[b]Открылся концерт гимном Москвы Дунаевского, а потом звучали и «Темная ночь» Богословского, и «В лесу прифронтовом» Блантера… Необычно! Все же великая оперная певица.[/b]«На крылечке твоем» и «Одинокая гармонь», «Все стало вокруг голубым и зеленым» и «Колыбельная» из «Цирка» – переполненный зал каждый раз кричал «браво!», дарил цветы и ждал следующего подарка.Немного давал передохнуть артистке аккомпанировавший ей Оркестр русских народных инструментов. Для него выступление с такой звездой стало бенефисом. Правда, дирижер Николай Некрасов, видимо, от большого вдохновения Марш Свиридова превратил в скачки, а Чардаш Монти – в галоп. Зато балалаечник Андрей Сандалов виртуозно солировал в фантазии на тему песни «Гляжу в озера синие» (в армии, наверное, не служил, а примерно учился!).Дальше случилась маленькая неразбериха: готовясь исполнить цыганский цикл Блантера на стихи Сельвинского, певица с дирижером совершенно перепутали многочисленные листочки нот и долго укладывали их на пюпитре Елены Васильевны в нужном порядке, пытаясь найти начало одной песни и конец другой.В стилизованной цыганщине с ресторанным шлягером «Конизвери» Елена Васильевна «отвязалась» совсем. Даром что вид настоящей европейской оперной примадонны: туго затянутый стан, роскошная пышная прическа, голливудская улыбка. Но голос заносил ее уже в какие-то иные, не совсем даже и приличествующие ее царской осанке жанровые дали.Она чуть притормозила его в «Ой, цветет калина», «Колыбельной Светланы», артистически хорошо сыграла «Нежность» Пахмутовой – показалось, что тихие вещи ей в этот вечер давались лучше. А кое-где в особо лирических местах она даже как-то стыдливо теребила платье – будто оно ситцевое, а не из дорогого шифона. Пожимала плечиками, по-девичьи вздыхала.И, скажем так, парадоксально советским образом выглядели бриллианты на руках артистки, щедрым тембром поющей «Шумит, шумит высокая пшеница, и ей конца и края не видать» или «Марш высотников», не заявленный в программке. Бравое «А мы монтажники-высотники!» не вполне вязалось и с узкой ножкой в изящной черной лодочке на тонком каблуке. Но публика завелась неслыханным аттракционом. И как было показать залу, что всё, концерт окончен? А просто выйти на сцену с любимой маленькой собачкой под мышкой. То-то, наверное, перепугался пудель Кармен, в миру Манюня, созерцая набежавшую перед сценой толпу! Но, как поется в частушке тех времен, ведь и «мы такого не видали никогда».