Уроки японского

[b]После Гитлера и Ленина – японский император Хирохито. Очередная, третья часть тетралогии о вождях и вкусе власти, не всегда божественной, но всегда столь притягательной. На этот раз – Япония 1945 года, ужас Хиросимы и руины Токио, война, которая тлеет, чтобы погаснуть или разгореться с новым пылом.[/b]Тот период истории ХХ века, о котором известно очень мало. Сокуров-историк, Сокуров-режиссер, Сокуров-оператор – един в трех лицах – отважно приподнимает завесу над национальной трагедией японцев – вынужденной капитуляцией перед Штатами. Тема, чрезвычайно болезненная для островитян, требующая безупречного такта и меры.К тому же японские традиции запрещают изображение императора в художественном фильме. До нас дошли лишь редкие документальные кадры императора Хирохито...Восемь лет назад Сокуров, отчасти оправдывая свою фамилию, потянулся к Японии и, в частности, к этой теме. Просто «заболел» Хирохито и его жизненной философией – и подбил на написание сценария своего верного Юрия Арабова. Идея получила поддержку канала СТС, «Ленфильма», ФАККа, а также итальянских и французских продюсеров. 17 февраля показ фильма одновременно начнется в Berlinale Palast и в кинотеатрах России....В первых кадрах император Хирохито (Иссей Огата) беспомощен, как ребенок. Его одевают и обувают, перед ним открывают и закрывают двери, он двигается как заводная игрушка... Но вместо роскоши дворца – мрачно-холодные стены бункера. Вместо царского ложа – походная кровать за ширмой... А вместо уверенных в себе соратников – насмерть перепуганные, отчаявшиеся лица министров, во взглядах которых читается лишь одно: когда? Когда император решится на кровавый акт чести? То самое знаменитое харакири, которое должно послужить сигналом многомиллионной армии к атаке против чужаков, жестоких и безмозглых янки...Но император как бы не замечает этого аромата смерти, парящего в воздухе... Он выводит кисточкой иероглифы хокку о сходстве снега и цветка сакуры и быстротечности бытия. Любуется крабиком с разными клешнями, похожим на доброго самурая...Беседует с академиком о природе северного сияния и о том, возможно ли оно в Токио... Перелистывает альбомы с фотографиями кинозвезд... Взгляд его падает и на Чаплина... Не случайно... «Чарли!» – окликнут скоро его развязные армейские фотографы, заставляя позировать на фоне столь любимых роз и райских птиц... А он и не обидится. Для него, царя по крови, понятия гордости и спеси – ничто по сравнению с проявлениями жизни – император с увлечением занимается гидробиологией.И при этом совсем не считает себя богом: «У меня такое же тело, как у вас. У меня на коже никаких отметин даже нет», – заявляет он к ужасу окружающих, которые видят в нем 124-го потомка богини Солнца Аматэрасу.Но реальность возмездия за преступный союз с Гитлером, полная напалма и крови, настигает его в кошмарном сне – потрясающая по красоте анимация, в которой огонь пылает через хрустальную воду, а столь любимые императором рыбки парят как смертоносные бомбардировщики... Звучит японская музыка, а также Вагнер... Кружевной темпоритм фильма гармонизируется его многоязычием: он идет практически на трех языках – японском, английском и русском (кстати, за кадром – голос Сокурова-переводчика).Кульминация – встреча императора с главнокомандующим союзными оккупационными силами в Японии генералом Дугласом Макартуром (Роберт Доусон). Тот все-таки поймет подлинное величие правителя не от мира сего и не станет объявлять его военным преступником. А позже напишет в своих мемуарах, что встретился с «первым японским джентльменом по силе духа».На наших глазах рождается чудо. Этот как бы беспомощный, щуплый, неуверенный в себе господин, жующий губами, поднимается на высоту нравственного подвига. Потрясающе играет Иссей Огата. Японский вариант покаяния – не словами, а делом...Герой идет наперекор традициям японского общества, где, в отличие от христианской морали, людьми движет не страх, а стыд, и берет на себя всю ответственность за действия армии и правительства. 15 августа он обращается к армии и народу с призывом окончить военные действия. Молодой оператор, записывающий это обращение, не выдержав позора, делает себе харакири – как и более 500 японских офицеров... А Хирохито к тому же отказывается от «божественного статуса» – приняв личное бесчестье, спасает от позора нацию. И удаляется в частную жизнь, как в реальное спасение... Причем не стыдится своего позора – потому что знает, во имя чего действует: «Император всегда стоял за эволюционное развитие, как это принято в природе». Это настоящий Хранитель Жизни, который пусть и запоздало, но учит свой народ не погибать, а выживать...После сомнительного «Отца и сына», который многие расценили как шаг назад, Сокуров вновь доказал, что ему по плечу самые серьезные творческие задачи.Продолжил – уже на новой художественной высоте – глубокий честный разговор об ответственности не только личности, но и общества, о нравственной природе и наднациональных законах власти, цене мира и человеческой жизни, гуманитарном аспекте политики. В гостинице «Балчуг», на пресс-конференции, после фильма и в личном разговоре с корреспондентом «ВМ» мастер так пояснил некоторые свои идеи:– Как режиссер я пытаюсь все время повернуть внимание на тех, кого называют тиранами. Пытаюсь вернуть человеческое обличие этим несчастным. Вернуть их в наши ряды. Нет большего виновника преступлений, чем само общество. Вина этих людей с течением времени деперсонифицируется, все становится как бы сложнее и проще.