Аркадий Аверченко и его осколки разбитого вдребезги

Но именно поэтому возьмите в его день рождения томик его рассказов, спрятанный где-то на книжной полке, а нет такого - найдите его рассказы в Сети, это не сложно, и повод для этого обращения к великолепной литературе есть просто прекрасный: писатель родился сегодня, 27 марта, в далеком 1881 году.

Отец Аркаши очень рано разорился: он был торговцем и ему просто феерически не везло. Аркашу учили уму-разуму старшие сестры; врожденное чувство юмора помогало парнишке не озлобиться, а как-то почти весело воспринимать все удары судьбы. Ему было всего 15 лет, когда сметливого парнишку взяли на службу - он стал конторщиком на донецкой шахте. Бюрократии было полно и тогда: бесконечные подсчеты и записи вызывали у Аркадия и раздражение, и насмешку. И когда егоБ 18-летнего, взяли на службу в Харьков, что явно было повышением, он быстро нашел дело по душе: начал писать, а затем опубликовал первый рассказ в журнале "Одуванчик".

Он был молод и дерзок, бесстрашен и даже авантюристичен. Его влек Санкт-Петербург, и он отправился туда - искать счастья и славы. Во время революции 1905 года начал активно печататься как публицист, а потом принимается забрасывать редакции журналов удивительно смешными и острыми сатирическими произведениями. И более того - даже издает сам пару юмористических журналов, которые, правда, вскоре запретила цензура.

Чуть позже Аверченко вдохнул новую жизнь в журнал "Стрекоза" - "загибавшееся" издание, в котором когда-то публиковался Чехов. Это было фантастическое возрождение! В 1908 году "Стрекозе" на смену пришел "Сатирикон". В нем - чуть позже, конечно, печатались Леонид Андреев, Самуил Маршак, Алексей Толстой... Он привлек туда даже Куприна - очарованного стилистикой и качеством журнала, который сегодня можно назвать жемчужиной журналистики и литературы того времени. Аркадий Аверченко был и главным сотрудником журнала,и генератором всех идей, благодаря ему взошла и заблистала звезда несравненной Тэффи... Он начал выпускать и "Библиотечку Сатирикона" - тираж изданий превысил два миллиона...

Постоянным сотрудником "Сатирикона" и вдохновителем всех журнальных начинаний был сам Аверченко; становлением писателя первой величины была сатириконовская карьера Н.А. Лохвицкой (Тэффи). Помимо журнала выпускалась "Библиотека Сатирикона": в 1908-1913 годах было опубликовано около ста названий книг общим тиражом свыше двух миллионов, в том числе и первый сборник рассказов Аверченко "Веселые устрицы" (1910), выдержавший за семь лет двадцать четыре издания.

Как это часто бывает, "Сатирикон" со временем раскололи внутренние противоречия его создателей и творцов. Но за это время острое перо Аверчено выработало и затвердило новый стиль в литературе и сатире: он гипертрофировал действительность, но так, что мы верили ей, доводил ситуации до абсурда, но так, что это казалось реальностью; а юмор его был всегда на той высоте, куда не может дотянуться пошлость или грязь, он искрился и сиял, высмеивая и издеваясь - тонко, остро, резко...

Он радостно воспринял Февральскую революцию, но вовсе не понял Октября. Его юмор стал иным - он приобрел оттенки "черного", особенно когда в 1918 году Аверченко сбежал из центра революции на белогвардейский юг. Ему впервые стало тошно: его "Новый Сатирикон" запретили, страна разрушалась на глазах, происходило что-то такое, к чему он уже не мог относиться легко и с легким юмором или насмешкой. Он клеймил большевизм, писал не только антисоветские анекдоты, но и очерки и зарисовки - болезненно злые и пронзительные. И одним из последних ступил на борт корабля, покидавший родину - он уехал в Стамбул, а затем жил в Европе, глотая болезненные, горькие эмигрантские воспоминания о прошлом и живя при этом только ими.

...Эмигрантская жизнь привела его в Прагу. Он прожил в ней всего несколько лет, успел привыкнуть и к прекрасному, но все же к чужому городу, и к звукам чужой речи, начал обретать покой, успел написать несколько книг.

