Я думаю о нем каждый час, каждую минуту!

[b]Мой отец погиб 2 октября 1942 года, через два года умерла мама. Воспитывала меня бабушка, мать отца, которую я, двухлетний ребенок, сразу стала называть мамой. Остались от моих родителей фотографии, письма. Остался дневник, который моя мама вела в самые страшные годы войны. Я часто читаю и перечитываю эти строки…[/b]Мои родители были знакомы с раннего детства: учились в одной школе. Мама, Елена Николаевна Доленко, тогда жила на ул. Станкевича, а отец, Арский Александр Павлович, – в писательском доме в проезде Художественного театра. Его отец, Арский Павел Александрович, был поэтом и драматургом, автором популярного перед войной танго «В парке Чаир распускаются розы».У них были и общие близкие друзья: Всеволод Багрицкий, сын поэта Эдуарда Багрицкого, живший в этом же доме, и Люся Боннэр, ныне известный политический деятель Елена Георгиевна Боннэр. В доме еще особенно отец дружил с Юрием Малышкиным и Вальдеком Ильенковым, детьми писателей Александра Малышкина и Василия Ильенкова. Дети писателей и поэтов, эти мальчишки сами много писали. Мой отец перед войной начал писать повесть, где главную героиню звали Наташей. Он очень любил это имя и просил маму, если родится девочка, так ее назвать, что мама и сделала.Поженились родители 3 марта 1941-го. Им обоим тогда не исполнилось еще и девятнадцати.Уже на третий день после объявления войны отцу принесли повестку из военкомата. По словам бабушки, он так обрадовался этой повестке, что поднял почтальона – молодую девушку – на руки и закружил по комнате. Та удивилась: «Чему радуетесь, ведь война?», на что отец ответил: «Иду защищать Родину!» Никто и не думал тогда, что война затянется на четыре года: вся сталинская пропаганда, все фильмы и литература убеждали советский народ, что наша армия самая сильная, что она может в один миг разгромить любого врага! Безоглядно верил в это и мой отец.В справке, выданной ему военкоматом, говорилось, что он «признан годным к строевой службе в кадрах РККА и зачислен в команду № ОЗО/40». 15 августа он должен явиться в 8 час. 30 мин. на Кузнецкий мост, дом 6/3, «остриженным под машинку, одетым в теплую одежду и исправную кожаную обувь, иметь: кружку, ложку, две пары нижнего белья и мешок для собственных вещей».Провожала отца на фронт вся родня и с той, и с другой стороны, пришли друзья по школе и дому. Мама уже была беременна на четвертом месяце. Она и бабушка плакали, а отец убеждал их, что расстаются они ненадолго и скоро опять будут вместе.Отец был мобилизован одним из первых среди родных и знакомых. Мой дед, Павел Александрович Арский, тоже писал заявления в военкомат с просьбой отправить его на фронт, но получал отказы из-за возраста. Он (у него уже тогда была другая семья) и моя бабушка уехали в эвакуацию в Чистополь вместе с Союзом писателей. Там же оказался и Сева Багрицкий, который еще в девятом классе был освобожден от армии из-за сильной близорукости. Он попал на фронт только в январе 1942-го.Мама, несмотря на уговоры бабушки ехать с ней в Чистополь, решила отправиться к родному дяде в Ашхабад, надеясь, что там, на юге, ей с ребенком будет лучше. На самом деле все оказалось далеко не так. В Ашхабаде, как и везде, был страшный голод, продукты выдавались строго по карточкам. Особенно трудно приходилось тем эвакуированным, которые не работали, – они не получали карточек даже на хлеб. Мама же не могла работать из-за грудного ребенка и жила на скудные деньги, которые ей присылали из Москвы родные.В Ашхабад почта приходила редко. Мама записывает в своем дневнике: [i]«…Шуренок говорит, что он мне мало пишет, но что в мыслях он всегда со мной. Я тоже ведь о нем вспоминаю каждый час, каждую минутку. Но мне в моих письмах хочется показать, как я его люблю, как думаю о нем, как лелею встречу с ним. А он не может написать, хоть чуть больше. Ведь каждое его слово для меня так много значит, так дорого!»[/i]Мама очень страдала от того, что отец редко писал. Ее страшила мысль, что он может погибнуть. 23 января 1943 года, когда его уже действительно не было в живых, но никто из родных еще об этом не знал, она записала в дневнике: [i]«От Шурика писем нет. 1 сент/ября/ получила последнее письмо. Что с ним? Эта мысль так и сверлит все время, не исчезая ни на минуту… Меня так страшит мысль, что я его больше не увижу, что хочется рвать на себе волосы и кричать, кричать, кричать!»[/i]Маме вообще было плохо в Ашхабаде. [i]«Я так измучилась, – записывает она, – боже мой, ведь я совсем одна, никто мною не интересуется, никто не сочувствует и никому, буквально никому я не нужна. Как тяжело это сознавать, сколько слез пролито от этих мыслей. Москва, такая родная, где есть люди, которые любят и понимают меня, и так она далеко!»