[i]Этот человек появился в нашей культурной реальности сравнительно недавно. И как-то сразу занял в ней свое, особенное место. Но какое именно? Ведь он и драматург, и режиссер, и актер, и – с недавних пор – писатель. Но ни одно из этих определений, ни даже все они вместе не дают ответа на вопрос: откуда такая популярность и всенародная любовь? На днях в издательстве «Махаон» вышла книга «Реки», которая стала свежим поводом пообщаться с удивительным явлением по имени Евгений Гришковец.[/i][b]– «Реки» – это ведь все тот же Гришковец, которого многие полюбили еще по спектаклю «Как я съел собаку»?[/b]– Тот же, но перешедший в другую возрастную категорию. А еще это – и тут вы можете поставить сколько угодно кавычек – попытка написать большую русскую прозу. Лучшее, что я до сих пор сделал. Во всяком случае, письменно.[b]– Но пройдет время, и вы ведь обязательно напишете что-то еще более великое?[/b]– «Реки» – вещь не великая. Хотя бы и по размеру. Чуть больше объем – и претензия была бы более ощутимой. Она и задумывалась как большое произведение. И если бы не украденный компьютер…[b]– Если честно, вся эта история с кражей смахивает на пиар…[/b]– Это реальная история. Причем очень длинная. Я давал объявления в газете с просьбой вернуть хотя бы винчестер, обращался к местным бандитам, чтобы они нашли, но ничего не помогло.[b]– И что же, рукопись пока нигде так и не всплыла?[/b]– Думаю, и не всплывет. Очевидно, украденный у меня компьютер был продан просто как железо.[b]– Без учета содержащейся в нем интеллектуальной собственности…[/b]– Семь месяцев работы! Я был просто в шоке. Пришлось начинать все сначала. И, конечно, получилась совершенно другая вещь.[b]– Ваши старые спектакли объединяли самых разных людей – от бедного бюджетника до олигарха. У всех было одинаковое – пусть и с небольшими нюансами – советское детство. «Как я съел собаку» – в высшей степени демократичное, я бы даже сказала, народное действо. А вот роль в фильме Алексея Учителя «Прогулка» и книга «Рубашка» – из другой оперы, про богатых, которые тоже плачут…[/b]– Герой «Рубашки» – архитектор, который ведет два-три объекта (это не очень много) и зарабатывает какие-то деньги. Но у него нет капитала.[b]– А круг общения? А места досуга? А уровень притязаний? Все это выдает в нем человека небедного.[/b]– Да, но у себя дома он не может закончить ремонт.[b]– Можно себе представить, что это за ремонт! Это не то что куска обоев не хватило…[/b]– Я тоже сейчас по поводу куска обоев не беспокоюсь.[b]– Вероятно, благосостояние вашего героя растет по мере роста вашего собственного?[/b]– Вы знаете, когда я родился, мои мама и папа были студентами второго курса. Мы жили с бабушкой и дедушкой, потом снимали квартиру в Питере. Но никогда наша семья не была прижимистой! У родителей был вкус к одежде, к хорошей еде, к путешествиям – пусть в Крым, пусть в Среднюю Азию. Мы и тогда уже были средним классом, и сейчас в этом смысле ничего не изменилось. Просто появилась возможность ездить за границу и покупать жилье. Но по сути своей отношение к жизни осталось прежним. У меня не было такого перехода…[b]– …из грязи – в князи?[/b]– Ну да, чтобы я пошел – и купил себе «Версаче». У меня вообще нет желания покупать себе «Версаче». Не было скачка, какого-то накопления капитала. Я, как прежде, так и сейчас, не являюсь бизнесменом. Правда, стал больше зарабатывать, но денег этих не стесняюсь. Я довольно много работаю, и деньги эти – в буквальном смысле – зарабатываю.[b]– И платите с них исправно все полагающиеся налоги?[/b]– Да! «Рубашка» – это история человека, который много работает, суетится, переживает. А в социальных пасквилях по поводу романа была только зависть, причем не к моему герою, а ко мне.[b]– Недавно в одной телепередаче вам поставили в вину то, что вас ласкает крупный бизнес…[/b]– Что значит ласкает? У меня есть друзья – крупные бизнесмены. Но я у них не беру денег, они мне не покупают особняки. Мы общаемся на равных.[b]– И что, они интересные люди, с ними есть о чем поговорить?[/b]– Мы учились в одинаковых школах, в университетах, служили в армии. Так случилось, что, существуя в разных сферах деятельности, мы добились заметных результатов. И у нас есть взаимный интерес. Но ни о бизнесе, ни о литературе мы не говорим. Когда обо мне говорят, что я обласкан бизнесом, в этом есть какая-то социальная оценка.[b]– На прошлогодней книжной ярмарке в Варшаве я видела, как на вас реагируют поляки. Знаю, что приблизительно также это делают немцы.[/b]– Французы, финны, англичане…[b]– Далее везде. Чем вы это объясняете? Нам-то кажется – то, о чем вы рассказываете, это наше, советское ноу-хау...[/b]– Мне интересно то, что универсально. Уверен, моя новая книга будет переведена и вызовет определенный интерес. И не потому, что там есть какие-то особенные истории. Автор удивляется особенностям и житейскому устройству наших сибирских регионов, как любой нормальный европеец. Мой герой читает рассказы Джека Лондона – и поражается морозу на Аляске. Притом что сам живет в Сибири, где тоже сильные морозы. Но холод у Джека Лондона кажется жутким, а наш – нормальным.