Столетний статус. Век назад Москва вернула себе звание столицы

Через прессу о переменах

Вот что писали о газеты о переносе столицы:

"Петроград представляет собой объект для нападений и наступлений, во втором случае ему грозит также постоянная угроза нападения не только с суши, но и с моря, поскольку Балтийское море становится "внутренним морем" Германии.
И, конечно, смешно подвергать столицу угрозе постоянного нападения в случае международных осложнений. Поэтому, если нужно вообще сохранять столицы, то, конечно, нужно избавить их от риска быть захваченными врагом.

Однако освобождение от Петрограда будет иметь и другое значение: ибо до сих пор Петроград мыслился как центр России, и, в сущности говоря, он руководил всей жизнью России. Население России "гипнотизировалось" Петроградом, и он уподоблялся грандиозной голове, лихорадочно пульсирующей, отрубая которую лишали весь организм жизнеспособности.

Теперь настало время разрушить безжалостно этот гипноз…"

«Новое Слово» 9 марта 1918 года

"В Смольном деятельно готовятся к эвакуации различных правительственных учреждений в Москву и к переезду совета народных комиссаров. Многим служащим Смольного предполагается объявить рассчет. ...

На вопрос журналистов, чем объясняется решение Смольного, непонятное особенно теперь, когда в виду заключения мира с Германией Петрограду как будто никакой опасности не угрожает, один из видных членов правительства ответил, что перенесение столицы в Москву мотивируется те, что главный город государства не может находиться в 200 верстах от местности занятой неприятелем. ...."

«Новая Жизнь" 9 марта 1918 года

 
«ВМ» побеседовала с заместителем руководителя Департамента культурного наследия, главным археологом города Леонидом Кондрашевым о том, что же изменилось в Москве с обретением столичного статуса.

Как утверждает Леонид Кондрашев, общественность должна сама решать - либо сохранять и музеефицировать найденные объекты, либо строить муляжи-новоделы. / Фото: Сергей ШАХИДЖАНЯН

— Леонид Викторович, все-таки мы часто говорим о Петербурге и Москве как о двух столицах. Что изменилось с передачей статуса от одного города другому тогда, сто лет назад?

— Вспомним из истории: если до революции Петербург считался административной столицей, то Москву называли Первопрестольной, духовной и исторической столицей. Тогда над этим особо не задумывались, но по жителям двух городов можно было проследить отношение к укладу и истории двух столиц. 

Купцы, аристократы-пенсионеры,  которым надоедала шумная жизнь Петербурга, уезжали в Москву, тем более что у многих сохранялись обширные домовладения. Они сами отмечали, что московский быт — старинный. Здесь имелся в виду возраст самих жителей города. Петербург был больше для молодежи, в то время как патриархальный уклад Москвы и городов Золотого кольца привлекал людей старшего поколения. Смена власти в начале прошлого века кардинальным образом сказывается на быте, городском управлении, облике улиц, домов. Конечно, изменение городской материальной среды происходит гораздо медленнее, чем политические и экономические перемены. В старой среде развивается новая жизнь, меняются ее содержание, наполнение, роль и значение отдельных мест и сооружений в городе. Тогда, в 1918 году, Москву старались наспех приспособить к ее «новой — старой роли». 

— Имеется в виду само строение города?

— В том числе. Надо сказать, что Москва конца XIX — начала ХХ века — это уже город больших перемен. На рубеже веков здесь начали появляться доходные дома, приводились в порядок коммуникации, строилось жилье высотой в несколько этажей, под ними организовывали подвалы. Уже тогда земля была дорогая. С приходом революции в Москве заканчивается эпоха дворянских усадеб, зато появляется эклектика — старина начинает соседствовать с новыми веяниями архитектуры. В городе появляются промышленные заводы, повторяющие элементы английской архитектуры, а старые усадьбы — на Остоженке, Пречистенке — начинают соседствовать с огромными комодами доходных домов. В этот противоречивый с точки зрения сочетания различных укладов город и должно было въехать в 1918 году молодое советское правительство.

— Сами большевики, судя по разным источникам, хотели как можно скорее перебраться в Москву. 

— Им пришлось. Но при этом многие большевики не верили, что они надолго победили. Например, в 30-е годы нашли забытый сейф Свердлова, а там несколько паспортов, деньги. Он полагал, что ему придется покидать город или даже страну. 

— То есть в Москве пытались ужиться совершенно разные слои населения?

— В городе и вправду на первых порах становления столицы население  было хаотичным. И фильм «Собачье сердце» очень хорошо показывает этот процесс: в большую квартиру могли прийти и сказать, что помещение нужно для размещения треста, к примеру. Выселяем, уплотняем — слова новой власти звучали часто. При этом в Москве не появилось каких-то грандиозных правительственных кварталов. Век назад Кремль вновь стал центром государственной власти, вместо царской резиденции —  квартира Ленина, рядом расположенные гостиницы вместили хлынувший в город бюрократический аппарат. Процессы уплотнения были разбросаны пятнами по новой столице.

Китай-город, к примеру, не просто сохранил функции центрального делового района, он усилил их. За его пределами стали размещаться ключевые здания новой власти: Чрезвычайная комиссия — на углу Лубянской площади и Большой Лубянки, Московский совет на Тверской, Наркомат иностранных дел — со стороны Кузнецкого моста. Уничтожались и закрывались монастыри, но не менялись тюрьмы. Существенное идеологическое значение имел сам облик столицы, так как Москва получила новое, навязанное сверху содержание — быть столицей «Первого в мире социалистического государства». И центр города должен был стать его витриной, с новым укладом и другой застройкой. 

