ПОЛЕТЫ ВО СНЕ И НАЯВУ

[i]Возраст и опыт – не в счет. Важно, каков ты сегодня, сейчас. Над тобой, как Дамоклов меч, постоянный риск быть списанным – по разным параметрам. Под этим ходят все. Списанные с неба – самые грустные люди на земле… [/i][b]…Мы летели в Париж[/b] Рейсом «Аэрофлота». На борту – 188 пассажиров. Плюс экипаж. Я в кресле второго пилота. Штурвал на себя – самолет вверх, от себя – вниз. Правая педаль – поворот вправо, левая – влево… На панели – светящийся экранчик дисплея с осями координат и отметкой, которая не должна «выпрыгивать» за допустимые пределы. Любое отклонение опасно. Командир корабля – в кресле рядом. «Приготовились!» Задрожали руки. …Выруливаем на полосу. Вдали – мигающие огни аэропорта. В наушниках – команды на английском. Разрешают взлет. Разгон… С трудом удерживаю самолет на прямой – чтобы на бешеной скорости не выскочить с полосы. Запредельное напряжение. Так, штурвал на себя… Плавно… Отталкиваемся от земли. Уфф!. . Кр-р-расота! Летим!Огни аэропорта прощально мигают внизу. А передо мной – звездное небо! Большая Медведица приветливо черпает ковшом прямо по курсу. Убираем шасси. Можно расслабиться… …Заходили на посадку в аэропорту «Шарль де Голль». Самолет я сажала вручную. Не удержала глиссаду, то есть траекторию посадки: резко бросило о землю, потеряла шасси, соскочила с посадочной полосы. Чувствовала себя прескверно, хотя жертв не было. Мне говорили пешеходы «с ученым видом знатоков»: «Подумаешь – летчики! Да на автопилоте любой дурак взлетит и приземлится. А в полете они газеты читают и на стюардесс смотрят». Назову их поименно, никого не выделяя: летчики-инструкторы Павел Гончарук, Владимир Кветкин, командиры корабля Александр Спирин, Эдуард Пак, второй пилот – Вячеслав Гулько, бортинженер Степан Тымкив, штурман Василий Корягин и единственная в «Аэрофлоте» женщина-пилот Ольга Грачева. Все они – гордость «Аэрофлота». С огромным летным стажем в два десятка тысяч часов. Избороздили небо вдоль и поперек над всеми странами и континентами, летали в Африку и в Европу, в Северную Америку и Юго-Восточную Азию… Я благодарна им за терпеливость и понимание. Это они помогали мне вести самолет. [b]А теперь – правду [/b]В том, что сидела за штурвалом и что кабины пилотов были настоящими, – клянусь. Но «летала» я… на тренажерах. А пассажиры были гипотетическими. Все это – в Центре подготовки авиационного персонала «Аэрофлота». Кабина со строгим названием «комплексный тренажер» – действительно точная копия кабины настоящего лайнера: индикация приборов, радиосвязь с диспетчерской службой, видео- и аудиоэффекты, вибрация, тряска – полный набор летных ощущений. Ни у одной отечественной авиакомпании таких тренажеров нет. А летчику они нужны как воздух. Чтобы потом нас с вами безопасно по небу возить. Для земного человека здесь все необычно. И страшновато – тут все случается: отказ двигателя, системы навигации, водоснабжения, разгерметизация, пожар на борту с настоящим задымлением кабины… «Бортовой» компьютер моделирует любую нештатную или экстремальную ситуацию. «Взлететь» или «приземлиться» можно в любом аэропорту мира: ввел опцию в компьютер – и перед летчиками точная копия-картинка посадочной полосы и аэропортов Амстердама, НьюЙорка, Лондона, Токио, Коломбо. . . И огни не застывшие – живо подмигивают во весь горизонт. Все действующие летчики «Аэрофлота» должны «налетать» на тренажерах шестнадцать часов в год. Ну а если пересаживаешься на новый тип самолета или случился более чем месячный перерыв в полетах – и говорить не о чем: в небо – только через тренажеры. Чувство неуверенности в небесах опасно. [b]Рожденный ползать… [/b]Я спрашивала всех: «Почему пошли в летчики?» Они отшучивались: «В