[b]– Вы недавно опубликовались в «Знамени». Зачем? Про толстые журналы нынче доброго слова не услышишь – тиражи небольшие, гонорары еще меньше[/b]…– «Спокойствие» – мой первый опыт в жанре рассказа. А куда его? Отдельной книжкой не издашь, а накапливать не хочется. Когда их будет несколько, опубликую отдельным сборником. Толстые журналы – отдельная от меня штука. Хотя к тем, кто их делает и читает, я отношусь хорошо. Родители выписывали «Знамя», что-то еще. Но мне никогда не нравилось, что шрифт мелкий, формат неудобный. Отклики на «Спокойствие» были хорошие, советовали опубликовать в толстом журнале и повесть «Реки». А мне захотелось, чтобы это была красивая книжка, которую приятно принести домой и прочитать. Толстые журналы, как сталинские дома – что-то, появившееся до меня, не сегодняшняя культура, а я – сегодняшний.[b]– Женя, вы лауреат различных премий: как драматург, как актер и как режиссер.[/b]– И как писатель. Я получил в прошлом году премию «Книга года» за роман «Рубашка». В номинации «Дебют» – то есть снова оказался юным, начинающим. Как и пять лет тому назад, когда получил «Золотую маску».[b]– Но «Книга года» – приз книжного сообщества. А из литературных премий, которых великое множество, какую бы вы хотели получить? Букера?[/b]– Государственную. Шутка. Русского Букера я очень не хочу получать. Эта премия какая-то такая… Недобрая, тяжелая. Вокруг нее всегда идет какая-то возня. Причем если бы в ее получении была какая-то практическая польза, если бы книгу стали лучше покупать…[b]– Кем вы себя ощущаете? Ведь нельзя одновременно быть москвичом, калининградцем и кемеровцем?[/b]– Жители Кемерова называют себя кемеровчанами. Я сегодня уж точно не кемеровчанин, скорее уж тогда калининградец, ведь там мой дом, моя семья. И, конечно, не москвич. У меня до сих пор нет московской регистрации, и каждый спуск в метро чреват для меня приводом в милицию. Отчасти и поэтому тоже я перестал ездить в метро.[b]– Что может сделать для вас в этой ситуации «Вечерняя Москва»?[/b]– Ничего не надо делать. Я не регистрируюсь принципиально – не хочу тратить на это время. С какой стати я должен регистрироваться в своей родной стране? Я приезжаю играть спектакли, меня ждут люди... Ясно же, что террористам зарегистрироваться – делать нечего. Я не уважаю людей, которые делают регистрацию, не хочу идти к ним на поклон и платить им деньги. Любые подобные ограничения плодят подонков и сволочей. Вот из-за этого и не любят Москву.[b]– А у вас уже были неприятности на этой почве?[/b]– Сколько угодно. Не буду перечислять. После «Золотой маски» я с год носил везде с собой фотографию, где меня сняли с Юрием Лужковым. Показывал милиционерам, и они отпускали. Потом она истрепалась, я не успел ее заламинировать, хотя и хотел это сделать. Некоторое время носил с собой «Рубашку». Но милиционеры ее всякий раз забирали, а я не хочу отдавать книгу тем, кто ее не прочитает.[b]– Сколько времени в году вы проводите в Калининграде? Чем там занимаетесь? – Провожу там в сумме где-то полгода, включая целиком лето.[/b]Пишу книги. Как только выдается свободное время, хотя бы дня два, я туда улетаю. В Москве я не отдыхаю, не могу этого сделать. У меня есть здесь квартира, которая мне нравится, но нет многих любимых вещей. Мой дом – там. Хотя я все-таки не калининградец, а просто человек, который живет в Калининграде. Да я и сибиряком-то настоящим не был никогда. Вообще непонятно, кто я.[b]– Может быть, человек мира?[/b]– Нет, уж это точно не про меня.[b]– А почему вы в свое время не остались в Германии?[/b]– В 90-м году я и здесь-то был мало кому нужен. Но там возникло ощущение, что я вообще никому не нужен. Даже маме и папе.[b]– Женя, раньше, когда вам задавали вопросы типа: «Вы великий человек?» – вы смущались и краснели. Сегодня вы на подобные вещи реагируете достаточно спокойно. Забронзовели?[/b]– Да нет. Просто приходится действовать исходя из ситуации: каков вопрос – таков ответ.[b]– Ну да, в конце-то концов, вы филолог, то есть человек слова, не более.[/b]– Но и не менее. Я привык к тому, что те люди, которые вокруг меня, разумны. И жуткой лести они себе не позволяют. Но вообще-то научиться себя правильно вести, когда тебя хвалят, невозможно. Я видел многих достойных людей, которые при этом стоят и глупо улыбаются. Даже красивая женщина не очень-то знает, как себя вести, когда ей говорят комплимент. Я отчетливо понимаю, что мои монологи и вот эта повесть «Реки» – это отдельная, очень скромная история, которая не будет иметь последователей и ни в коем случае не может претендовать на метод. Недавно я перечитывал «Рубашку» и вижу: вот это я написал здорово, и это мне удалось. Но тот, кто ощущает себя великим человеком, сразу начинает что-то рекомендовать другим. Когда вы услышите от меня какие-то рекомендации, то поймете: во-первых, что я сошел с ума, а во-вторых, что стал великим.