Дети авангарда
Дом Наркомфина, памятник советского авангарда, построенный Моисеем Гинзбургом, ждет долгожданная реконструкция: работы в знаменитом «доме-пароходе» на Новинском бульваре начнутся этой осенью. Реставрацией займется Алексей Гинзбург — внук автора, продолживший знаменитую династию. О семейных традициях, профессионализме и планах о создании музея в Доме Наркомфина молодой архитектор рассказал «Вечерней Москве».
Алексей Гинзбург — потомок двух архитектурных фамилий — Гинзбургов и Бархиных. Дед Моисей Гинзбург и прадед Григорий Бархин, зодчие русского авангарда, определили образ современной Москвы. Тогда, в начале XX века, они строили новый мир.
Семья
— Дом Наркомфина я впервые увидел лет в шесть — меня привел туда отец (Владимир Моисеевич Гинзбург. — «ВМ»). Он трудился тогда в Моспроекте.
— Это и стало первым архитектурным впечатлением?
— Первые впечатления скорее связаны с прогулками с бабушкой, Еленой Борисовной Бархиной, тоже великолепным архитектором, которую Буров (Андрей Буров — архитектор, инженер-изобретатель, выстроил «Ажурный дом» на Ленинградском проспекте. — «ВМ») называл своей лучшей ученицей. Так вот, бабушка часто водила меня в Музей изящных искусств им. Пушкина, это до сих пор мой любимый музей. И совсем не потому, что прадед Бархин создавал для музея интерьеры. Елена Борисовна водила меня в Успенский собор Кремля и объясняла, почему для своего времени это было прорывным и новаторским зданием. Рассказы бабушки, родителей, талантливых архитекторов определили, пожалуй, для меня выбор профессии.
— Есть воспоминания, быть может, вещи, связанные для вас с дедом?
— Воспоминания в памяти остаются как картинки. Помню один вечер — я был еще маленький, — папе кто-то позвонил и сказал, что картина деда Моисея Гинзбурга, которую он написал как дипломную работу в 1916 году, у кого-то случайно нашлась в гараже. Фантастика. Картина называлась «Венецианский карнавал», очень яркая. И вот мы идем поздно по площади Никитских Ворот, папа держит меня за руку. Приходим наконец, забираем в каком-то гараже картину. Едем с ней на троллейбусе Б, или на «десятке», который тогда по Садовому ходил. Картина потом долго висела у меня в комнате.
Это моя связь с человеком, которого я никогда не знал. Моя мама, Татьяна Михайловна, часто вспоминает о дедушке Грише (Григории Бархине), как они детьми играли с ним. У него была большая трость. А детям он выдавал маленькие тросточки, и так они гуляли. Был определенный семейный уклад, ритуалы, как, например, семейные воскресные обеды у деда Григория Борисовича. Рассказы бабушки были окружены каким-то бесчисленным количеством подробностей, полуисторий. В итоге остаются только детали, осколки в памяти, невероятно для тебя важные. Но как это рассказать, не скатившись в банальность? (Оживает телефон — звонит сын, Иван).
— Будущий архитектор?
— На первом курсе.
— Значит, традиция продолжается?
— Традиции… Сложно говорить о поддержании традиций, ритуалов, как лет 40 тому назад, когда три поколения могли уживаться вместе. Я свою задачу вижу в том, чтобы рассказывать сыну то, что помню, передавать память. Я до сих пор что-то новое узнаю о своей семье, это потрясающе интересно, поверьте. Понимая, кто был до тебя и как эта преемственность привела к тебе, начинаешь ощущать себя, с одной стороны, с большей ответственностью, с другой — с большей устойчивостью.
— Прошлый век перемешал все…
— Трагедия XX века в том, что мы не знаем своих предков. Это не наша вина, но наша беда. Но когда есть возможность что-то узнать — а сейчас она есть, — это надо использовать. Мне в этом деле очень помогает моя жена Наталия, которая вот уже 20 лет мой самый надежный помощник.
Город и память
— У вас есть любимые маршруты в Москве?
— Очень люблю старые московские переулки. Москва вообще очень разнокалиберная — и это ее сильная сторона.
— Хотя градозащитники утверждают, что купеческую Москву чуть ли не уничтожили в прошлом веке. В том числе конструктивисты.
— Каждое поколение начиная века с четырнадцатого кричит, что Москву испортили и нет спасенья. То же происходит и сейчас. А Москва все пережила. Хотя в XX веке действительно было уничтожено многое.