детстве спрыгнул с крыши – и мне понравилось». Но тут же: «Ну как вам объяснить? Ночь. Мир спит. А ты выруливаешь на полосу: она светится – красотища! Отрываешься от земли, будто врезаешься в масло – тишина и океан неба». Мне кажется, неправильно думать, что человек не летает потому, что у него нет крыльев. У нас нет крыльев потому, что мы не летаем. Восторг полета – как лакмусовая бумажка. Нет его – нет летчика. И никогда не будет. Кто-то приходит, учит инструкции, усваивает нечто моторное, механическое. И действительно может сесть и полететь. Но для неба этого мало. Образно говоря, без романтики летать можно. Но только низко, как пеликаны. Потом авиация тебя все равно где-то выкинет. Почти все, с кем я говорила, – или потомственные летчики, или имели кого-то из родственников с неба. Запах керосина, шум самолетов – для многих судьба со школьных лет. Они «больны» самолетами. И счастливо «болеют» всю жизнь. Они переживают, что сегодня количество авиапассажиров у нас, как ни странно, уменьшилось: «Раньше в небе было тесно. Взлетишь: от Москвы до Урала – сплошные самолеты. Когда входили в московскую зону, держали руку на кнопке, чтобы вклиниться в радиосвязь и доложить о готовности к посадке. Чуть ли не соревнование шло – кто первый успеет, ведь чтобы сесть, в очередь выстраивались. Сейчас ощущение в воздухе такое, как если бы вы уехали из центра Москвы куда-нибудь в Саранск или Урюпинск. Едете по улицам и не понимаете: дороги, светофоры есть, а машин – нет! Или как если бы вы выехали на Тверскую, а на ней всего две машины». В Шереметьево существовал когда-то элитный отряд центрального управления. Заоблачная мечта каждого летчика была туда попасть и летать за границу. Попадали единицы. В то время летчикам платили символически, но человек, который сюда попадал, видел весь мир. Сейчас потребность в летчиках упала до минимума. У летных училищ мизерные выпуски. Компаниям выгоднее взять подготовленного пилота, чем учить новичков. Да и никто раньше не думал в нашей совковой стране, где керосин был самый дешевый в мире, что жизнь превратится в коммерцию и за самолеты придется платить. [b]Что самое трудное в профессии?[/b]Не сговариваясь, пилоты ответили: «Самоограничение. Постоянно быть в форме, держаться «на гребне волны», чтобы не растерять, не привыкнуть, не загрубеть. Если с «гребня» соскочишь – волна накроет, назад дороги нет». Признаются: подготовка – это нудно. В том и искусство, чтобы не потерять ощущения новизны в привычном, даже в чтении толстенной книги под названием «Руководство по летной эксплуатации», даже в захлестывающем огромном вале бумаг – инструкций, сводок, анализа аварий, описаний новой техники… Плюс обучение нон-стоп – постоянное! Плюс английский. Плюс зачеты, тесты, проверки, экзамены. Без различия «погон» – командир ли ты корабля, второй пилот, пилот-инструктор, штурман, бортинженер… Требования одинаковы для всех. «Самолет, в отличие от людей, не распознает авторитетов». Плюс физическая кондиция – дважды в год медкомиссия: давление, зрение, слух, сердце. … А за час до вылета – строгая медицинская проверка. Требования жесткие. Нонсенс – не только ночь, проведенная в веселой компании перед утренним рейсом, но даже кружка пива под аппетитную воблу. Даже возраст, опыт – не в счет. Важно, каков ты сегодня, сейчас. Над тобой, как Дамоклов меч, постоянный риск быть списанным – по разным параметрам. Под этим ходят все. Списанные с неба – самые грустные люди на земле… [b]«Летающие» языки [/b]Международный язык для всех авиаполетов – английский, так называемый airspeaking. Кстати, затруднительный и непонятный даже для преподавателей вузов. Летные английские термины подобраны таким образом, чтобы не допустить