[b]Зачем он был нужен[/b]После индустриализации и коллективизации настала пора поставить в строй и интеллигенцию. И прежде всего писателей, которых Сталин окрестил «инженерами человеческих душ». И он же решил: хватит разных литературных групп и течений. Нужна единая писательская организация под неусыпным партийным контролем. Писатель – подручный партии.Такая вот была поставлена задача, и что сейчас удивительно, почти все писатели восприняли ее с восторгом. Но тогда это единодушие удивительным не казалось. Все находились в плену иллюзии, что в СССР строится грандиозное государство – общество высшей справедливости, и долг писателей – помочь партии в его созидании. Заметим, что пелена иллюзии застила глаза и многим западным интеллектуалам – достаточно вспомнить Бернарда Шоу, Лиона Фейхтвангера, Ромена Роллана, Луи Арагона…[b]Средь мрамора, в Колонном зале[/b]Первый всесоюзный съезд писателей открылся 17 августа в Москве, в Колонном зале, работал он в течение двух недель и закончился аж 1 сентября.[i]Средь мрамора, в Колонном залеПятнадцать дней мы заседали…[/i] – писали в стихотворном отчете Валентин Стенич и Юрий Олеша.[i]…Друзья пустыне и тайге –Афиногены, пастернаки,Здесь все на дружеской ногеС самим последним удыге……О, первый съезд!Пятнадцать сутокТы был сенсацией Москвы…[/i]Да, это было нечто. В те теплые августовские дни вокруг Дома Союзов собирались большие толпы «болельщиков» – студентов, рабочих, служащих, – всех волновали тогда дела литературные.С приветствием от ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров СССР выступил Андрей Жданов. Он без обиняков заявил, что «наша литература является самой идейной, самой передовой и самой революционной литературой…». А вот и аргумент: «О чем писать, о чем мечтать, о каком пафосе может думать буржуазный писатель, откуда заимствовать ему этот пафос, если рабочий в капиталистических странах не уверен в завтрашнем дне… Современное состояние буржуазной литературы таково, что она уже не может создать великих произведений… идет всеобщее измельчание и тем и талантов, и авторов и героев…» Стенографический отчет о съезде был издан (читается сейчас с «агромадным» интересом) и вскоре отправлен в спецхран: в начавшееся вскоре время Большого террора имена многих ораторов и делегатов оказались под запретом.С основным докладом выступил на съезде Горький, главный организатор и вдохновитель писательского форума. «Мы выступаем в стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина…» – эти слова Алексея Максимовича зал встретил овацией. Вождю «дорогому и родному Иосифу Виссарионовичу» делегаты съезда послали подобострастное письмо, в котором было обещано: «Мы будем бороться за то, чтобы наше искусство стало верным и метким оружием в руках рабочего класса и у нас, и за рубежом».Неоднократно пели осанну и Горькому, кто-то простодушно назвал его Сталиным советской литературы. Подобного сравнения родоначальник социалистического реализма, похоже, испугался, сконфуженно пробормотал в усы: «Этото нельзя-с… Эт-то не хорошо-с…» Горький с трибуны предложил собравшимся помечтать о будущих пятидесяти гениальных писателях.Потом понял, что это утопия и уточнил: наметим пять гениальных и сорок пять очень талантливых. Зал Колонного загудел, каждый стал думать, попадет ли он в грядущий список. Выступавшие писатели говорили цветисто. Про популярную до революции писательницу Лидию Чарскую было сказано, например, что она отравляет детей «сифилисом милитаристских и казарменно-патриотических чувств».[b]Чтобы никто не укусил[/b]Апофеозом на съезде прозвучали слова Леонида Соболева: «Партия и правительство дали советскому писателю решительно все. Они отняли у него только одно – право плохо писать». Этот «категорический императив» советские литературоведы цитировали потом вплоть до 1991 года.В дискуссии о том, как надо писать и о чем, приняли участие и представители трудящихся – от заводов, фабрик, колхозов, институтов и т. п. Все требовали книг из своей области: железнодорожники – о работе транспорта, военные – о Красной Армии. Шахтеры – о добыче угля и т.