Судьба не дала ему завершить тот колоссальный разбег, который он совершил: жизнь его оборвалась в Праге, в 1925 году. Он был молод и полон идей. И справлялся в этом мире со многими трудностями. Но с потерей родины справиться так и не смог. Доживая несладкую жизнь эмигранта, он шутил, но как-то все же грустно, и бесконечно перебирал в памяти осколки разбитого вдребезги...

И если вы вдруг поймете, что не слишком хорошо знакомы с его творчеством, или подзабыли его, вспомните писателя, прочтя один из самых пронзительных его рассказов, который так и называется:

ОСКОЛКИ РАЗБИТОГО ВДРЕБЕЗГИ

...Оба они сходятся у ротонды севастопольского Приморского бульвара, перед закатом, когда все так неожиданно меняет краски: море из зеркально голубого переходит в резко синее, с подчеркнутым под верхней срезанной половинкой солнца горизонтом; солнце из ослепительно оранжевого превращается в огромный полукруг, нестерпимо красного цвета; а спокойное голубое небо, весь день томно дрожавшее от ласк пылкого зноя, к концу дня тоже вспыхивает и загорается ярким предвечерним румянцем - одним словом, когда вся природа перед отходом ко сну с неожиданной энергией вспыхивает новыми красками и хочет поразить пышностью, тогда сходятся они у ротонды, садятся они на скамеечку под нависшими ветвями маслины и начинают говорить...

У одного красивый старческий профиль чрезвычайно правильного рисунка, маленькая белая, очень чистенькая бородка и черные еще живые глаза. Он петербуржец, бывший сенатор, на всех торжествах появлялся в шитом золотом мундире и белых панталонах - был богат, щедр, со связями. Теперь на артиллерийском складе поденно разгружает и сортирует снаряды.

Другой - маленький рыжий старичок, с бесцветным петербургским личиком и медлительными движениями человека, привыкшего повелевать. Он был директором огромного металлургического завода, считавшегося первым на Выборгской стороне. Теперь он - приказчик комиссионного магазина и в последнее время приобрел даже некоторую опытность в оценке поношенных дамских капотов и плюшевых детских медведей, приносимых на комиссию.

Сойдясь и усевшись друг против друга, они долго молчат, будто раскачиваясь; да и в самом деле раскачивают головами, как два белых медведя во время жары в бассейне зоологического сада.

Наконец первым раскачивается сенатор:

- Резкие краски,- говорит он, указывая на горизонт.- Нехорошо.

- Аляповато,- укоризненно соглашается приказчик комиссионного магазина.- Все краски на палитре не смешаны, все краски грубо подчеркнуты.

- А помните наши петербургские закаты...

- Ну!!

- Небо - розовое с пепельным, вода - кусок розового зеркала, все деревья - темные силуэты, как вырезанные. Темный рисунок Казанского собора на жемчужном фоне...

- И не говорите! Не говорите! А когда зажгут фонари Троицкого моста...

- А кусочек канала, где Спас на Крови...

- А тяжелая арка в конце Морской, где часы...

- Не говорите!

- Ну скажите: что мы им сделали? Кому мы мешали?

- Не говорите!

Оба старика поникают головами... Потом один из них снова распускает белые паруса сладких воспоминаний и несется в быстрой чудесной лодке, убаюкиваемый - все назад, назад, назад...

- Помните постановку «Аиды» в Музыкальной Драме?

- Да уж Лапицкий был - ловкая шельма! Умел сделать. Бал у Лариных, например в «Онегине», а?

- А второй акт «Кармен»?

- А оркестр в «Мариинке»? Помните, как вступят скрипки, да застонут виолончели - Господи, думаешь: где же это я - на земле или на небе?!

- Ах, Направник, Направник!..

Сенаторская голова, седая голова с профилем римского патриция никнет...

Рядом два восточных человека, в изумительно выутюженных белых костюмах и безукоризненных воротничках тоже перебрасываются тихими фразами:

- С утра только я и успел взять из таможни 7 ящиков лимонов и 12 - спичек. Понимаешь?

