[b]Нет, конечно: дети грешниками быть не могут. Просто по определению: не доросли до ГРЕХА. Маленькие еще. А если что, так не их в том вина – ибо не ведают еще, что творят. Если мелкий пакостник крылышки жуку отрывает или кошку мучает – и это вовсе не смешно! – так не он, а мама с папой виноваты. Только родители. Только мы. Мы-то ведаем, что творим, в отличие от деток. Должны ведать! Судьба детей, о которых сегодня пойдет речь, могла бы сложиться совсем иначе, если бы не взрослые. И никто никогда не убедит меня в обратном.[/b]Мама Ники была талантливой художницей, но так и не смогла реализоваться. Говорят, ей очень хотелось, чтобы в семье была знаменитость: не сама – так дочь! И с самого раннего детства читала Нике Ахматову, Мандельштама, Пастернака. Чего плохого, казалось бы? В ялтинском доме дедушки Ники Анатолия Никаноркина, известного крымского писателя, собирались литераторы, приезжавшие из Москвы на отдых.Что плохого? Интеллигентное, тонкое, богемное окружение. Умные разговоры, высокие отношения. Ну как тут не взрасти юному дарованию?! А у четырехлетнего дарования астма. И она не спит по ночам. Луна заглядывает к ней в окошко.Мама и бабушка дежурят у постели, а она просит: «Запишите строчки!» И диктует стихи – совсем не детские. Скептики тогда (да и потом) уверяли, что эти стихи принадлежат другому, взрослому поэту. Мистики – что это умерший гений диктует ей свои строки.Ника говорила: «Это не я пишу. Бог водит моей рукой». А у мамы идея-фикс: напечатать дочкины стихи! Чтобы о ней узнали! Чтобы была известна, знаменита, чтобы прославилась! Не только в Ялте – что Ялта? В столице, в Москве! На весь мир! «Не я – так дочь…» Что и говорить: идея богатая. Когда взваливают на хрупкие детские косточки свои собственные невоплощенные амбиции. А ведь предупреждали, говорят, маму: психика девочки еще не окрепла, а мир она уже видит в трагических тонах. Не надо, мол, погоди! Ведь она еще ребенок, оставь, дай ей побыть в детстве! Но кто же и когда слушает мудрые советы? И скоро в прессе появились большие публикации о ялтинском вундеркинде. Радением взрослых, как понятно: как же, сенсация! Нику стали приглашать на литературные вечера. И в 9 лет у нее уже вышла первая книга стихов – «Черновик», вступительное слово к которой написал Евгений Евтушенко. Книгу перевели на 12 языков.…Эх, мама, мама. Ну, теперь-то твоя душенька довольна? А ведь написала ей, маме, когда началась вся эта вокруг нее кутерьма, такие строки: «...Только, слышишь, не бросай меня одну. Превратятся все стихи мои в беду…» Только кто услышал?[b]Слона бросили и забыли[/b]Конечно, это была игра! Ужасно интересная игра «в поэтессу». Она выходила на сцену перед огромным залом, маленькая, но очень серьезная девочка с прической, как у Марины Цветаевой. И читала взрослым голосом: «Жизнь моя – черновик, на котором все буквы – созвездья...» Как тут не умилиться?! А представляю, сколько мамаш горестно вздыхали: вот ведь, свезло-то людям! А мой/моя оболтус/лентяйка… За книжки не усадишь – а тут слава на весь мир! Да, объездила мир. И 1985-м году в Венеции Нике Турбиной вручили самую престижную поэтическую премию – «Золотого льва», которой до нее из советских поэтов была удостоена лишь Анна Ахматова. Ника тут же отколотила зверю лапы – правда ли, что золотой? Лев оказался гипсовым. Игрушкой.Потом, повзрослев, пережив свое детство, которого, в сущности, и не было, Ника горько скажет: «По улицам слона водили. Это была Ника Турбина. А потом слона бросили и забыли…» …В 1990-м Ника уехала учиться в Швейцарию. Ее пригласил туда пожилой швейцарский доктор, который запомнил Нику еще маленькой и написал ее родным множество писем. Закончилось все неожиданно, но банально: смотри-читай набоковскую «Лолиту»… 76-летний профессор для своего возраста выглядел очень хорошо.