д. Колхозница Чабан упрекнула писателей: «Товарищи, не в обиду будет сказано, но женщина у нас в литературе не показана той женщиной, какой она сейчас на самом деле есть (голоса с мест: «Правильно»). Мы просим вас показать таких женщин, которые собственными руками надаивают 22 тонны молока. Мы просим вас показать таких женщин, которые работают день и ночь на молотилке. Мы просим вас показать таких женщин, которые лучше мужчин справляются с мешками при отвозке хлеба…» Досталось на съезде от колхозниц и Михаилу Шолохову, которого обвинили, что он в «Поднятой целине» представил свою Лукерью, «которая все время ласкается к мужу», а надо было показать ее исключительно как «ударницу колхозного производства».Представитель Осоавиахима (была такая организация) выразил твердое пожелание, чтобы каждый советский писатель умел стрелять. «А многие ли из вас умеют стрелять? Ворошиловский значок – это значок советского писателя… а когда и советский писатель будет владеть винтовкой на все сто, тогда уже никто нас не укусит, тогда нашу родину никто не съест…» Попутно досталось и западным писателям (доклад о современной мировой литературе и задачах пролетарского искусства делал Карл Радек). Рассуждения Радека о загнивании западной литературы с радостью подхватили. Микола Бажан, в частности, сказал, что «они (это – Джойс, Марсель Пруст, Дю Гар) не знают радости, в особенности радости свободного труда… они не творят, они конвульсируют…» Делегаты согласились: да, конвульсируют.[b]Мамонты и соловьи[/b]С докладом о поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР выступил Николай Бухарин. Всех интересовал вопрос, кого Бухарин назовет преемником Маяковского. Но Бухарин не спешил с ответом и в начале говорил о «проблеме качества». «Сейчас уже исчерпала себя полоса, когда можно было идти под полуироническим лозунгом: «Хоть сопливенькие, да свои». Нам нужно иметь сейчас смелость и дерзание выставлять настоящие, мировые критерии для нашего искусства и поэтического творчества, – наставлял Бухарин. – Мы должны догнать и обогнать Европу и Америку и по мастерству. На это мы должны претендовать…» А далее Бухарин отметил: «Жестокая некультурность провинции еще царит у нас. Наша поэзия еще не поднялась до понимания всего смысла нашей эпохи…» Эта критика не понравилась многим делегатам, а «назначение» первым поэтом Бориса Пастернака и вовсе вызвало волну негодования. «Творчество Пастернака – неподходящая точка ориентации для роста большой группы наших поэтов, являющихся людьми другой социальной биографии, другого видения мира», – протестовал Алексей Сурков.Против «первоклассного интимного поэта» (выражение Бухарина) яростно протестовал и Демьян Бедный. Он заявил, что ныне нам не нужны ни кузнечики, ни соловьи. Себя он назвал Ильей Муромцем и похвалился своими старыми бивнями.«Бухарин говорил с точки зрения мировой литературы. Я принадлежу к той группе пролетарских поэтов, которые смотрят на мировую литературу с точки зрения мировой революции», – заявил Демьян Бедный и сорвал аплодисменты.Оживленная дискуссия шла на съезде и по вопросу создания образа положительного героя. Общее мнение выразил опять-таки Алексей Сурков, который посоветовал поменьше слушать щебетанье лирических птичек, а почаще вечером доставать из дальнего ящика наган, прочищать его и смазывать. И не забывать: враги кругом.Накануне закрытия съезда досталось эмигранту Ивану Бунину.Его советский коллега Петров-Скиталец, ни капельки не сомневаясь, сделал вывод: «От литературного провала и неудач Бунина спасает только высокая техника…» Кто помнит сейчас Петрова-Скитальца? А подвел черту всем дискуссиям заведующий отделом культуры и пропаганды ЦК партии Стецкий: «Наша линия – это линия социалистического реализма». Вопросы есть? Вопросов не было! Все были согласны с чувствами рабочего Метростроя Кострова.Его стихи тоже прозвучали на съезде:[i]Так мы живем. Куем и рубим.