Барыня пришли и сыграли

[b]Уже Лопахин вспомнил, как Раневская его, мальчишку, назвала «мужичком». И досадно ему было, и приятно: вроде и будущего мужчину в нем увидела, и на его простое происхождение намекнула, а он-то вот теперь не простой – образованный и с деньгами… Засуетился Фирс: «Барыня приехали, барыня приехали...» – и зашевелилось все на сцене, ожило, вышла она, барыня Раневская – Рената Литвинова. Гибкая, стройная, благоуханная, шикарная и с кавалькадой – дочерьми Аней (Анастасия Скорик) и Варей (Екатерина Соломатина), лакеем Яшей (Дмитрий Бродецкий), клоунессой-приживалкой Шарлоттой (Евдокия Германова) и домочадцами имения с вишневым садом.[/b]Дамы в зале тут же зашикали: «Ее не слышно!» – они пришли посмотреть, как Литвинова, киношная жеманница, провалится на прославленной мхатовской сцене.Рената Литвинова посягнула на чужую территорию, и это ей еще аукнется. Моя соседка (видно, из незаслуженных актрис) то и дело раздраженно, вслух, с актерским драматизмом поправляла Литвинову. Со сцены звучало: «Что вы смеетесь?», а соседка дергала мужа, чтобы не очаровывался видением Ренаты, и с театральным надрывом уточняла: «Ну, чему вы смеетесь...» Еще месяца три назад театральные люди на всех углах якобы озабоченно судачили: «Ренату Литвинову совсем не слышно, беда-то какая!..» Да слышно ее, и урона русскому драматическому искусству, где нынче уже даже не обсуждается, что актеры не выговаривают тридцать две буквы алфавита, она никакого не нанесла.Литвинова – Раневская – стопроцентное попадание в роль. Актрисой ее назвать невозможно – она дива, природная аномалия с определенными и неповторимыми качествами магнетического обаяния интонаций, жестов, пластики.Только Литвинова может так, будто впроброс, нарочито жестко и монотонно произносить драматический текст Раневской о гибели сына. Не хочет эта Раневская ни сочувствия, ни жалости, она эгоистична в своем горе и одержима новой любовью к какому-то ничтожному человеку.Эта Раневская – барыня, для которой весь мир создан, чтобы служить ей, а она будет служить своему любовнику, цепляться за каждое, дающее ей надежду на счастье, слово в его телеграмме.Одинокая, порой бессердечная– а может, ненавязчивая в своей нежности к близким? – она готова подтолкнуть Лопахина сделать предложение Варе. Не вышло? Ну, что делать – чужая жизнь, чужие чувства…Не вышло у нее спасти и сад – значит, так тому и быть. А она будет жить, поедет в Париж доигрывать свой любовный сюжет…Это была прекрасная и очень смелая идея режиссера Адольфа Шапиро – пригласить на роль Раневской Ренату Литвинову. Мне она показалась великолепной. А как она играет? Слово «играть» в данном случае вообще неуместно. Играть можно научить, выдрессировать, натаскивая в мастерстве. В Литвиновой есть только Литвинова. Как ее можно научить актерскому мастерству, если ее жест, мимика опережают слова? У обычных актеров и людей все наоборот…А вот у Евдокии Германовой актерского мастерства тонны. Говорят, вживаясь в роль Шарлоты, она даже брала уроки у настоящего фокусника. Фокусы вышли совсем неинтересные, а роль состоит из ужимок, сухих и вымученных. И угораздило же кого-то приклеить к Германовой прозвище «вторая Джульетта Мазина»! Сгубили талантливую актрису. Да она теперь похожа скорее на Джима Кэрри из фильма «Маска». Старается, лицом «мордирует», прихрамывает, прискакивает – а в Шарлоте ни веселья, ни трагизма.Фантастически хорош в роли Фирса Владимир Кашпур. Точен, убедителен, трогателен его старик, беззаветно, с обожанием влюбленный в свою барыню, да и во всех домочадцев. Кстати, именно он составляет наиболее органичный дуэт с Ренатой Литвиновой. Они сошлись – отточенное мастерство и божественный плевок.Удачей спектакля стали и Андрей Смоляков в роли Лопахина, и Сергей Угрюмов в роли Епиходова. Приглашенный на роль Гаева знаменитый петербуржец Сергей Дрейден – как питерская погода: туманности с прояснениями. Порой он очень невнятен, а порой завораживающе привлекателен психологическими нюансами, интересными интонациями.Кажется, главным просчетом спектакля стало то, что играть его решили почти без декораций (сценография бесспорного мэтра нашей сцены художника Давида Боровского). Аскетизм тоже имеет пределы. Конечно, сыграть спектакль почти на пустой сцене, прибегая к необычному освещению трепещущей шторы или выдвинув из-за кулис шкаф в момент произнесения Гаевым знаменитого монолога «Дорогой, многоуважаемый шкаф!» – эффектно, стильно.Но все же для этой пьесы, очень привязанной к быту героев, к образу и шуму вишневого сада, такое решение было слишком радикальным. Да и беспощадным по отношению к актерам: сложно три часа играть, расхаживая туда-сюда по сцене, лишь время от времени касаясь стульев или скамеек. Голо, пусто, спрятаться не за что, облокотиться не на что…Ну, а об актуальности чеховской драмы и говорить не стоит.Тема новых людей, распродающих ценности бывшей элиты, всегда современна. Почти о том же писал лет за пятьдесят до Чехова и Александр Николаевич Островский в «Лесе». Когда Лопахин убеждает вырубить сад, настроить дач и деньги наживать, так и слышу сегодняшнюю Москву и знакомый мне диалог:– Что наш дом – труха одна! Вот рядом построили – там гараж в подвале, джакузи в квартирах, у них 5 тысяч долларов стоит квадратный метр.– Как же так, труха? Дом – все-таки модерн, фисташкового цвета, 1905 года. Да и переулок арбатский как-никак…– Какой, на хрен, модерн с фисташками… Землю у дома надо отмежевать, стоянку платную устроить…Был «Лес», потом «Вишневый сад». Так что, чует мое сердце, пространство сужается, и скоро появится на свет какая-нибудь новая пьеса «Арбатский скверик» в духе нетленных классиков…