— И застроено домами-коммунами?…
— Дом-коммуна, как говорят зарубежные коллеги, это misconception (с англ. «ошибочное представление». — «ВМ»). Гинзбург строил коммунальный дом. В основе дома-коммуны лежит обобществление быта. А коммунальный дом — это компактные, но все же отдельные, современные, со сложным пространством квартиры. Вопреки мифам там был и кухонный элемент, предвосхитивший время, и санузлы. Рядом — кафе, спортивный зал, детский сад. Прототип сегодняшних жилых комплексов с развитой инфраструктурой. Концепция отвечала требованиям эпохи, создания среды обитания для нового человека.
— Таким образом, архитектура должна уметь отвечать на вызовы времени?
— Именно так. Архитектура конструктивизма в то время отвечала проблемам создания нового индустриального общества, а не идеологическим установкам коммунизма. Поэтому история Дома Наркомфина глубже, нежели социальная утопия. И именно потому, выступая базой современного уклада жизни, он вызывает интерес всего мира.
— С какими вызовами сталкиваются архитекторы сегодня?
— После XX века, войн, чудовищных разрушений возникла необходимость сохранения наследия. Не только у нас — во всем мире. Это стало в некотором роде формой самоутверждения поколения, материализацией памяти. Вопрос, как современная архитектура должна вести себя в исторически сложившейся среде, — один из вызовов.
— Вписываются московские архитекторы в историческую застройку?
— Есть спрос как на современную архитектуру, так и на сохранение города без сверх уплотнения застройки. Когда-то был период хаотичной застройки…
— Но прошел?
— Прошел. Не без усилий городских властей, хотя и не только их. Умнее, грамотнее стали и заказчики, которые, набирая опыт, развивают вкус. Это приятно.
— Вкусовщина осталась?
— Мало. Заказчики, повторю, набирая опыт, развивают вкус. Равно как и архитекторы. Папа говорил, 40-летний архитектор — это молодой архитектор. Эта та профессия, где люди реализуются долго. Невозможно стать мгновенно профессионалом. Сейчас мне 45, и я (улыбается) чувствую себя молодым архитектором.
— И настоящим профессионалом?
— Точнее будет сказать, начал понимать, воспринимать более четко, что я делаю правильно, а что нет. Появилось ощущение осознанности. Профессионал в первую очередь тот, кто может сформулировать мысль, идею. Понимать, что ты делаешь. Осмысленно, не эмпирически, без этих «а давайте так попробуем».
— Тяжело не сравнивать себя с великими?
— Конечно. Но это тот случай, когда рефлексия бесполезна.
— Своими работами Гинзбургам и Бархиным удавалось менять пространство, а иногда и стиль жизни поколений. Как думаете, удастся ли вам это — если не сегодня, то когда-нибудь вообще?
— Время покажет.Я счастлив, что мне выпал шанс отреставрировать дом прадеда Бархина и деда Гинзбурга. Здание «Известий» почти готово. Проект реставрации Наркомфина почти закончен — работы должны начаться осенью.Но не реализована моя маленькая мечта — в одной из квартир-ячеек создать небольшой музей. Так у тех, кто шел в авангарде земного шара, создавая новый прекрасный мир, появится в Москве собственное пространство памяти.
ЛУЧШЕЕ
ВЫБОР АЛЕКСЕЯ ГИНЗБУРГА: 5 САМЫХ ЯРКИХ ЗДАНИЙ РУССКОГО АВАНГАРДА В МОСКВЕ
■ Дом Наркомфина (архитектор Моисей Гинзбург).
■ Здание газеты «Известия» (архитектор Григорий Бархин).
■ Дом-коммуна на ул. Орджоникидзе (архитектор Иван Николаев).
■ Клуб завода «Каучук» (архитектор Константин Мельников при участии Генриха Карлсена)
■ Дом Мельникова (архитектор Константин Мельников).
ТРИ ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ДИНАСТИИ
Григорий Бархин (1880-1969) — теоретик архитектуры, один из основателей Союза архитекторов СССР. Выполнял проектные работы по реконструкции Москвы (1933–1938), здания газеты «Известия» в Москве (1925–1927).
Моисей Гинзбург (1892-1946) — один из лидеров конструктивизма. Разрабатывал типовые квартиры-ячейки. С их использованием было построено шесть домов (в Москве, Саратове и Свердловске). Дом Наркомфина — самый известный из них.
Владимир Гинзбург (1930-1997) — архитектор, председатель совета директоров ОАО «Моспроект» (1995). Построил комплекс зданий у метро «Краснопресненская» — киноцентр и венгерское торгпредство, жилой район Гольяново.