Игорь Золотовицкий: Мне повезло — во всем, что делаю, меня окружают друзья

18 июня ректору Школы-студии МХАТ, актеру и режиссеру Игорю Золотовицкому исполняется 60 лет. Корреспондент «Вечерней Москвы» побеседовала с Игорем Яковлевичем о планах по развитию Школы-студии, современном театральном обучении, актерском даровании, первых провалах и ярких достижениях. Игорь Золотовицкий рассказал про Олега Табакова и Андрея Мягкова, Юрия Бутусова, Антона Шагина, студентов и родных детей, а главное — про роль театра в своей жизни.

Актер — тот, кто хочет за одну жизнь испытать несколько судеб, кто готов примерять на себя разные образы. У заслуженного артиста, заслуженного деятеля искусств России Игоря Золотовицкого ролей много не только на сцене — он театральный и киноактер, режиссер, директор Центрального Дома актера, преподаватель и ректор Школы-студии МХАТ, а еще он и отец, чьи сыновья тоже занимаются искусством.

— Игорь Яковлевич, как вам удается сочетать все эти функции в жизни?

— Об этом уже и не задумываешься — за годы выработалась некая определенная система координат. Вообще, считаю себя довольно ленивым человеком даже при всем том обилии должностей, которые занимаю. Но мне очень повезло в жизни — все, что делаю, я делаю в окружении людей, с которыми дружу, с которыми меня связывают не только формальные отношения «начальник — подчиненный» или «режиссер — актер». Это, кстати, огромное актерское счастье, которое не всем выпадает. У меня, пожалуй, нет ни одного спектакля, где с режиссером были бы чисто служебные отношения, когда приходишь на репетиции, отрабатываешь их и расстаешься. У нас всегда получалась какая-то компания, где мы постоянно что-то искали.

— Приведете примеры?

— Конечно. Я всегда вспоминаю про Рому Козака — как мы с ним были недовольны текущей ситуацией и нашли пьесу Людмилы Петрушевской «Чинзано», которую и поставили в театре-студии «Человек». И у меня так всегда по жизни.

Сейчас я дружу с Юрой Бутусовым. С ним мы работали над спектаклем «Иванов» в МХТ имени Чехова, где я играл Лебедева. И это, вероятно, лучшее, что было за последнее время. Даже не представляю, что можно иначе. Ведь спектакль нужно создать, сочинить его. В общем, я привык к тому, что меня окружают друзья. Мне и ректором сначала трудно было быть, потому что для всех я был Игорь, а не Игорь Яковлевич.

— Давайте поговорим о Школе-студии. Вы ведь не только ее руководитель, но и преподаете, мастер курса.

— Да, на следующий год будет уже пятый выпуск нашего с Сергеем Земцовым курса. Кстати, мы с ним однокурсники. Преподавать начали с 1989 года. Набрали первый курс в 2002 году.

— По скольку курсов набирается в Школе-студии ежегодно?

— Актерский один. У нас работает давно проверенная система — постоянные мастерские. Одно время только была мастерская, где постоянно менялись руководители. Там выпустились курсы Евгения Каменьковича, Кирилла Серебренникова, ранее — Льва Дурова.

Когда я пришел учиться, в Школе-студии были курсы Тарханова, Монюкова (у которого учился я), Ефремова и Маркова — это наше прошлое поколение. Сейчас набираем курсы Писарева, Рыжакова, Брусникиной, Золотовицкого и Земцова. Я этим более чем доволен — все наши мастера — действующие театральные лица, руководители театров. Мы с Сергеем Земцовым представляем МХТ имени Чехова.

— Быть мастером курса — это все-таки нечто большее, чем просто преподавателем?

— Больше ответственности за ребят. Недавно ушел из жизни наш блестящий старший товарищ — культовый актер и великий педагог Андрей Васильевич Мягков. Так вот, он в свое время отказался от преподавания, сколько бы мы его ни уговаривали, после того, как не смог распределить по театрам свой курс. Это было в безвременье, начало 1990-х. И его ребята потом устроились, большинство из них работают актерами. Но тогда их не взяли в театры. И Мягков сказал: «Если моих ребят, за которых я ручаюсь, что они талантливы, не берут — значит, я плохой педагог». И все. И в этом была какая-то его правда, его горечь. Это та мера ответственности, которая на мастере курса лежит. И, конечно, особо переживаешь за тех, кто не устроился.