- А Амбарцун?

- Амбарцуна мануфактурой завалили.

- А Вилли Ферреро в Дворянском Собрании?! Это Божье чудо, это будто Христос в детстве вторично спустился на землю!.. Половина публики тихо рыдала...

- А что с какао?

- Амбарцуна какаом завалили.

- Чего я никогда уже, вероятно, не услышу,- это игры Гофмана...

- А помните, как Никиш...

Из ресторана ветерок доносит дразнящий запах жареного мяса.

- Вчера с меня за отбивную котлету спросили 8 тысяч...

- А помните «Медведя»?

- Да. У стойки. Правда, рюмка лимонной водки стоила полтинник, но за этот же полтинник приветливые буфетчики буквально навязывали вам закуску: свежую икру, заливную утку, соус кумберленд, салат оливье, сыр из дичи.

- А могли закусить и горяченьким: котлетками из рябчика, сосисочками в томате, грибочками в сметане... Да!!! Слушайте - а расстегаи?!

- Ах, Судаков, Судаков!..

- Мне больше всего нравилось, что любой капитал давал тебе возможность войти в соответствующее место: есть у тебя 50 рублей - пойди к Кюба, выпей рюмочку Мартеля, проглоти десяток устриц, запей бутылочкой Шабли, заешь котлеткой даньон, запей бутылочкой Поммери, заешь гурьевской кашей, запей кофе с Джинжером... Имеешь 10 целковых - иди в «Верну» или в «Малый Ярославец». Обед из пяти блюд с цыпленком в меню - целковый, лучшее шампанское 8 целковых, водка с закуской 2 целковых... А есть у тебя всего полтинник - иди к Федорову или к Соловьеву: на полтинник и закусишь, и водки выпьешь, и пивцом зальешь...

- Эх, Федоров, Федоров!.. Кому это мешало?..

- А летом в «Буфф» поедешь: музыка гремит, на сцене Тамара «Боккачио» изображает... Помните? Как это она: «Так надо ходить по-о-о-чку»... Помните? Ах, Оффенбах!

Восточные человеки наговорились о своих делах, прислушиваются к разговору сенатора и директора завода. Слушают, слушают - и полное непонимание на их лицах, украшенных солидными носами. На каком языке разговор?..

- А «Маскотта»? «Сядем в почтовую карету скорей»... А джонсовская «Гейша»?... «Глупо, наивно попала в сети я»...

- Ну!... А «Луна-Парк»!

- А Айседора!

- А премьеры в Троицком или в Литейном!!.

- А пуант с Фелисьеном и ужинами под румын, у воды!..

- А аттракционы в Вилла Роде?..

- А откровения психографолога Моргерштерна! Хе-хе...

- А разве лезло утром кофе в горло без «Петербургской Газеты»?!

- Да! С романом Брешки внизу! Как это он: «Виконт надел галифе, засунул в карман парабеллум, затянулся «Боливаром», вскочил на гунтера, дал шенкеля и поскакал к авантюристу Петко Мирковичу!» Слова-то все какие подобраны, хе-хе...

- А «Сатирикон», по субботам! С утра торопит Агафью, чтобы сбегала на угол за журналом...

- А премьеры андреевских пьес... Какое волнующее чувство.

- А когда художественники приезжали...

И снова склоненные головы, и снова щемящий душу рефрен:

- Чем им мешало все это...

Подходит билетер с книжечкой билетов и девица с огромным денежным ящиком.

- Возьмите билеты, господа...

- Мы... этого... нам не надо. Почем билеты?

- По пятьсот...

- Только за то, чтобы посидеть на бульваре?! Пятьсот?..

- Помилуйте, у нас музыка...

- Пойдем, Алексей Валерьяныч... Понурившись, уходят.

У выхода приостанавливаются.

- А наш Летний Сад, помните? Эти дряхлые статуи, скамеечки... Музыка тоже играла...

- А канавка у Дворца. «Уж полночь, а Германа все нет»! Какие голоса были!.. Ах, Лиза, Лиза.......

- За что они Россию так?..