе.

Один из крупнейших русских поэтов XX века, писатель, литературовед, литературный критик, переводчик.

Кроме художественного творчества, Ахматова известна своей трагической судьбой. Хотя сама она не была в заключении, репрессиям были подвергнуты трое близких ей людей (Н. С. Гумилев, ее муж в 1910–1918 годы, расстрелян в 1921 году; Николай Пунин, спутник ее жизни в 1930-е, погиб в лагере в 1953 году; единственный сын Лев Гумилев провел в заключении более 10 лет).

Опыт жены и матери «врагов народа» отражен в одном из наиболее известных произведений Ахматовой — поэме «Реквием».

Признанная классиком отечественной поэзии еще в 1920-е годы, Ахматова подвергалась замалчиванию, цензуре и травле.

Многие ее произведения не были опубликованы не только при жизни, но и спустя десятилетия после ее смерти.

Читайте также:

Андрей Белый: Жить не умею. Чем же я виноват, что так устроен… Некто поймал себя на том, что вполне бессознательно насвистывает современную русскую песню «И, как один, умрем — в борьбе за это». Так описывал Андрей Белый собственный патриотизм, неожиданно взыгравший в нем после пересечения советско-латышской границы. (читать дальше…)