Это, пожалуй, самое тяжелое. Хотя из опыта творческих вузов, если через десять лет хотя бы 10–15 процентов из выпускного курса зарабатывают деньги той профессией, которая написана у них в дипломе, — такой курс считается успешным.

— Да, но сперва еще нужно и окончить обучение. Бывает, что ребят отчисляют? Почему?

— Отчисляют. По профнепригодности. Бывает кто-то сразу не справился — показал свой первый этюд неудачно, какую-нибудь черепаху, и закрылся. Нет чтобы на следующий день показать улитку или слона. А он закрылся, боясь опять провалиться, и не вытащишь его. «Почему ты молчишь?» — спрашиваю. И слышу: «Ну, я потом, попозже». А есть те, кто наоборот: «Ах, у меня это не получилось?! Так я вам завтра столько всего покажу!» И это прекрасное качество. Потому что наша профессия такова, что, когда хорошо, говорят коротко : «Это хорошо». А потом добавляют: «А теперь давайте поймем, что у нас не получилось». И надо, чтобы психика человека выдерживала, чтобы он мог спокойно принять замечания, понять их, исправить и идти дальше. Это на самом деле сложно.

— Такое отчисление — крест на актере?

— Необязательно. Бывает, приходится расставаться с очень способными, талантливыми ребятами, у которых просто что-то не срослось. Но тогда им надо менять обстоятельства, чтобы уйти от места, где у тебя были неудачи, где что-то не сложилось с педагогами. У нас много весьма удачных примеров есть. Если за 100 процентов взять всех тех, с кем мы расстались на 1–2-м курсе, то 90 процентов из них все же стали актерами.

Ректор Школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий во время праздничного концерта на торжественном вечере, посвященном 75-летию Школы-студии МХАТ / Фото: Александр Авилов / АГН Москва

— Конкурс, говорят, 150 человек на место. Как происходит отбор? Это же столько лиц!

— Примерно три тысячи человек. Знаете, у нас три тура, как три сита — большое, поменьше и совсем маленькое. На первом этапе отсеиваем случайных ребят — они пришли, попробовали. Конечно, сразу начинается конкуренция — вместе сидят десять человек, и они следят друг за другом. Если с первого тура на второй из десятки проходят в лучшем случае двое, то на втором этапе конкуренция увеличивается. Так отбираем.

Сейчас еще меньше стало бюджетных мест — если раньше было 22 человека, то сейчас 16. К тому же в классической драматургии процентное соотношение — один к трем — на три мальчика одна девочка, а девочек больше поступает. И надо как-то разложить пасьянс. Взять 4–5 девочек и 11–12 мальчиков. Правда, еще мы набираем на коммерческое обучение.

Но я всегда с гордостью говорю, что у нас нет отдельных условий — все идут по общим правилам. Вообще, самое страшное — это когда надо набрать на 16 бюджетных мест, а их 100, и ребята все способные. Тут уже решает руководитель, команда. Здесь ужасно ошибиться!

— Как различить актерское дарование?

— Для этого, конечно, нужен опыт. У Олега Павловича Табакова было удивительное чутье. Мы что-то записывали, запоминали. А он смотрел и говорил: «Вот третья девочка была, я не помню, как ее фамилия, — надо брать». Очень важно не упустить природный талант, ведь это — самое ценное. Я всегда привожу в пример Антона Шагина, который приехал из города Карачев, Брянской области, окончив ПТУ. Простой сирота, с бабушкой жил. И вдруг — бум! И все было ясно прямо с первой минуты.

— В чем эта тонкость? Почему на кого-то сразу подключаешься, а на кого-то — нет?

— Это абсолютно сродни зрительскому восприятию. Вы выбираете актеров, которые вам ближе по темпераменту, по заразительности. Тут очень простые параметры. Хотя в театре несколько другой эффект, чем в кино. Там энергетика должна через рампу перелетать, чтобы в вас попадать. И это сразу чувствуется.

