Семь слов в окружении Пикассо

[b]Вот уже двадцать четыре года все меломаны трепещут перед названием этого фестиваля, с нетерпением ожидая его программ. В этот раз основная идея – «Отражения – метаморфозы»: в истории всегда есть место конгениальным личностям, способным переосмыслить сюжеты и темы уже созданных шедевров. Нынешняя выставка метаморфоз классических сюжетов в работах Пикассо сразу настраивает на атмосферу будущего преображения.[/b]Игнат Солженицын – прекрасный представитель не очень знакомой нам американской фортепианной школы, выпускник Филадельфийской консерватории как пианист и дирижер. Изюминка данного концерта заключалась не только в исполнении вариационных циклов разных эпох.Но и в том, что, вопреки традициям, сначала исполнялась музыка ХХ века – Вариации Антона Веберна и Гномические вариации Джорджа Крама, – а уже затем XIX: Вариации Бетховена на вальс Диабелли.Московская публика весьма избалована музыкой классического и романтического периодов. Гораздо реже бывает представлен ХХ век, особенно музыка западная. Потому мастерское исполнение этих произведений Солженицыным многое не только приблизило, но и открыло.Интересно, как композиторы ХХ века пытались расширить возможности инструментов, искали новые способы самовыражения. Как вам такой принцип игры на рояле – не по клавишам, а по струнам?.. Согласитесь, нам это все еще в новинку. Особенно в Пушкинском.Вариации же Бетховена хорошо знакомы всем любителям музыки. Как и вся поздняя музыка Бетховена, они полны трагизма и любви, носят исповедальный и во многом философский характер. Игнату Александровичу удалось все это передать в очень непривычной манере некой отстраненности и взгляда как бы сверху на происходящее. Идея же «переворачивания» эпох оказалась действительно кстати.Почему-то вспомнилась мечта Стравинского создать машину, которая передавала бы музыку без человека-исполнителя. Что ж, машину не создали. И слава богу.А то, быть может, не состоялся бы на следующий вечер уникальный концерт «Солистов Москвы» во главе с художественным руководителем фестиваля Юрием Башметом. Если прибавить, что в нем приняли участие итальянский виолончелист Марио Брунелло, баянист Фридрих Липс и актер Евгений Миронов – любой мало-мальски культурный человек застынет в изумлении.В программу вошли «Семь последних слов Спасителя на кресте»: одно сочинение принадлежит перу Йозефа Гайдна (1785), другое – нашей современницы, Софии Губайдулиной. Интересно проследить, как меняется восприятие сюжета от XVIII века до XX.Гайдн в свое время звучал в Великий пост в храме, где окна, стены и колонны затягивались во все черное. И только одна лампа, висевшая в центре, освещала благоговейный мрак. Епископ, поднявшись на кафедру, произносил одно из семи изречений и принимался толковать его. Закончив, он спускался с кафедры и падал на колени перед алтарным образом распятого Христа. Паузу заполняла музыка. Затем епископ вновь поднимался на кафедру и снова и снова покидал ее – и всякий раз вступал оркестр.Зал Музея имени Пушкина на храм похож, а Евгений Миронов слова, предназначенные для епископа, читал проникновенно, с оттенками. Оркестр продолжал и развивал смысл слов чтеца.Партита же Губайдулиной для виолончели, баяна и струнных хоть и написана на ту же тему, трактована абсолютно иначе. Это уже год 1982-й. Каждый из инструментов несет свою смысловую нагрузку. Так, виолончель говорит от имени Христа, Бога-сына, баян Липса – от имени Бога-отца, а струнному оркестру доверена роль Святого Духа. Потому виолончель – это муки и стоны. Баян – вздохи и возгласы сострадания.Причем именно в звучании баяна Губайдулина делает открытие: игра ведется одними мехами инструмента, без обычного звука. Что производит эффект тяжелого дыхания огромного существа.Струнная группа (Святой Дух) ведет свою партию отстраненно и неземно, исполняя мелодии древнецерковного склада.Сюжет, проводимый сквозь семь частей «Семи слов», хорошо известен: прощение врагов («Ибо не ведают, что творят»), обращение к матери («Се сын твой»), предвещение будущего рая («Ныне же будешь со мной в раю»), страстная мольба («Для чего ты меня оставил»), муки жажды, свершение казни, предание Духа Христа в Божьи руки. Интонации музыки Губайдулиной здесь остры, трепетны и так проникновенны, что слушатель переживает музыку как ход собственной жизни. Редкое качество для современного композитора.