[/i] Дневник становится для нее настоящей отдушиной.18 апреля 1942 года она пишет: [i]«12-го был Ш. Каменский. Принес печальное известие: на Ленинградском фронте убит Сева Багрицкий. Мне как-то не верится. Но если это так, то очень и очень жаль. Все-таки с Севой у меня связано много всяких воспоминаний, и хочешь или нет, а он был моя первая любовь».[/i]Долгое время мама ничего не знала о своей подруге Люсе Боннэр, но вот их общие друзья прислали о ней сведения, и она радуется: [i]«Надюша прислала письмо, в котором пишет, что нашлась Люсенька Б. Она работает в санпоезде, возит раненых. Ей можно писать в г. Киров. Написала. Теперь не дождусь ответа. Я так рада, что она жива! Ведь она моя лучшая подружка».[/i]И когда в Ленинграде умерла Люсина бабушка, Татьяна Матвеевна Боннэр, которую родные и знакомые звали Батаней (от баба Таня), мама с грустью отмечает: [i]«У Люси Б. умерла Батаня. Очень тяжело. Какой хороший она была человек…»[/i]Весной 1942-го после тяжелых боев остатки отцовской части вернулись под Москву, в Реутово, и там отец проходил переобучение на артиллериста. Бабушка, к тому времени с трудом вернувшаяся в Москву, смогла у него побывать. Однако уже с июля письма от него стали приходить все реже и реже.Потом наступило молчание, и длилось оно почти полгода, а потом бабушке пришла похоронка – узенький листок бумаги с коротким сухим текстом, напечатанным на машинке: [i]«Арский Александр Павлович, рождения 1922 года, убит 2 октября 1942 года в 3 часа утра, осколком мины. Похоронен 2 километра Западнее дер. Красное, Темниковского района, Смоленской области».[/i]Деревня Красное находится недалеко от деревни Королево, где родился его отец, Павел Александрович Арский. Вот так случилось: отец родился на Смоленской земле, а сын там погиб.Устраивает жизнь иногда и другие удивительные вещи. Пятьдесят лет спустя после гибели отца я встретила его однополчанина Николая Кирилловича Батаева. Причем выяснилось это не сразу. Я тогда работала в многотиражной газете завода «Москабельмет», а Николай Кириллович как ветеран войны часто писал в газету свои фронтовые воспоминания. Прошло лет пять. Однажды во время очередного банкета в заводской столовой в честь Дня Победы мы оказались с ним за одним столом. Ветераны, как полагается, выпили фронтовые сто граммов, оживились и стали вспоминать боевое прошлое. Почему-то разговор зашел о моей фамилии, и я стала рассказывать о своем деде, поэте Павле Арском.– Постойте, постойте, – вдруг сказал Батаев, – а ведь я знал сына поэта Арского – Сашу Арского.И Николай Кириллович посмотрел на меня, как будто увидел в первый раз.– Так, выходит, это ваш отец?! Я от волнения не могла ничего сказать и только утвердительно кивнула головой.– Да-а-а, – протянул он задумчиво. – Хороший был паренек, добрый, отзывчивый. Пел нам песню своего отца «В парке Чаир распускаются розы». Мы его еще спрашивали, где находится этот Чаир? Николай Кириллович задумчиво смотрел в одну точку, как будто видел эту картину из прошлого.– Он погиб на моих глазах. Это было поздней осенью 42-го, под Юхновым. Мы с ним ночью находились в карауле. Было очень холодно, и стояла странная, звенящая тишина, ни звука – ни с нашей стороны, ни с фашистской. И вдруг под утро немцы начали массированный артобстрел, буквально обрушился шквал. Саша сразу упал. Я к нему подскочил – он был уже мертв. Подбежали санитары и унесли его.Николай Кириллович помолчал.– Как же я раньше не догадался, что это ваш отец? Арская и Арская, а вот как вы вспомнили про своего деда-поэта, так меня и осенило.…Известие о смерти отца шло в Ашхабад полгода. После этого мама перестала вести свой дневник, последняя запись в нем сделана 1 марта 1943 года.…Сева Багрицкий погиб 26 февраля 1942 года, выполняя задание редакции. Кроме Севы, из общих друзей моих родителей погибли Людмила Чернина, Георгий Рогочевский, Петр Гастев, Юрий Селивановский. Пропал без вести Юрий Малышкин (в 70-х годах к его маме пришла аспирантка, кажется, из Ленинградского университета, и сказала, что обнаружен военный дневник Юры, она готовит его к публикации в журнале и делает диссертацию. Но мы так и не увидели этого дневника ни в рукописном, ни в печатном виде).И это только те, о ком мне известно из маминого дневника и рассказов бабушки. На самом деле их может быть намного больше, юношей и девушек, отдавших свою жизнь за освобождение родины. Это о них, своих друзьях и ровесниках, Сева Багрицкий написал:[i]Нам не жить как рабам,Мы родились в России,В этом наша судьба,Непокорность и сила.[/i][b]Наталия АРСКАЯ[/b]