Актер Евгений Ткачук: Меня утверждали на такие проекты, о которых люди годами мечтают

Герой рубрики — актер Евгений Ткачук, воплотивший на экране Григория Мелехова и Витьку Чеснока, Ивана Шатова и Валерия Успенского.

— Евгений, вы окончили курс Олега Кудряшова в ГИТИСе. Что для вас значит слово «кудряши»?

— Это моя родня в творчестве, семья. Мы с удовольствием общаемся и поддерживаем друг друга, делаем совместные проекты. Та энергия, которую Олег Львович Кудряшов в нас взрастил, та творческая бацилла — это восприятие искусства как некой всевозможности — что в нем вообще все возможно, главное, чтобы это было тебе самому интересно и по-честному. Все «кудряши» из этого и сотканы.

— Работать в кино и в театре — два очень разных вида деятельности со своими сложностями. Например, спектакль нужно играть много раз, от начала до конца повторяя одну историю. Как при этом сохранить в нем жизнь, искренность?

— Действительно, это разные системы. В театре рекомендуется играть только те спектакли, которые в тебе, как в артисте и творце, отзываются. Когда ты не можешь не играть, должен это делать и по внутренним нравственным понятиям, и по обстановке вокруг. Бывают, например, спектакли, которые нужны именно в данный период. На самоизоляции появились те, которые проводят онлайн на одного человека. И это именно спектакли, потому что их играют здесь и сейчас, и, пусть через устройство, но все же это чистая энергия, которая перетекает от артиста к зрителю. Что касается того как сохранить жизнь... Бывает, что спектакль уже на самом деле умер, но его жалко хоронить и его играют и играют, и зрители ходят, и залы битком, потому что «это такой спектакль, такой спектакль». Но на самом деле он уже труп, и это всегда очень заметно. Но нельзя же подойти к артисту и сказать: «Все хорошо, но надо закрывать!» Он обидится. Хотя на самом деле — был спектакль, отыграли его сколько нужно, можно заснять, и пусть хранится. Когда неживое продолжают играть — это убивает и актерскую профессию, и человека как творца. Потому что спектакль — это только то, что болит. Это зеркало, которое должно отражать действительность, происходящую здесь и сейчас.

— А кино? На площадке в один съемочный день вы играете эпизод, потом долго ждете, в другой — новый фрагмент, без хронологической последовательности. Как там сохранить цельность?

— Знаете, изначально я не считал себя киноартистом и в институт поступал не для того, чтобы играть в кино. Когда меня спрашивали: «Чего ты на пробы не ходишь?» — я отвечал: «Зачем мне кино, когда есть театр? Мне неинтересно этим заниматься. Я очень люблю и жажду работать в театре. Хочу здесь обрести себя. Это мой путь — театр». Но в какой-то момент, после спектакля «Федра. Золотой колос» в Театре Наций, меня позвал сниматься Александр Сокуров. Это при том, что я, к своему стыду, тогда его даже не знал. Ко мне просто подошел человек после спектакля и спросил: «Когда вы сможете приехать в Санкт-Петербург? Я хотел бы вас поснимать». Больше ничего не сказал. Я ответил: «Не знаю, завтра у меня есть время». Он сказал, что завтра еще будет в Москве, но мы договорились. А потом ко мне подошел Павел Каплевич, замечательный художник и деятель искусств, прекрасный человек, и сказал: «Ты знаешь хоть, кто это? Это Сокуров! Конечно, езжай как только сможешь». Я и съездил. И понял, что у меня вообще ничего не получается. Просто профнепригодность какую-то ощутил на площадке у Александра Николаевича, когда он требовал от меня «спокойствия, без проявлений, без гротеска, без артистизма, не надо ничего показывать, не играй». И меня зажало так, что я вообще перестал быть человеком! Но в какой-то момент, шаг за шагом он все объяснил. Плюс, работая с Галиной Павловной Вишневской в картине, я видел, как человек энергетически влияет на кадр, действительно ничего при этом не играя, но заполняя собой кинематографическую ленту. И я был шокирован. Я понял, что зря разбрасывался: «Кино мне не надо — это мне неинтересно». Наоборот, тут есть свой какой-то отдельный путь, который тоже мне очень интересен. И, как я до сих пор понимаю и думаю, актерская профессия в кино — это очень личностная история. В основном все замечательные киноартисты — это уже полноценные глубокие личности. Это в первую очередь очень интересные люди, а камера или пленка как бы увеличивает некую самобытность их личности. И для меня это стало тоже каким-то откровением и поиском. Я стал внимательнее и чаще ходить на пробы. И бог так распорядился, что мне попадались, и меня утверждали, на такие проекты, о которых люди годами мечтают. Это давалось, почти всегда, как неожиданные сюрпризы и подарки, и я с удовольствием и счастьем работал.

