Андрей Донсков: «В Канаде растет интерес к русской литературе»
[i]Судьбы российского зарубежья запутаны. Кто-то из наших соотечественников в дальнем зарубежье постепенно забывает родной язык и культуру. Кто-то наоборот – способствует их сохранению и распространению. Канадский профессор русского происхождения Андрей Александрович Донсков сделал память о родной стране своей профессией – он изучает и преподает русский язык и литературу в университете Оттавы. Недавно он побывал в Москве. Корреспонденту «ВМ» удалось встретиться с ним благодаря содействию со стороны российского партнера Андрея Донскова по научной работе, доктора исторических наук Татьяны Таболиной[/i].[b]– Как вы оказались в Канаде?[/b]– Я родился в Югославии, в Белграде. Мои отец и дед – генерал Астраханских казачьих войск Андрей Николаевич Донсков – в силу исторических событий покинули Россию в 1920 году и оказались в Константинополе. Многие ушедшие вместе с Врангелем отправились во Францию, но мой дед предпочел Югославию, где была православная церковь. Отец там женился на моей маме, сербке, и в 1952 году они решили уехать из страны – как оказалось, в Канаду. В университете Британской Колумбии я получил образование по английской и русской литературе, после чего много работал в разных университетах, стал доктором наук. С 1981 года я работаю в Оттавском университете, являюсь полным профессором с 1986 года, а шесть лет тому назад стал директором Центра по изучению славянской литературы.[b]– Чем сейчас мотивированы канадские студенты, изучающие русский язык и литературу?[/b]– Интерес к России, ее культуре у студентов имеет волнообразный характер. Я помню, когда в СССР запустили первый спутник, множество студентов хотели изучать русский. Потом все притихло, а после распада СССР интерес к русской литературе угас практически совсем. Но за последние несколько лет – три, четыре – он растет снова. Сейчас в Оттавском университете русский язык и литературу изучают около трехсот студентов, многие посещают специальные курсы – на мой курс по Достоевскому и Толстому в этом году ходят сорок человек. В чем их мотивация? Дело в том, что канадские работодатели последнее время проявляют заинтересованность не в узких специалистах, а в людях с достаточно широким кругозором. Да и русские, которых сейчас в Канаде довольно много, стремятся дать своим детям образование. В одной Оттаве их уже пятнадцать тысяч.[b]– Часто ли вы бываете в России, привозите ли вы сюда своих студентов?[/b]– С 1968 года, когда я побывал здесь впервые, достаточно часто, иногда со студентами. И за эти годы я очень редко встречал студентов, которые, побывав в России больше недели, не начинали испытывать к ней самые теплые чувства. И это при том, что здесь нам никогда не было просто, и всегда были какие-то сложности, связанные с бюрократией. Но она есть и у нас, и очень важно понимать, что это – мелочь, пусть и обременительная, и постараться обращать на нее меньше внимания. Большинству моих студентов это удавалось, и Россия им нравилась.[b]– Ваша научная деятельность связана с Россией и несколькими научными центрами, в том числе и московскими – Музеем Толстого, ИМЛИ, МГИМО, Институтом этнографии. Как вы со своей канадской колокольни оцениваете уровень ученых вашей специальности, оставшейся в России?[/b]– Мне приходилось часто задумываться над этим вопросом. Здесь есть прекрасные ученые, но есть и тенденции, которые меня очень волнуют. Последние 25 лет я занимаюсь Толстым, и все эти годы я очень плодотворно работал с Лидией Дмитриевной Громовой, самым крупным местным толстоведом. Она одна из немногих умела читать жуткий, неразборчивый почерк Льва Николаевича. К сожалению, в прошлом году она умерла, и ее дело по полному изданию сочинений Толстого осталось незавершенным. Заменить ее здесь некем, и это меня тревожит. Я не критикую – я беспокоюсь за российскую академическую школу. Раньше здесь была система, издавались сборники, шли дискуссии, а теперь люди стараются работать индивидуально, что не очень правильно. На Западе сейчас тоже есть проблемы – ученые перестают цитировать работы своих предшественников; может быть, даже не читают их. Нам надо больше обращать внимание друг на друга.[b]– Известно, что разные волны русской эмиграции плохо находят общий язык между собой. Почему?[/b]– Очень трудно объяснить. Это, действительно, специфически русская черта. Возьмите украинцев, которых многое разделяет, – и вероисповедание, и политика – но они обязательно собираются для решения общих вопросов и действительно решают их. А русские за границей разобщаются… В свое время их притягивала и объединяла церковь – все мое поколение, например, общалось в церкви, я там познакомился со своей женой. Сейчас такого нет. Новая волна эмиграции лучше нас приспособлена к жизни в Канаде и, наверное, больше, чем мы, сосредотачивается на работе.[b]– Зарубежная и в том числе канадская пресса последнее время рьяно критикует Россию. В чем, по-вашему, причина такого отношения к нашей стране?[/b]– Я не могу сказать, что против России в Канаде ведется какая-то целенаправленная пропагандистская кампания. Наверное, истоки негативного отношения все-таки в том, что Россия остается для многих загадкой, а загадок скорее побаиваются. Меня радует то, что молодежь сейчас более позитивно относится к России, чем старшее поколение. Многие молодые заметили, что Россия не одобрила войну в Ираке, и им это понравилось. Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать – я интересуюсь политикой, но моя жена говорит, что я не очень хорошо в ней разбираюсь.[b]– А что говорят об этом ваши студенты?[/b]– Те, кто были в России, иногда говорят о том, что им не нравятся порядки в этой стране. Но я не встречал ни одного, который бы не вынес из поездки впечатление, что русские – гостеприимные, отзывчивые люди.[b]– Российское зарубежье за последний век создало своеобразную культуру, не похожую ни на какую другую. Востребованы ли духовные богатства русской эмиграции современной Россией?[/b]– Я не смогу вам дать на этот вопрос какой-то сногсшибательный ответ, но над ним стоит задуматься. В эмиграции оказались гениальные люди, и они многого добились. Российской молодежи было бы полезно узнать о них побольше, стоило бы поинтересоваться, как им удалось так сохранить культуру, что и сейчас их дети и внуки говорят по-русски. В эмиграции сильнее чувствуется, как уязвима культура твоего народа, и сильнее желание ее сохранить от натиска других культур. Точно так же человек может всю жизнь прожить рядом с музеем и так ни разу в него не прийти, но если он едет за границу, он обязательно идет там в музей. И правильно делает, но как было бы хорошо, если бы он еще вспомнил про тот музей, рядом с которым он живет! Но, к несчастью, люди обычно вспоминают о нем, только когда оказываются вдали от него.[b]– Вы возглавляете центр, который занимается славистикой – изучением славянских народов, в частности, русских. Стоит ли в России создавать научные и учебные центры, изучающие диаспору?[/b]– Безусловно. Диаспору полезно и нужно изучать. Это не просто научный интерес – диаспора может помочь вашим ученым и творческим людям взглянуть на то, что они делают, с непривычной для вас стороны.
