Письма в «Вечерку»

[b]Хлебушек с солью[/b]Осень 41-го. Я, 14-летний мальчик, отправляюсь из Харькова с ремесленным училищем на Урал. Не думалось тогда, что война продлится так долго! Ведь были воспитаны на том, что «чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим!» Пришлось, отдавали.В 1942-м очутился я в Нижнем Тагиле, определили нас на авиационный завод № 381, который был эвакуирован из Ленинграда. Поселили нас на Вагонке, это километра три от завода. Там было выстроено много бараков, где проживали по 50–60 человек в каждом. Работать приходилось очень много, днем и ночью, без праздников и выходных. Зимой морозы доходили до 40–45 градусов, что для нас, южан, было совсем мучительно…И у нас, мальчишек, была тогда одна мечта: чтоб поскорей разгромить фрицев и вдоволь поесть хлебушка с солью! А сейчас посмотришь – батонами, буханками иной раз выбрасывают хлеб! Еще помню, как ходили мы там в баню. В санпропускнике (где прожаривали одежду) работала одна пожилая женщина, уж не помню, как ее звали. Бывало, подойдет ко мне, когда я одевался, вздохнет: «Сыночек, и какой же ты худой, лопатки-то торчат, как недоразвитые крылышки у курицы ощипанной!..» В начале 43-го завод и мы с ним приехали в Москву. Продолжали работать. Завод находился на Ленинградском проспекте, напротив метро «Динамо». Так и прошла на этом заводе вся моя сознательная жизнь, больше чем полвека. А выпускали мы самолеты… для фронта, для Победы! Жаль, что нас, тружеников тыла, не хотят приравнять к участникам боевых действий. Разве мы это не заслужили?[b]Олег Альфредович КЛЮЧИНСКИЙ,78 лет22 июня, ровно в четыре часа…[/b]Я родился в семье военнослужащего, и понятно, что нам приходилось часто переезжать с места на место. В июне 41-го мой отец получил назначение в город Кобрин Брестской области… Ночью 22 июня нас разбудил гул самолетов, взрывы бомб.Первая мысль – начались учения. Разговоры об этом ходили. Отец тут же собрался и ушел. Мы с мамой и братиком остались дома.Помню, как рассветало. Спать уже никто не мог. Помню, как стоял я у окна. И вдруг увидел, как в нашу сторону летит самолет. И черные взрывы стелются за ним… Значит, не учения. Значит – война.Мама подхватила нас на руки – и бежать. А куда? Везде гремит, грохочет – страшно! Помню еще, как по самолетам стреляли из винтовок наши пограничники.Что им были эти выстрелы? Укрылись в рощице у польского костела. Переждали, когда стихла канонада.Нас, детей и жен военных, чудом удалось вывезти из городка в тот же день, 22 июня. С трудом добрались до Пинска, потом – в Москву. А навстречу уже шли эшелоны с техникой, солдатами.В Москве так случилось, что мы были первыми беженцами. И каждая семья получила денежное пособие в размере 300 рублей – это была реальная и необходимая помощь государства, ведь мы бежали в чем были, только документы с собой взяли… Потом, после Москвы, оказались под Костромой – там у нас были родственники. Работали в колхозе. Самой трудной, самой голодной была весна 42-го: помню, как варили щи из крапивы, ели хвощ. Но зато летом выручали грибы – их было очень, очень много в то лето! В колхозе работали, как все: сажали картошку, пололи, убирали лен.А отец мой выбирался из фашистского окружения целый месяц, потом прошел всю войну, до Берлина. Я тоже стал кадровым военным, по примеру отца. Прожил долгую жизнь. Но то утро 22 июня мне не забыть никогда…[b]Юрий Николаевич ЮВЕНСКИЙО моей маме[/b]Хочу рассказать о своей маме, Марии Даниловне Малахиной, простой русской женщине, великой труженице, пережившей войну, тяготы и лишения.В самые грозные дни осени 41-го она вместе с другими работала на строительстве оборонительных укреплений в Лианозове – тогда это было подмосковное село. Там в течение двух месяцев с утра и до позднего вечера в условиях сильных морозов они рыли окопы. Ночевали в заброшенной полуразрушенной избе, питались в основном картошкой и сваренным на печке-буржуйке завалявшимся с довоенного времени полуплесневелым чаем и желудевым кофе.После разгрома немцев под Москвой маму хотели отправить на фронт, но поскольку был мобилизован ее единственный брат (она часто вспоминала, как разминулась с Сергеем, побежала домой за шапкой, но он вместе с другими бойцами уже уехал без головного убора), ей позволили остаться в Москве. К этому времени она вновь приступила к прежней работе оператора механизированного учета. Работала она по 12 часов в день, часто ночевала на работе.Тот год был очень тяжелым для семьи: пропал без вести на фронте брат, умер от недоедания ее отец, от переживаний ослепла мать, моя бабушка. Все хозяйственные и материальные заботы легли на ее плечи – много сил и времени отнимали поиски дров, керосина, многочасовые очереди за продуктами по карточкам. В конце войны она (уже беременная мною, я родился уже после Победы) часто ездила, вися на подножке электрички, на вещевой рынок в Малаховку, чтобы как-то свести концы с концами, продать кое-что из одежды…Несмотря на то что мама участвовала в обороне Москвы, соответствующей медали и льгот не имела… Ей была присуща исключительная скромность, поэтому многих причитающихся льгот и наград она так и не получила. В октябре 2003 года похоронил я самого дорогого мне человека.Светлая тебе память, мамочка. Скромная труженица, великая страстотерпица, родная моя…[b]С глубоким уважением,Вячеслав МАЛАХИН[/b]