Был интересным собеседником. Нику искренне любил – и, вроде бы, даже не только за то, что была вундеркиндом, не за стихи. Чего ж вам больше?[b]Даю слово, что больше пить не буду![/b]Может быть, это была мечта об отсутствующем отце? Нику этот новоявленный «Гумберт-Гумберт» не обижал, но целыми днями пропадал в своей клинике. Понятное дело: у него свои дела, не может же он оставить их ради девчонки! В общем-то, тоже: «поиграл» – и бросил. И Ника начала пить. А через год сбежала от него.1994 год, снова в Москве. В институт культуры Нику приняли без экзаменов. Курс вела Алена Галич. Первые полгода Ника проучилась очень хорошо. И снова писала стихи – на любом клочке бумаги и даже губной помадой, если под рукой не было карандаша. Но 17 декабря, в день своего 20-летия, Ника, которая уже не раз «зашивалась», сорвалась.Потом напишет – не стихи, а что-то вроде «расписки»: «Я, Ника Турбина, даю слово своей преподавательнице Алене Галич, что больше пить не буду». Как это можно обещать? Кто пил, тот знает цену таким «гарантиям»… Она срывалась опять и опять.Может быть, если б с нею рядом был человек, за которого можно было бы уцепиться, верный и надежный, который заставил бы ее бросить пить… Если бы, если бы! Что толку в сослагательных наклонениях? И кто бы вытерпел, кто бы нянчился уже не с маленькой девочкой-вундеркиндом, котенком, на кого только и можно что умиляться, а сложной, изломанной, капризной, вздорной молодой женщиной? Есть такие мужчины, чтобы все это терпеть?! Сомнительно.[b]Ну что: вспомнили обо мне?[/b]Поклонники (а то и собутыльники, чего уж!) бросали и женились на других. Она оставалась одна. Недолго, потом находились другие.У нее была необычная, роковая внешность – зеленые глаза, каштановые волосы, родинка над губой. И при этом – нарушенная психика, неважная координация и ненадежная память.Май 1997-го. Поссорившись с очередным поклонником, Ника бросилась к балкону – как потом говорила, «в шутку». Не удержалась, повисла и тут же протрезвела. Он схватил ее за руки. Падая, она зацепилась за дерево. Была сломана ключица, поврежден позвоночник. В больницу набежали-слетелись поэты, журналисты: как же! Опять сенсация! А в ее глазах была жуткая обида: только так и заставишь вас вспомнить о себе! Кажется, уже все понимали, что Нике необходимо серьезное стационарное лечение. Еще в детстве, когда бабушка ездила с ней по всему миру, американские врачи говорили, что при такой нагрузке ребенку необходимы консультации психолога. Но в СССР это считалось ненужной роскошью. Знакомые договорились, что Нику на три месяца положат в специальную американскую клинику. Но вместо Америки Ника угодила в ялтинскую психушку.…Она патологически боялась жить одна. Ей нужен был кто-то рядом. Так появился Саша, актер одного из московских театров, с которым она прожила около четырех лет. И он тоже много пил.11 мая 2002 года они были в гостях у своей знакомой. Выпили. Саша и хозяйка дома пошли в магазин, а Ника ждала их, сидя на подоконнике пятого этажа, свесив ноги вниз. Это была ее излюбленная поза. Может быть, неудачно повернулась. С координацией у Ники всегда было плохо. Гуляющий с собакой мужчина увидел, как она повисла на окне, и услышал ее крик: «Саша, помоги мне, я сейчас сорвусь!» Внизу какие-то люди пытались растянуть куртку. Но на этот раз Бог Нику не спас.Она не дожила до своего 28-летия. Когда Ники не стало, в газетах написали: «Выросшая девочка-вундеркинд покончила с собой!»