В окопах атеистов нет. Как жизнь под пулями заставляет поверить человека в возможность выжить

Жизнь под пулями и постоянное ожидание смерти заставляют человека на войне поверить в любую иррациональную возможность избежать гибели.

О, могущий! Ночь в день превратить, а землю в цветник. Мне все трудное легким содей. И помоги мне!» Эту молитву, собственной рукой записанную на клочке бумаги, отстоявший Сталинград и взявший Берлин Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков всю войну носил… в партийном билете.

Спасительная молитва

В написанных после Великой Отечественной войны мемуарах дважды Героя Советского Союза Чуйкова сказано: «Герой тот, кто умно и храбро умер, приблизив час победы. Но дважды герой тот, кто сумел победить врага и остался жив». Основной инстинкт на передовой линии фронта один-единственный — выжить. Поэтому солдаты начинают надеяться на помощь высших сил, на помощь оберегов и талисманов, верить в приметы. Кого просить о спасении, каждый выбирает для себя сам, но главные солдатские надежды на любой войне — на Бога, каким бы именем его ни называли. И даже насаждение в Советском Союзе тотального атеизма веру убить не смогло. В окопах Великой Отечественной перед атакой молились многие. В том числе и коммунисты с комсомольцами — молча, «про себя», веря, что Бог все равно услышит обращенные к нему мольбы.

Многие, как и прославленный полководец Чуйков, таясь, хранили «молитовки» или иконки. Известная российская актриса Ирина Муравьева в одном из интервью рассказала: «Когда мой папа уходил на фронт, бабушка в подкладку гимнастерки вшила молитву «Живые помощи». Ее читают при бедствии и нападении врагов. Так папа вернулся с войны без единого ранения! Бабушкина молитва его сохранила».

А где-то молились и открыто. Многие священники различных конфессий были призваны или ушли добровольцами в РККА и воевали обычными бойцами и командирами. Будущий Патриарх Московский и всея Руси Пимен (Извеков) поднимал бойцов в атаки личным примером — он служил заместителем командира роты в 702-м стрелковом полку. В 1943 году полк попал в окружение, и солдаты попросили своего офицера: «Помолись за нас, батюшка ». Извеков достал маленькую иконку Божией Матери, помолился перед строем и предложил штабистам направление прорыва. Воинская часть вышла к своим.

Диакон Костромского кафедрального собора Борис Васильев, после войны ставший протоиереем РПЦ, воевал командиром взвода разведки. Мулла Рахматулла Батинов служил снайпером. Будущий митрополит Калининский и Кашинский Алексей (Коноплев) был награжден медалью «За боевые заслуги». Странно представить, что перед смертным боем эти служители культа вдохновляли своих бойцов хоровым пением «Интернационала».

Комиссары и особисты смотрели на это сквозь пальцы. Да что они могли сделать, если в страшном 1941-м, перед возможной катастрофой, бывший семинарист Иосиф Сталин обратился к народу со словами из церковной проповеди: «Братья и сестры!» Существует легенда или быль (историки до сих пор спорят), что накануне исторического Парада 7 ноября 1941 года по приказу Верховного главнокомандующего над оборонительными рубежами Москвы, над окопами и противотанковыми рвами была на самолете обнесена чудотворная Тихвинская икона Богоматери. Да, на войне нет атеистов.

В бой — в чистом

Религиозную основу имеет и перешедшая из Русской императорской армии в Красную армию традиция переодеваться — по возможности, конечно — перед боем в чистое белье. Времена и власти в стране менялись, а в сознании солдат сохранялось убеждение: коль будет суждено умереть, то перед Богом надо предстать во всем чистом.

А вот попытка обмануть смерть, защищая себя оберегом-талисманом, — это вообще из времен древних, первобытных, доисторических. Практически у каждого солдата в годы Великой Отечественной войны были талисманы. Они ослабляли у человека страх перед смертью, придавали уверенность в собственной неуязвимости в бою. Потеря оберега считалась в окопах свидетельством скорой гибели, в счастливом случае — предвестником ранения.