На отборе так же. Ты вдруг видишь человека, который понимает, как надо. А ведь тут же совсем не надо правильно читать. Тут надо что-то про себя попробовать рассказать. И если он это интуитивно делает, может быть, даже не понимая того, — то вот это бы не прозевать! Это значит, такая природа внутри, что человек отождествляет свои эмоции с чужим текстом, понимает, как это — присваивать чужие мысли.

Важно тут и разнообразие — понимать, что в стихотворении Цветаевой я показываю вот это свое качество, а в стихотворении Пушкина — другое, а в прозе Толстого — третье.

— Все же вступительная кампания — сезонное явление, но в Школе-студии забот много круглый год. Я слышала, планируется реконструкция?

— Это большая история, потому что здесь речь идет не о ремонте, а о строительстве. Во дворе, где у нас сейчас стоят машины, планируется возвести шестиэтажное здание. Слава богу, министр культуры Ольга Любимова поддержала наше начинание. Кстати, ее дедушка основывал Школу-студию, а прадедушка основывал театр. И, конечно, своими силами мы бы не справились, нам государство помогает. Но так как мы школа, то, по сравнению со строительством огромных культурных объектов, маленькие. Так что, думаю, все у нас получится. Конечно, нужно пройти по всем инстанциям, получить все разрешения, все согласовать. Это же центр Москвы! Потом самим проектом нужно заниматься.

Мы сейчас задыхаемся от тесноты. В это здание переехали в 1984 году. Раньше здесь коммуналки были — все маленькое, низкое. А нужно, чтобы в движении можно было подбросить партнершу и чтобы она кувыркнулась. Слава богу, у нас есть еще несколько аудиторий по другому адресу и общежитие, но все равно тесновато. В 2023 году же Школе-студии МХАТ исполнится 80 лет, и если мы начнем к этому году стройку — буду счастлив!

— Кроме того, что вы — ректор, вы еще и действующий актер. Что для вас значит эта профессия?

— Знаете, я вот набрал должностей всяких, а иногда чуть обидно, что меня ассоциируют с ректором больше, чем с артистом. Но я бы ответил, как и Олег Табаков, что актерство — это моя основная профессия. Без нее бы меня здесь не было. Даже если говорить об актерском факультете, ведь нет института, который бы воспитывал педагогов по актерскому мастерству. Это все передается из рук в руки. Олега Павловича позвал его руководитель Топорков, тот позвал своего ученика, мой учитель Авангард Леонтьев позвал меня, мы уже зовем своих учеников. И это очень правильно.

Актерство же — главное в моей жизни. В театре у меня все прекрасно, я вытянул счастливый билет и играю прекрасные спектакли. В кино фильмов много, но не так ярко, как в театре. Может, мои главные достижения в кинематографе еще впереди, но я уже философски к этому отношусь. А так грех жаловаться!

— Актерство для вас — непрерывный жизненный процесс?

— Да. Это такая профессия, в которой ты 24 часа в сутки находишься. Ты все равно себе не принадлежишь. Например, мы коллекционируем все свои эмоции. И если есть задача чему-то научить молодых ребят, то она как раз состоит в том, чтобы научить их этому коллекционированию. Тебя кто-то обидел, а ты должен запомнить, как отреагировал. У тебя какая-то невероятная радость — ты должен запомнить, как ты радуешься. Даже когда мы теряем близких людей, нас посещает мысль: «Как я сейчас выгляжу со стороны? Как бы мне запомнить?»

Должен подсмотреть, подглядеть за человеком, который как-то необычно в метро на тебя смотрит. Может быть, даже украсть у него этот взгляд. Все это идет в актерскую копилку.

Но все это приятные ощущения. Особенно если получается реализоваться в профессии — это такая невероятная сладость. И такое же горе, если не получается — ты убит, все пропало, все теряет смысл.

— Вам приходилось сталкиваться с неудачами?