— И здесь мы говорим о формировании нового быта?

— Да, и в первую очередь советских служащих, которые жили на зарплату, чье время было регламентировано, которые несомненно двигались в русле современных культурных тенденций — они посещали театры с тогдашними постановками, музеи. Этот скромный быт дает для археологии различные артефакты. Можно провести параллель с 1990-ми годами, которые отчасти похожи на период становления советского государства. И если сто лет назад появился слой служащих, то в 90-х — это был так называемый офисный планктон. Бытовой шлейф двух эпох очень похож. Толстовка, подпоясанная ремешком, сандалии, кепка — вот и готов образ советского служащего. А в 90-х мы видим костюм, галстук — недорогой вариант одежды. И если в первом случае было желание «закосить» под человека из народа, то во втором — человеку хотелось быть респектабельнее. В 1910 — 1920- мы видим эксперименты в театре с народным искусством, в 1990-х — отрицание классического наследия, авангард. В конце 1910 — в 1920-х годах на заводах появляется советская символа, в 1990-х — преобладание латиницы на вывесках и этикетках.

— То есть, быт определял сознание, формировал новые привычки?

— Практически да. Приток новых советских вещей на рынке стал очень заметным. Взять, к примеру, ту же посуду. Пожалуй, это самый первый показатель смены настроений в городе. Умирают фарфоровые заводы, фаянсовые фабрики меняют продукцию на агитационную. Фигуры пастушек на чашках и тарелках исчезают, вместо них появляется красное знамя и пионеры. В культурном слое мы находим все эти вещи. Советская символика появляется и на разных аптечных пузырьках — это тоже обнаружили при раскопках. В 1993 году на Манежной площади находили провода, изоляторы — город был технически развитым. Все это случится, конечно, не сразу, не в 1918-м со сменой столицы, а уже в начале 1920-х, после гражданской войны.

— Иными словами, Москва старается опередить других, вырваться вперед в своем развитии?

— Повторюсь, что Москва становится технически продвинутым городом — появляются бытовые приспособления, в дома приходит электричество. Через подобные косвенные вещи подчеркивается столичный статус города. Но не стоит забывать про здания.

Москва — город фантастической архитектуры 20-х годов. Благодаря строительству люди получили возможность воплотить идеологию напрямую. Например, принципы коллективной идеальной жизни воплощались в зданиях. На улице Орджоникидзе построили дом-коммуну для студентов. В здании есть общая библиотека, а косые окна на крыше хорошо освещали читальный зал. Помещения библиотеки со спальными корпусами соединяли душевые. Там стояли шкафчики, где студентов уже ждала пижама. Надев ее, они отправлялись в спальный корпус. Тумбочка, кровать — минимум вещей помогал восстановиться во время сна человеку. Физиологи считали, что во время сна не стоит заниматься чем-то другим. Например, читать книгу в кровати. Тогда человек не восстановится. В таких муравейниках и формировалась общественная жизнь.

Воплощали ее как раз в камне. Дома Мельникова, Наркомфина — подобных помещений мы уже не встретим, наверное, никогда. Форма подчинялась идее, которой были полностью подчинены архитекторы.

— Но это не продолжалось долго.

— Идея новой жизни, слома чего-то старого и построения нового как раз отразилась в очень коротком, но ярком эпизоде архитектуры. Но там есть одна беда — очень плохие строительные материалы. Сейчас существует большая проблема по их сохранению и последующему приспособлению. Маленькие кухоньки не предполагали того, что человек будет готовить и есть дома. Были столовые — иди с коллегами и не трать время на готовку, тебе дадут правильно приготовленную пищу. Хочешь культурно обогатиться — иди в библиотеку, театр или музей, нечего уединившись сидеть дома. Спальная ячейка не предполагала долгого пребывания в четырех стенах. Современный человек не воспримет такую планировку. 

— То есть, с приобретением столичного статуса Москва перестает быть размеренным городом, со спокойным укладом?

— Да, масса людей стала приезжать в Москву учиться, советские служащие стремились здесь работать, а энтузиасты построения коммунизма создавали ту среду, которая потом отражается в том числе и в археологии. Это неярко, но мы видим разные процессы: экономическая разруха, промышленный упадок на первых порах дают мало вещей среди находок. Но они вместе с архитектурой формируют понимание того, что жизнь в Москве менялась намного быстрее, чем в других городах. И это был первый советский город со своими проблемами и со своим индивидуальным лицом.

— Но эти перемены коснулись в основном центра города?

— Да, в первую очередь. Окраины были дачами, где еще сохранялся консервативный уклад. Нужно, конечно, понимать, что Москва сто лет назад была намного меньше, нежели сейчас, а ныне практически центральные районы тогда были глубокой периферией. Например, чтобы доехать в Коломенское меняли целых три вида транспорта. После революции в Москве наметился процесс, который происходит во многих крупных городах мира, — жилая функция постепенно вытесняла из центра. Силуэт города менялся, Москва становилась лидером, решавшимся на смелые градостроительные эксперименты. Ни один город в стране не давал людям такого широкого выбора, как Москва. 

— Наверное, можно сказать, что в итоге это было верное решение — перенос столицы из Петрограда в Москву?

— Да, в том числе в тактическом плане. Наступление армии Юденича в 1919 году показало, что Петроград был уязвим. Столица могла быть уязвима. Операция по овладению Петроградом должна была содействовать наступлению войск Деникина на Москву. Но быстрый рейд не получился, и столица осталась не тронута.