У кого-то из бойцов, как в известной песне, талисманами были «письмо от матери да горсть родной земли». Нередко — фотокарточка невесты или жены. Если носишь снимок у сердца, считалось, что обязательно с любимой снова встретишься. Верным «гарантом» возвращения солдата домой служил ключ от двери родного дома. Но чаще всего выбирался любой небольшой предмет, с которым боец побывал в передряге и выбрался из нее живым. Что угодно могло «отводить» смерть: мундштук, кисет, перочинный нож, подобранная на руинах маленькая игрушка или просто камешек со дна окопа, в котором удалось остаться живым, выстояв в обороне во время вражеской атаки.

Василий Чуйков. 1942 год / Фото: Георгий Зельма/РИА Новости

Дурные приметы

— Однажды на «Вахте Памяти» в Духовщинском районе Смоленской области мы нашли останки 13 бойцов Красной армии, — рассказала «Вечерке» участница поискового отряда «Харон» Мария Дорош. — Только у одного сохранился медальон-«смертничек», по которому мы смогли найти родственников погибшего в бою в 1941 году красноармейца. Леонтий Константинов был захоронен с воинскими почестями в родном Ярославле. Дочь солдата, Надежда Леонтьевна Макарова, внуки, правнуки и праправнуки поплакали на могиле. Другие найденные нами павшие солдаты так и остались безымянными...

В военно-поисковой работе такая ситуация, увы, обычная. На месте раскопок редко находят так называемые смертные медальоны, по которым можно было бы установить личные данные погибшего солдата. Дело в том, что многие бойцы считали ношение такого медальона крайне дурной приметой. Считалось, что это притягивает смерть: если держишь при себе, то тебя обязательно убьют.

Боялись не только этого. На себе нельзя было показывать место чужого ранения. Многие считали, что нельзя брать что-либо из вещей убитого. Хотя пронзительные, предельно честные стихи поэта Иона Дегена, воевавшего в танковых войсках, говорят о другом:

Мой товарищ, в смертельной агонии

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони,

ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

Такое мог написать только человек, не просто со стороны видевший, а лично участвовавший в той мясорубке, что называется войной.

Обмен вслепую

Жизнь, перемешанная со смертью, привела к появлению новых обычаев. В Сталинграде, где по страшной статистике боец оставался живым всего три дня, солдаты начали обмениваться «вслепую» разными мелочами. Словно бы менялись судьбой.

Сама по себе стоимость вещей на переднем крае не имела абсолютно никакого значения. Там ценность одна — жизнь. Поэтому, по свидетельствам фронтовиков, не раз описанным ими в воспоминаниях, бойцы менялись зажигалками, трофейными наручными часами, папиросами, кусками сахара — всем, что могло поместиться в зажатом кулаке.

«Такой на фронте был обычай: менялись чем-нибудь, зажатым в кулаке, и только после размена становилось ясно, кто в выигрыше», — пишет, например, фронтовик, генерал-майор в отставке Александр Пыльцын.

Случался и обмен «карман на карман». Главное было — поиграть с удачей в игрушки, не знать заранее о ценности «приза». Часто один из участников «товарообмена» оставался в явном проигрыше, но жалеть о такой неудаче в шаге-другом от смерти никому и в голову не приходило.

В примету, что, меняясь вещами, меняешь собственное будущее, на войне действительно верили многие. Действовал такой обмен вслепую на всех фронтах и во всех войсках. Играли многие. Выжили, к сожалению, не все.

СВОЯ ПУЛЯ

Часто на фронте амулетом служил патрон. Не просто любой винтовочный, автоматный или пистолетный боеприпас, а из первой выданной на войне обоймы. «Свою» пулю можно было выстрелить только после окончания войны.

Читайте также: «Болеть было некогда»: ветеран рассказал, как спасался от фашистов подо льдом