— Как и любому. Помню, меня как-то сняли с какой-то одной из моих первых эпизодических ролей в военном спектакле, где я играл какого-то предателя. И назначили другого артиста. Так у меня тогда было неподдельное горе: «Все, я никому не нужен!» Возвращаясь к тому, чему надо научить молодых ребят — так это перешагивать через подобные ситуации и становиться вновь востребованным. Когда тебе повезло — это легко. Удача — это прекрасно. Но когда наоборот, не повезло, но ты знаешь, что это не соответствует действительности, твоему пониманию себя, то надо доказывать свою способность на большее.

Станислав Андреевич Любшин рассказывал, что ему первые годы в театре говорили: «Слава, не надо тебе этим заниматься». Я не мог в это поверить: «Вам это говорили? Как такое может быть?» А он: «Да, да, старичок». Так что умение не сдаваться — это очень важное качество!

— То есть за роль каждый раз надо бороться?

— Не совсем. Но каждый раз надо доказывать, что предыдущая твоя роль стала успешной не случайно. Более того, во втором произведении сыграть роль талантливо сложнее, чем в первом. Потому что когда ты только начинаешь, у тебя за плечами еще нет багажа успеха. Конечно, когда появляется уверенность, опыт, все немного меняется. Но все равно, если актер не волнуется перед спектаклем — надо уходить из профессии. Волнение всегда чудовищное. Но кто-то его закрывает талантом, а у кого-то оно видно, и тогда на это невозможно смотреть.

Фото: Антон Гердо / Вечерняя Москва

— Волнение из-за того, что что-то забудешь сделать технически или что не получится зацепить зрителя?

— С возрастом, признаюсь, даже текст учится сложнее, чем в юности. Для молодежи одна ночь — и они текст знают. Но если говорить посуществу, то как же не волноваться, когда твой персонаж — это какой-то абсолютно другой человек, в образе которого ты должен пробыть два часа? И если это классика, то тебя потом будут сравнивать с другими Треплевыми, Отеллами и Ромео. А если это современная драматургия, то надо сыграть так, чтобы она оказалась востребованной публикой. Кстати, сейчас довольно много хороших современных драматургов!

— Вы ведь не только актер, но и режиссер. Как это изнутри?

— Режиссер — это самое страшное, что может быть. Особенно когда смотришь, как идет спектакль, и понимаешь, что уже ничего не поправить. Я, например, с Александром Феклистовым делал моноспектакль «Башмачкин» по повести «Шинель», за что он, кстати, получил «Золотую маску». Там было много техники, прекрасный художник и декорации, которые словно «разговаривали с героем» — перо скрипело, таракан пробегал. Все было сделано из папьемаше, даже шинель. Было хорошо! Но когда ты со стороны смотришь и понимаешь, что что-то не срабатывает — перо не скрипит, таракан не ползет, Феклистов не туда пошел, — это ад...

— Ваши сыновья — Алексей и Александр — пошли по вашим стопам. Можно сказать, вы начали театральную династию. Каково это?

— Не я один, моя жена Вера — тоже актриса. Конечно, это очень волнительно. Хочется, чтобы дети были успешными, востребованными. И один, и другой помимо актерства пошли в режиссуру. А недавно мы с Верой в кино играли родителей Алеши. В общем, я доволен ими. Они — моя радость, моя гордость.

ДОСЬЕ

Заслуженный артист, заслуженный деятель искусств России Игорь Золотовицкий родился 18 июня 1961 года в Ташкенте. Еще в школе он стал заниматься в театральной студии. После окончания поехал поступать в Москву, но опоздал на набор, вернулся домой и год проработал на авиационном заводе. Затем вновь отправился в столицу, где поступил в Школу-студию МХАТ на курс Виктора Монюкова. В 1988 году с друзьями-коллегами создал театр-студию «Человек». С 1989-го начал преподавать в Школе-студии актерское мастерство на курсе Авангарда Леонтьева.

Играет в МХТ имени Чехова, а также в некоторых спектаклях других театров. С ноября 2011 года стал директором Центрального дома актера имения Яблочкиной. С июня 2013-го — ректором Школы-студии МХАТ. В его фильмографии около 80 ролей, включая ленты «Такси-блюз», «Москва», «День до», «История особого назначения» и др.