Что касается того, как сохранить цельность в кино, тут я не знаю — у кого как. Мне кажется, это в первую очередь работа режиссера, который сидит и смотрит за плейбэком, как все получается. Потому что зачастую на первых этапах ты совершенно не осознаешь, что транслируешь внутри кадра. Но, когда смотришь материал, потихонечку ощущаешь, как по крупиночкам собирается персонаж. И он в твоей голове начинает формироваться, а когда этот процесс запущен, он уже неостановим. Бывает, что герой даже снится. Или с утра встаешь, и приходит в голову: «Как же так, в этой сцене я не подмигнул ей! Нужно же было это сделать, боже мой! Он же должен был ей где-то подмигнуть. О! Завтра у меня будет съемочный день, и я там это сделаю». И вот так из микронов, из каких-то жестов и действий, проявлений тебя в кадре и складывается роль. Но на самом деле все формируется при монтаже — тогда происходит самое чудесное в кинематографе.

— Вы часто участвуете во множестве необычных проектов, один из последних — «Исчезающие истории» в соцсети. Как рождаются эти идеи, откуда берутся силы их реализовывать?

— От людей, от общения. Я вообще открыт к сотворчеству и всегда стремлюсь к нему. Мне кажется, в этом единственное спасение — в совместном творении. Поэтому идеи, чем они более странные, нестандартные, тем мне интересней. Я люблю, когда интересно, это придает мне энергию. Силы оттуда же. Когда что-то новенькое — включаешься по-другому, интерес другой, чем когда одно и то же изо дня в день.

Актер Евгений Ткачук / Фото: Александра Гаврилова

— Вы сказали, «единственное спасение в сотворчестве». Спасение от чего?

— От той трубы, в которую мы всем миром катимся. А выглядит она так: люди разъединены, людей разъединяют и запутывают, и только в сотворчестве у этих разъеденных людей есть возможность двигаться, расти и созидать.

— Возможно, для того чтобы объединить людей, близких по духу, вы и создали свой конно-драматический театр «ВелесО»? Что общего у вашей труппы, у зрителей и волонтеров?

— В первую очередь — любовь к природе, понимание ее ценности. Мы нацелены на честный уважительный диалог с природой. Именно поэтому мы работаем со свободными лошадьми, без использования лишних средств давления. Что касается людей, которые к нам приезжают, — для них это еще и возможность творить на лоне природы, в каком-то давно забытом, не современном ощущении, без чернухи и пошлятины. И люди соскучились по этому. Сейчас весь шоубизнес, все самые модные проекты с большими бюджетами, выходящие на уровень миллионников, — это в основном извращенные маньячные, чернушные темы, которые очень продаваемы. Время такое, что обратиться к чему-то чистому, незагрязненному — становится тем, что «не в тренде». Мол, если это не очередной маньяк, который посягает на детей и ищет, как расчленить жертву, — значит, в этом нет энергии. В текущем году я уже погрузился в огромное количество сценариев, которые мне присылают, и понимаю, что то направление, в котором все это движется, — это просто страшно. К сожалению, спрос рождает предложение. Но тут некой альтернативой являемся мы, стараясь напомнить людям о том, что в природе есть много вещей, которые прекрасны сами по себе, и их не нужно извращать. Что доверительные отношения возможны, и в этом намного больше позитивных и развивающих энергий.