И ненавидим. И поем.И учимся. И нежно любим.И жизнь большую создаем![/i]Первого сентября 1934 года Первый съезд писателей завершил свою работу. Юрий Олеша зачитал приветствие Центральному Комитету, во главе которого «стоит наш друг и учитель, любимый вождь угнетенных всего мира – Сталин».Заключительное слово сказал Максим Горький: «Вперед и выше – это путь для всех нас, товарищи, это путь, единственно достойный людей нашей страны, нашей эпохи…» Никто из аплодирующих Горькому еще не знал, какой путь уготован многим из них.[b]Литературная «зачистка»[/b]18 июня 1936 года ушел из жизни Максим Горький. До сих пор гадают: умер естественной смертью или его отравили? В ночь на 27 октября 1936 года арестовали Владимира Нарбута. Поэт и журналист, он был основателем и руководителем крупнейшего издательства «Земля и фабрика», создателем популярных журналов «30 дней», «Вокруг света», «Всемирный следопыт» и др. Владимир Нарбут был этапирован в Магадан, где и растворился в лагерной пыли. Не стало и Леонида Добычина, оригинального, самобытного писателя. Появившаяся в «Правде» 28 января 1936 года статья «Сумбур вместо музыки» назвала Добычина «формалистом», игнорирующим метод социалистического реализма. И Добычин таинственным образом исчез.Ну а затем настал 1937 год, и зачистка литературного поля пошла «всерьез и надолго». Одним из первых пал жертвой Артем Веселый, автор романа «Россия, кровью умытая». Репрессиям с последующей ликвидацией подверглись поэты-певцы деревни Сергей Клычков и Николай Клюев.В список жертв 1937-го попали: поэт Павел Васильев, прозаик и драматург Иван Катаев, писатель Николай Зарудин, поэт Николай Олейников…Одного из теоретиков ЛЕФа, поэта и переводчика Сергея Третьякова, арестовали в Кремлевской больнице, где он находился на лечении. В апреле 1938-го поставили к стенке писателя «эпохи революции» Бориса Пильняка. Обвинили в шпионаже и уничтожили поэта, прозаика и драматурга Бруно Ясенского.Арестовывали и расстреливали не только тех, кого когда-то называли «попутчиками», но и так называемых «пролетарских писателей».Одним из них был поэт Алексей Гастев, у которого были такие стихи: «Я люблю тебя, рокот железный, / Стали и камня торжественный звон…», индустриальная тематика не спасала. Не спасла она от расстрела и Владимира Киршона, автора пьес «Рельсы гудят» и «Чудесный сплав» – о человеке труда. В наши дни Киршон стал известен песней «Я спросил у ясеня…», помните, из фильма «Ирония судьбы»? Кто ответит – почему их всех уничтожили? Зачем это нужно было Сталину? Почему «не пришелся ко двору» поэт Борис Корнилов, чья песня из кинофильма «Встречный» облетела весь Союз:[i]Нас утро встречает прохладой.Нас ветром встречает река.Кудрявая, что ж ты не радаВеселому пенью гудка?..[/i]В ночь с 1 на 2 мая 1938 года был повторно арестован Осип Мандельштам, и на этот раз «век-волкодав» задушил его в своих объятиях. 12 декабря 1938 года подвергся аресту журналист № 1 Михаил Кольцов. В том же году арестовали Николая Заболоцкого, но он, к счастью, уцелел, вернулся из лагеря. И потом вспоминал: Где-то в поле возле Магадана, Посреди опасностей и бед, В испареньях мерзлого тумана Шли они за розвальнями вслед… В 1939 году арестовали Исаака Бабеля. Предчувствуя свой конец, он записал в дневнике: «Почему у меня непроходящая тоска? Разлетается жизнь, я на большой непрекращающейся панихиде…» А панихида продолжалась и продолжалась. В 1941 году ликвидировали Даниила Хармса и Александра Введенского… Кого-то убивали, кого-то оставляли в живых, но травили и отнимали право писать. Достаточно вспомнить судьбу Михаила Булгакова, Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Михаила Зощенко, Юрия Олеши, Николая Эрдмана, Бориса Пастернака… Вот как писал Варлам Шаламов, получивший в 1942 году свой третий срок:[i]На заброшенных гробницахВысекали письмена.Запишу на память птицамДаты, сроки, имена…[/i]Эти строки могли бы стать эпиграфом к Первому съезду наших писателей.