Мне кажется, никакого дьявольского вмешательства в жизнь не существует. Пора говорить об ответственности народа, а не отдельной личности. Далее ходить по кругу и сечь больных людей нельзя, это бессмысленно. Надо обратить внимание на себя, свою природу. И нет отдельной истории японской, русской или американской – все, что происходит в мире, абсолютно взаимосвязано. Все, что случилось в Японии, – имеет резонанс для русского народа – это сообщающиеся сосуды, а не отдельные котелки. Время меняется, все стало общим.[b]– В чем урок Хирохито?[/b]– Представлению о национальной гордости Хирохито предпочел спасение человеческих жизней. В этом великая заслуга Хирохито и тех американских политиков, которые смогли понять и оценить его позицию. Это урок поразительный, беспрецедентный – сила может быть умной и доброй.[b]– У вашего императора есть время в расписании на размышления, на сочинение стихов...[/b]– Император в Японии – фигура чистая. Он не участвует в карательных акциях, это гуманитарная фигура. И каждый день пишет стихи – это культура. Стихи в фильме – гуманитарная мотивация в разговоре о власти.Может, нам пора разобраться в японском опыте – у нас ведь зафиксировано в сознании, что власть дегуманизирована, что она ненавидит собственный народ, не понимает его, имеет отдельные от народа мысли и настроения. Практика современного общества показывает, что это так. Безвластное общество невозможно. Но ведь есть и другие примеры, когда власть может быть гуманитарной....[b]– Вы второй раз выступили в качестве оператора...[/b]– Да, я сижу за камерой, занимаюсь композицией, правлю свет, работаю с актерами... Ведь картина получилась беспрецедентная по качеству и исполнению. Копия обрабатывалась в Италии, это штучная работа. Мы пошли дорогой, которой никто не шел, и дальше «Русского ковчега» по тонкости изображения, по живописности.[b]– Почему фильм снимался так долго?[/b]– Много было экономических проблем. Мы попали в президентские выборы, была парализована экономическая жизнь в стране, никакой финансовой поддержки не было...А мы были завязаны с несколькими странами, с большим количеством актеров, у нас очень сложный график... Казалось, что картина погибнет. К тому же много технических сложностей мы решали в первый раз. И решили усилиями московских и петербургских кинематографистов.[b]– Как отнеслись к идее фильма в Японии?[/b]– На первом этапе наши японские друзья все как один говорили, что это невозможно. Ректор токийского университета считал, что мы не найдем ни одного японца, который согласился бы участвовать в картине. Мы думали сначала приглашать японцев из диаспор разных стран – Малой Азии, Европы, Океании...Прошло время – и мы могли выбирать. Пошли предложения по Интернету. Лучшие актеры драматических театров Японии предложили свои услуги. Несколько претендентов оказалось на роль императора. И никто не боялся, все с огромным желанием прошли пробы, работали с костюмами. Япония сейчас ждет, какой будет результат в Берлине, но в любом случае картина там пойдет. О фильме знают император и императрица, они ждут его с большим интересом...[b]– А почему вы решили читать закадровый текст сами?[/b]– Я делал черновой перевод сам, но посмотрели продюсеры и решили, что точнее по интонации никто не сделает. И время еще поджимало. Работа была очень большая, много деталей...[b]– Говорят, в вас, Александр Николаевич, течет восточная кровь... Вы чувствуете близость к этому народу?[/b]– Про кровь не знаю, на анализ не сдавал. Но когда впервые оказался в Японии, все показалось родным. Я проехал ее от севера до юга, до тропического архипелага. И понял: у народа сложный характер, сложная эмоциональная сфера. Это народ, живущий в предчувствии катастрофы, уставший от реорганизаций, от борьбы за жизнь. Они, в отличие от европейцев, должны совершать внутренние революции. Я, естественно, не был знаком с императором, но у меня нет вопросов по мотивации его поступков, эмоционального состояния, формулы поведения, характера... Мы работали с великолепными актерами, которые любят режиссера, безукоризненно дисциплинированы, сосредоточены до маниакальности, точны в исполнении поставленной задачи, аккуратны, нравственны в своем труде. А Иссей Огата по своим способностям миниатюризации работы – просто фантастический человек, близкий к дарованию Райкина. Да все японцы – удивительно разнообразные личности, внешне не похожие на актеров. У них есть превалирующее человеческое качество. Они никогда не манерничают, никогда не изображают из себя актерских див, это веселые, свободные, энергичные люди. И они меня многому научили. Я по-другому стал относиться к драматическим актерам – впервые у меня возникло желание поставить спектакль. Есть предложение это осуществить в Киото.Причем взять пьесы на выбор. Если сложится – хочу поставить Арабова и что-нибудь из японской классики – может быть, в стиле театра НО.Если у вас открыто сердце, если нет внутреннего червячка, то вы поймете любую культуру. Вам будет любо-дорого любое проявление человеческой лихости. Но если мы настроены критически – это мешает. Надо разрушить искусственные перегородки, надо быть открытыми миру. Особенно русским людям. Такая у нас задача.