— Вы говорите, что чернуха и пошлятина — это плохо, и надо идти к чему-то чистому. Но что вы под этим подразумеваете? Ведь в вашей фильмографии тоже есть довольно противоречивые роли? Тот же фильм «Бесы», где в принципе происходит много убийств и негатива, хотя от кино и остается светлое послевкусие.

— Это зависит от подхода и уровня самого материала и от намерения — для чего это делается. Зачастую у меня есть ощущение, будто происходит некое смакование извращения, что по сути очень пагубно влияет на неподготовленный ум. В некотором смысле герои, которых я играю, — противоречивые и, мягко сказать, далеко не лучшие люди, которые могут встретиться нам на пути. Но я всегда стараюсь, если человек виновен — наказать его, если он не прав — он должен осознать это, как, например, Витька Чеснок в финале фильма. И хотя я в это не очень верю, но надежду, что человек изменится, я стараюсь дать всегда. Искусство все-таки, мне кажется, призвано стоять на защите нравственных ценностей и направлять не на разрушение, а на созидание, на человеческое развитие. Я всегда стремлюсь не просто найти оправдание персонажу для себя, как учат, но и понять, для чего ты его оправдываешь, и нужно ли вообще его оправдывать? Может, есть смысл показать его и не оправдать, а убить, как мы это сделали в «Бесах» с Верховенским, когда уничтожили его как человека, и он превратился в клопа, которым его и называл Шатов. Стремление хотя бы в кино, в искусстве, найти правду — это, наверное, и есть самое ценное и самое важное для меня в творчестве.

— В чем, тогда, по-вашему, разница между моралью и нравственностью?

— Мне кажется, ввиду того, что люди часто хотят считать себя умнее, чем они есть, они очень не любят эту тему. Говорят: «Не морализируй!», «Зачем это моралите?» Но, по сути, у нас искаженное уже отношение к этому понятию, ведь мораль — это лишь одна собранная мысль, которая подводит итог высказыванию. Нам же кажется, что нас начинают учить, как жить, и на этом мы спотыкаемся. Ведь мы считаем, что учить нас не надо. Хотя я считаю, что единственная возможность у человека — до конца жизни каждый день учиться чему-то новому, и так ты проживешь намного больше, потому что у тебя будет стремление к жизни. Как только ты встанешь и поймешь, что все знаешь и тебя больше ничему не научить — ты начнешь умирать. От этого никуда не деться — это логическое завершение: когда не двигаешься, то гниешь.

— Расскажите о вашем спектакле «Священный полет цветов», фрагмент которого был показан во время самоизоляции в соцсети. Как вы считаете, театр должен выбивать зрителя из равновесия?

— Основная тема творчества, лично моя, в какой-то момент централизовалась на произведении Александра Введенского «Кругом, возможно, Бог», по которому и поставлен спектакль. Оно сосредоточено на том, чтобы разобраться в смысле искусства, и все диалоги там о том, для чего мы творим, что это нам дает, кому это нужно и нужно ли вообще. Для меня этот спектакль был очень важным. Почему я говорю «был» — потому что даже не знаю, сможем ли мы его собрать после происходящего. Уже 90 процентов людей, которые участвовали в нем, разошлись, потому что вынуждены были менять свою жизнь из-за творящегося сейчас на планете. На самом деле эта остановка и переформация всего нашего театра я не знаю, чем закончится.

Сейчас мы переживаем очень сложный этап совершенного безденежья и без творчества. Единственное спасение — волонтеры, которые приезжают и своим участием нас поддерживают и радуют. Этот год и сезон, который был, по сути, заблокирован, для меня и театра в целом стал сильным ударом. У нас были большие планы, в том числе мы номинировались на премию «Прорыв» и должны были играть именно этот спектакль в день, когда провели ту трансляцию.

