АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ: ПОКАЙТЕСЬ ЗА НАС

[b]О Латвии — Александр Николаевич, вы недавно были в Латвии. Какие впечатления у вас оставила эта страна? [/b]— Смешанные. С одной стороны, там все больше возникает разговоров, что с Россией надо жить по-соседски. С другой — последние парламентские выборы выиграли все-таки люди безответственные, то и дело болтающие об угрозе с Востока. Но многие из моих друзей говорили мне, что их не переизберут. Мода на них проходит. Может, я ошибаюсь, но антироссийские, а скорее антирусские, настроения постепенно исчезают. Я среди простых людей — не политиков — их вообще не заметил.[b]— Какая проблема в Латвии сейчас наиболее остра? [/b]— Самый больной вопрос — о гражданстве. Но и здесь есть разные мнения. В Риге ко мне подошел один русский и сказал: «Да не слушайте вы тех, кто говорит о том, что гражданство получить сложно. Надо всего-то ответить на три-четыре вопроса по Конституции — когда она была принята? Какая в Латвии столица? — и знать слов четыреста на латышском языке. Чтобы можно было в булочной объясниться. Если человек живет здесь двадцать лет, он их и так знает». Вопрос о гражданстве упирается в другой вопрос: а была ли оккупация? Когда я их спрашивал, почему они в сороковом году наши танки цветами встречали, они отвечают: «Заставляли». Но кто заставлял? Некому там было заставлять. Значит, сами. Вообще мой жизненный принцип очень прост: ищи вину сначала в себе, и только потом в других.[b]— Кстати, как в Риге поживает памятник красным стрелкам? [/b]— Они не знают, что с ним делать.[b]— Что они говорят о европейских судебных процессах по нарушению прав человека в Латвии? [/b]— Я спрашивал их об этом. Им, конечно, не нравится, когда их судят. Но когда речь заходит о том, чтобы пойти навстречу русскоязычному населению, тут же: «Не можем, у нас скоро выборы». Парадокс: демократические принципы попираются демократическими процедурами. А принимают хорошо и очень хотят развивать с нами культурные связи.Мне очень понравилась идея Раймонда Паулса, с которым я с давнишних времен дружу. Он хочет в Москве, в Кремлевском дворце, организовать концерт «Ностальгия», чтобы на нем прозвучали произведения двадцатилетней давности, и чтобы исполнили их звезды тех лет, когда все были моложе и вместе.[b]О политиках — За десять лет с момента распада СССР в нашей стране произошла почти полная смена поколений политиков. Чем отличается нынешнее от того, к которому принадлежите вы? [/b]— В тех, кто поочередно приходил к власти после 1991 года, меня пугает некомпетентность, непонимание элементарных вещей. Я говорю о министерском уровне. А с депутатским корпусом просто беда. Раньше я выступал за развитие России по пути парламентской республики, но теперь понимаю, что ошибался. Мне казалось, что в результате выборов в законодательные органы придут люди порядочные, а пришли воры и демагоги. Не все, конечно. Я не могу обобщать.[b]— Вы можете сказать это и о тех, кто сейчас находится во власти? [/b]— Сейчас чуть-чуть дело поправляется. Но это от испуга: воры, как правило, очень пугливы и при малейшей опасности прячутся в схронах. Так что я не могу сказать, что нынешние власти так уж сильно отличаются от прежних. Все дело в воровской психологии, она тащится за нами как старая рухлядь, с советских времен. Я смотрю сейчас на всякие большие совещания и вижу — та же самая советская номенклатура. Только ее больше и она наглее.Особенна та ее часть, которая «борется» с рядовым человеком: налоговые инспектора, жилищные службы... Сколько их?! К кому идти, чтобы решить вопрос? И все: «Дай в лапу!» Недавно у меня помощник пытался отправить на свалку развалившуюся машину — сгнила. С него потребовали девять документов, в том числе устав фонда. Ну при чем тут устав фонда? Не знаю... Я даже рассказывал об этом случае Путину.[b]— Что он ответил? [/b]— Он сказал «Не может этого быть!» Возмутился, конечно.[b]О реабилитации — Александр Николаевич, вы уже больше десяти лет возглавляете Комиссию по реабилитации жертв политических репрессий. Скольких еще вам осталось реабилитировать? [/b]— У нас осталось 450 тысяч дел из пяти миллионов. Больше всего оставшихся дел — среди военных.[b]— А что потом? Закрыть досье, сдать в архив и забыть? [/b]— Да, бумаги — в архив. Но хвост останется из-за невыполнения местными государственными органами Закона РФ о материальной стороне реабилитации. Надо возвращать имущество, платить компенсации... вшивые, в общем, деньги, но надо их заплатить. А начальники платить не хотят.[b]— Как вам кажется, ваша работа востребована обществом, или она его не волнует? [/b]— Когда встречаешься с людьми и разговариваешь, то все говорят «спасибо». Но это люди, каким-то образом пострадавшие. Сказать же, чтобы реабилитация жертв политических репрессий доходила до уровня всеобщей гражданской боли, желания покаяться, я не могу.