Крыло, режущее сердце

[b]Подлинная поэзия сродни колдовству. Только колдовство это особого рода. Оно начинается с подслушанного Божьего вздоха. С подсмотренного полета ангела. С отважной и дерзкой попытки облечь увиденное и услышанное в слово и передоверить его бумаге. И только потом прибавляется то, что от почвы и эпохи, от собственной боли за других, от пережитого и нажитого: «И, устав бессмысленно скитаться, // Прежним руслом ринется вода. // Я-то знаю, сны какие снятся // Женщинам и рекам иногда».Именно в этом знании – и личный опыт, и игра.[/b]Собственно, игра и опыт ощущаются во всех стихотворениях новой книги Татьяны Кузовлевой, где стихи – не стихи только, а глубокое, свободное и вместе с тем не защищенное никем и ничем дыхание поэта, обретшего силы дышать и безотчетно, и безоглядно, «...как дышит птица, // Пускаясь в дальний перелет». И совсем не случайно свои размышления, предваряющие книгу Татьяны Кузовлевой, Римма Казакова завершает словами: «Разделяя дальний перелет одного из достойнейших наших поэтов...» Разделить, быть может, даже и не столько сам перелет, где дальность и высота свои у каждого, но глубину и чистоту дыхания, взмах крыла, что и важнее, и труднее: «Для этого дышу, для этого иду // Туда, где до меня никто доселе не был, // – Там слово и душа подвержены суду, // Там стать землею мне, чтоб вы дышали небом».Поэтическое слово представительствует – и не по обязанности, а по невозможности автора писать и дышать иначе, – за всех, кто нуждается в помощи, добре и любви. И Татьяна Кузовлева не отказывается от этой ноши, но лишь достойно и сдержанно подтверждает, что так и должно быть: «Я усвоила горькую правду: // Тот, кто совестлив, –/ / Тот виноват».Для нее отвечать по совести – это отвечать и за никому (читай: государству) не нужных сегодня стариков («Изношены. Использованы. Выжаты. // Унижены. Забыты. Не нужны. // За прошлое своей страны – пристыжены. // За собственные беды – прощены»), и за павших в российской земле своих и чужих солдат («За то, что не всех схоронили солдат, // С нас спросит когда-нибудь время. // И я, покаянно потупивши взгляд, // Стою перед жертвами всеми»), и за беженцев («Матерь моя горькая, Россия, // Собери их под своим крылом»), и даже за мужчин («И я у Господа просила, // Чтоб у черты добра и зла // Освобожденная Россия // Своих мужчин поберегла»)! И за саму Россию, конечно.Век минувший, век «кровью обозначенных начал и кровью же отмеченных итогов», век, «не знавший покаянья», она судит честно и жестко, но людям – близким и дальним – дарит только одно: любовь. И эта любовь – от понимания, что «иной – он по-иному чу_ден», от безоговорочного признания ценности и уникальности иной жизни и иной судьбы. И своей особой миссии в этом ином мире: «И коль с людьми тебя свело, // То пусть с тобою будет людям // Легко, надежно и светло». С Татьяной Кузовлевой рядом действительно так: легко, надежно и светло.Одна из повестей Юрия Трифонова носит горькое и печальное название – «Отблеск костра». Пронзительный и светлый, обжигающий отблеск любви – в стихах «Дальнего перелета»: «И вам жалеть меня не надо. // Я знала, что такое страсть. // Мне жизнь от рая и до ада // Открылась и отозвалась».Талант любить, быть открытой людям всегда оплачивается уязвимостью и незащищенностью. Татьяна Кузовлева из тех, кто умеет раны прятать, скрывать. Из тех, кто не говорит об этом вслух. И потому создается обманчивое ощущение легкости проживаемой ею жизни. Но если внимательно присмотреться, то за ее спиной виден «обломленный контур крыла, // Режущий сердце с фантомною силой». Это крыло всегда сокрыто. Но именно к нему следует присмотреться внимательнее. Раны на нем – подтверждение подлинности и глубины поэтического дара. Их выстрадать надо.