Идея же отрывка, который взят из финальной части спектакля, лежит в основе материала Введенского. Там главный герой отправляется в загробный мир поэзии, где общается с Богом, с бесом, с музой. И я нашел способ сделать свое высказывание на эту тему в такой форме. Мне кажется, оно удалось, ведь люди подключались к нашей игре, которая заключалась в том, чтобы они начинали творить, писать поэзию. Вообще весь спектакль построен на сотворчестве.

И в финале хочется перейти в некую общую народную песню, когда мы вместе, нанизывая мысли на идею совместного бытия, на чувственном уровне объединяемся и творим общее восхваление Богу. Ведь любое проявление человека — это творчество, а что есть творчество, как не уподобление Творцу? И герой призывает к этому — ведь только в творчестве и в любви мы не замечаем время. Но вживую подобный призыв психологически сложно принять, а в прямом эфире проще. Человек через экран наблюдает нечто, происходящее в пространстве нашего театра. Абсурд, который сложно связать с реальностью: похоронная процессия, потом герой вдруг появляется живым на коне и начинает говорить о том, что «в этом единственная его сила — в движении, в попытке осознать, что это самое что ни на есть интересное в жизни и в творчестве, а сидеть по ту сторону экранов очень легко и очень беспечно, и можно выкрикивать разное, гнилое и прекрасное, но при этом ощущать проявление и совместное бытие невозможно — можно лишь оставаться потусторонним человеком, не вместе, но разъединенно». Как мне показалось, это подцепило людей, и они начали выражать себя, творить — и это была основная наша задача.

Поэтому да, мне кажется, театр должен их постоянно выбивать из состояния равновесия. Но ведь и наша жизнь, если начать приглядываться и разбирать, тоже соткана из абсурда, хотя кто-то не хочет этого видеть или не замечает, потому что смотрит на другое. Но, так или иначе, для меня одно из чистейших зеркал — абсурдистское. Просто оно настолько сильное и мощное, что мы не позволяем себе в него поверить, ведь если это сделать, можно потерять опору на всю жизнь, а без опоры человеку страшно, а когда ему страшно — он прячется. Абсурд же всегда будет страшен, потому что он выбивает почву из-под ног. Но в этом как раз и интерес — и пощекотать себя и свои нервы, и через это начать анализировать и видеть пространство, каким оно является на самом деле, без прикрас.

Мне кажется — в этом суть.

ФИЛЬМОГРАФИЯ

Актер

■ Александра (2007)

■ Чужая (2010)

■ Жизнь и приключения Мишки Япончика (сериал, 2011)

■ Зимний путь (2012)

■ Бесы (2014)

■ Метаморфозис (2015)

■ Тихий Дон (сериал, 2015)

■ Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов (2017)

■ Анатомия измены (2017)

■ Беглецы (2017)

■ Черновик (2018)

■ Ван Гоги (2018)

■ Годунов (сериал, 2018)

■ Француз (2019)

■ Девятая (2019)

■ Обитель (сериал, готовится к выходу)

РЕЖИССЕР

■ Стартап (2014)

КСТАТИ

Евгений Валерьевич Ткачук родился 23 июля 1984 года в Ашхабаде. В десять лет с семьей переехал в Сызрань. Его отец служил актером и режиссером в Сызранском драматическом театре имени Алексея Толстого. С 2002 года Евгений учится на актерском отделении режиссерского факультета РАТИ-ГИТИС, на курсе Олега Кудряшова.

После окончания работал в Московском театре юного зрителя, Театре Наций. Снимается в кино и сериалах. При работе в проекте Сергея Урсуляка «Тихий Дон» представил зрителям спектакль с участием лошадей. Вскоре, в 2016 году, основал свой конно-драматический театр «ВелесО» в Ленинградской области, где животные также выступают в качестве артистов. Лауреат и номинант множества престижных премий.

Читайте также: Актер Анатолий Васильев: Я — на своем пути, и меня не свернуть