Этому есть свое объяснение, и оно очень печально: семьдесят процентов репрессированных были посажены по доносам.Многие из тех, кто доносил, живы. На обслуживании ГУЛАГа были задействованы миллионы. Были даже специальные конвойные войска — где еще в мировой истории были такие? Кстати, именно в их архивах лучше всего сохранились документы, потому как про них просто-напросто забыли.[b]— Вы считаете себя правозащитником? [/b]— Так я это и делаю.[b]— Сколько я ни встречался с правозащитниками, все очень жалеют: не нашло правозащитное движение в нашей стране общественной поддержки. Почему? [/b]— Именно потому, что слишком много людей было затянуто в обслуживание государственной преступной машины. Миллионы и миллионы.[b]— Наше общество прошло какую-то стадию очищения? [/b]— Нет.[b]— А возможно ли оно вообще — очищение? [/b]— Нет. В этом я пессимист. По натуре — оптимист, а в этом — нет. Очень мало в стране незапачканных людей.[b]— Что же делать? [/b]— Может быть, удастся убедить вот вас, ваше поколение. Пусть покаются за старших. Знаете, где-то год назад меня перестали интересовать прямые убийцы: Сталин, Берия... А мы-то? Молчали, аплодировали. Но самое страшное — верили.[b]О бюрократии — Вы часто бываете за границей. Где вам больше нравится? [/b]— Я европеист. Но это чисто субъективное ощущение. Америка всем хороша, скучная только.[b]— Как протертый суп: в обычном хоть понятно, где картошка, где морковка, а там пюре, да? [/b]— Да. Там разговаривать даже скучно, а если и попадается интересный собеседник, то в конце разговора оказывается, что либо он сам, либо его родители — эмигранты.[b]— А у них там те же проблемы с чиновником, что и у нас? [/b]— К сожалению, тут я могу вам сказать, что когда мне приходится выступать на конференциях во Франции, Италии, США и я говорю о разгуле бюрократии, там сразу начинают улыбаться — рот до ушей: «Посмотрите как у нас...» [b]— Так, может, вам к антиглобалистам податься, с бюрократией побороться, чучела пожечь? [/b]— Бог с ними, с антиглобалистами. Я вот в своих книжечках только о бюрократии и пишу. Но кажется, что все это уходит, как вода в песок. У нас умерла обратная связь.[b]— Почему вас не было на Гражданском форуме? [/b]— Ну, во-первых, меня никто не приглашал.[b]— Действительно, что такое реабилитация? Вот филателия! [/b]— Да. Или там какая-нибудь ассоциация «банных дел». Смешно, странно... Вы думаете, Горбачева пригласили? Нет. По сути, собралась та же номенклатура и изобразила из себя гражданское общество. Некоторые политологи договорились до того, что надо как-нибудь слить гражданское общество с государством. Чушь какая-то! [b]О деньгах — Сейчас много говорят о реформе ЖКХ. Что вы об этом думаете? [/b]— Предлагают платить 22 рубля с метра... Если в квартире 50 метров, сколько это будет — 1100? Откуда ж люди деньги-то возьмут? Да, я лично за то, чтобы за квартиру платили столько, сколько она стоит. Это принцип рыночной экономики. Но наше жилищное хозяйство носит настолько разрушенный характер, что его сперва нужно привести в порядок, прежде чем требовать за него плату. И кто будет определять, сколько оно стоит? Я вот живу в доме с 1966 года, и ни разу мне ЖЭК ничего не делал. Однажды уж совсем потекло, так прислали пьяного-пьяного слесаря, и он сначала деньги попросил. Так что же, платить два раза? [b]— Вы предлагаете вообще отменить плату за жилье? [/b]— Нет. Я предлагаю лишь, чтобы жилье было приведено в порядок.[b]— Вы богатый человек? [/b]— Я? Да. Мне повезло. Я пенсию получаю как инвалид войны, и еще — как академик. Жена получает пенсию как учительница. Нам хватает. Налоги я, как и все, плачу, а за жилье до последнего времени платил половину — это по закону. Как теперь будет — не знаю.[b]О войне — Сейчас отмечается шестидесятилетие битвы под Москвой. Какие чувства у вас вызывает этот праздник? [/b]— Война не вызывает у меня никаких праздничных чувств. Война у меня вызывает только желание напиться, хотя я и непьющий. Больше никаких желаний. Война — это такая трагедия, что... Но это осознают только цивилизованные люди, а мы еще варвары. Я имею в виду всех живущих на Земле.Мы продолжаем убивать друг друга и мним себя цивилизованными. Ножку подставить другому, убить, нищим сделать, в яму толкнуть — и все цивилизованные. Нет такой войны в истории, которой нельзя было избежать. Но политики их хотели. Посмотрите, кому памятники стоят на земном шаре: победителям. Убийцам. Есть где-нибудь памятник проигравшим и сохранившим тем самым жизни людей? Не найдете.[b]— Был такой царь Алексей Михайлович, который так и воевал. После поражения, когда его воевода бежал со всем войском, царь его наградил, так как он души христианские от смерти сберег.[/b]— Может, Алексею Михайловичу и стоит памятник поставить. Но ведь не поставят.