неточные, двойные их смыслы или созвучия в произношении слов, имеющих разное значение. Например, у слова «ride» – куча значений: «плыть», «скользить», «нестись», «управлять», «угнетать», «болтанка», «тряска». А созвучное ему «right» в летной терминологии означает одно: движение вправо. Небрежно побаловаться фразеологией любят американцы, забавляются в эфире, кинув экипажу вопрос типа: «Как там у вас с болтанкой?» Созвучие сбивает с толку. В воздухе должно быть все четко и ясно. А если учесть, что небо бороздят японцы, китайцы, африканцы, корейцы, итальянцы, вьетнамцы и у всех свои особенности произношения, четкость английских команд имеет жизненно важный смысл. Говорят, что лучше немцев никто лучше связь не держит – те каждую английскую буковку выговаривают, облизывают окончания. С ними вести переговоры – одно удовольствие. [b]Чем летчики отличаются от «землян» [/b]Излучают они что-то настоящее, неподдельное – мужественность, надежность… У них хорошие лица, замечательные улыбки. В летной форме – глаз не оторвать: фуражки, кители, белоснежные рубашки. … Ну, женщины меня поймут. Ответственность их железна. Признались: перед полетом заводят два будильника – чтоб гарантия на двести процентов! Но: «Проснуться в три часа ночи без будильника?Легко! Ровно за несколько минут до того, как он прозвенит». Разумеется, их профессия становится характером. С женами бывают недоразумения: «Договорились: выезжаем из дома на работу в два часа. Два тридцать, два сорок… В три возникает вопрос: «Так к которому часу тебе на работу?» – «Да можно и к четырем». Для них это – нонсенс. В быту они так же педантичны. Инструкцию на новый купленный холодильник и телевизор, в отличие от нас, прочтут обязательно. Спрашиваю: «Что самое неприятное в вашей работе?» Чуть не хором отвечают: «Однообразие!» К примеру, полеты по одному и тому же маршруту: ну раз – в Дели, два – в Дели, пять раз – в Дели. Невыносимо! Как в соседний магазин ходить. «Однажды месяц летал по одной трассе. Я наконец понял знакомого водителя автобуса, когда тот мрачно шутил: «На пятом круге маршрута хочется задавить кого-нибудь для разнообразия». [b]Про пуговицу и Аллаха [/b]У них есть свои суеверия. Оторвалась перед полетом пуговица – прикрути хоть проволокой, но пришивать – ни в коем случае! Загадывать планы на «после полета» тоже нельзя. Пока не прилетели, не сели, не стоит говорить: «Вот сейчас прилетим и…» Что еще? Нельзя фотографироваться перед полетом. Говорят, что у летчиков из арабских стран есть присказка даже в полете: «Если угодно будет Аллаху». И они согласны: все во власти Провидения, или, если угодно, – Бога. Известный российский ученый генерал-майор запаса Владимир Пономаренко: «Мне понадобилось проработать 30 лет в авиации, испытать себя в аварийной ситуации, чтобы сейчас утверждать: летчики умеют принимать информацию от Вселенной. Они попадают в экстремальные ситуации, к которым не подготовлены, и вдруг на грани озарения появляется решение. Внутри какой-то голос говорит: делай вот так! Как это происходит, кто шепчет – наука этого объяснить не может. Но таких примеров сотни». Это «озарение» сложнее, чем условный рефлекс. Вообще в авиации есть правило: летчик всегда должен быть впереди самолета. А как же насчет «курорта» в полете со шторкой на окнах и чтением газет? Вопрос даже не возмущает летчиков – смешит: «Все это сказки. Примерно так же можно сказать о врачах: повесили на шею фонендоскопы и ходят в белых халатах». [b]Эпилог [/b]Спортсменам и артистам публика рукоплещет. Летчикам тоже – в международных рейсах после мягкой посадки. Но в кабине пилотов аплодисменты не слышны – им про них сообщают стюардессы. [b]НА ФОТО:[/b]Автор заметок – в кресле второго пилота