[b]В Бруклине есть продовольственный магазин «Вкус России», где картофель покупают как «потейтоуз», а, приходя за индейкой, говорят «терки, пожалуйста». В основном это иммигранты из России, одни из многих тысяч, населяющих Брайтон-Бич.[/b]Конечно же, в русском языке есть и слово «kartoshka», есть и «indeika», но владелец магазина Ленни Галицки рассказывает, что в последние годы все больше и больше иммигрантов используют вместо них английские слова.– Никто больше не говорит «indeika». Потом, они говорят «айзкрим», никто не говорит «morozhenoye». По-английски это легче. И короче.Изменение языка – такое же неотвратимое следствие иммиграции, как головная боль – следствие слишком активной попойки. Все мы уже знаем, что есть и испанглийский язык (Spanglish), и, наоборот, ангцузский (Franglais).Теперь же на улицах Брайтон-Бич появляется новый гибрид – смешение английского и русского языков, уже получивший имя рунглийский (Runglish). По-рунглийски автострада, идущая через Бронкс (Cross-Bronx Expressway) запросто превращается в «крез бонкс экспрезвей», а назначенные встречи (appointments) – в «аппойнтменты».В английский общеупотребительный лексикон, что удивительно, перешло немало русских слов: политических терминов, таких как «apparatchik », «intelligentsia» и «commissar », ну и, конечно, кулинарных, вроде «samovar» (это такой чайник).Однако и английский язык нашел путь внутрь русского, что особенно заметно в иммигрантских анклавах вроде того же Брайтон-Бич, что на южной оконечности Бруклина около Рокавей-Инлет (Рокавей-Инлет, или пролив Рокавей, соединяет бухту Джамейка (Jamaica Bay) с Атлантическим океаном – прим. перев.), причем зачастую путь английских слов к сердцу русского человека лежит через желудок – гамбургеры превращаются в «hyam-boorgoors», а холодный кофе (iced coffee), который в России мало кто пьет, – в «ized cyawfeh».Много и технических терминов.– На русский никак не переведешь, например, выражение «SIM card», – говорит молодой продавец в магазине Sprint, что на Брайтон-Бич-авеню, показывая микрочип, который вставляется в мобильный телефон, – народ просто говорит «симкарты».Продавец, назвавшийся только по имени, – Энтони – рассказывает, что с родного языка на рунглийский переходят в основном те, кто постарше.– Молодежь уже по большей части говорит по-английски, – он добавляет, что и сам 70 процентов времениобщается тоже по-английски, – но людям постарше иногда это трудно. С одной стороны они слышат английский, с другой – русский, и в голове все смешивается.Как лингвистический термин, «рунглийский» настолько же способен выдержать критику, как и его звучание в устной речи. Изобретение самого этого слова приписывают ветерану российской космонавтики Сергею Крикалеву, осенью 2000 года участвовавшему в запуске российско-американской космической станции.– Мы иногда шутим, что между собой общаемся по-рунглийски, – сказал Крикалев на пресс-конференции сразу после запуска. Слово оказалось метким, а само явление – стойким.Однако для некоторых это совсем не шутки. Для них рунглийский язык – показатель постепенного угасания русской культуры.– Когда детям становится по восемнадцать, по девятнадцать лет, мы говорим им: «Перестаньте говорить по-английски, говорите по-русски», – говорит Алекс Кондов, владелец ресторана на Второй стрит Брайтона.– Это вопрос семьи и традиции. Мы стараемся поддерживать культуру вдалеке от дома, – добавляет его друг Владимир Робу.Немало рунглийских слов можно услышать в кофейне Starbucks – трудно придумать более американское место.Действительно, вряд ли можно напрямую перевести что-нибудь вроде venti latte (самая большая порция кофе с молоком в Starbucks, от итал. venti «двадцать» и фр. lait «молоко» – прим. перев.) с соевым молоком. Хотя это как посмотреть.– Говорят, что русские стали учить английский, – говорит Пэт Зингер, основательница и нынешний президент Ассоциации жителей Брайтона (Brighton Neighborhood Association), помещающейся в крошечном помещении на первом этаже одного из магазинов, – но на самом деле они делают совершенно наоборот.Пэт, чьи дедушка и бабушка приехали в Америку из Одессы еще в 1910 году, уверена, что сегодняшние поколения русских иммигрантов слишком сильно отгорожены от Америки – по меньшей мере, в лингвистическом отношении.– У тех, кто приезжает сегодня, есть русская пресса, русское радио и русское телевидение. Они сделали здесь свою Россию – будто и не выезжали никуда.Все другие иммигранты, по ее словам, прекрасно учатся говорить по-английски. Но не русские.– Русские живут здесь уже тридцать лет. К этому времени любой уже говорил бы по-английски.Проблема еще и в том, что, хотя английский язык как иностранный и преподают в городских школах, взрослых английскому языку не учит никто.– Вы и не знали бы, что эти дети родились не в Америке, пока не услышали бы, как они звонят маме домой и говорят, что сегодня придут поздно.[b]Алан Фойер,«The New York Times», США,14 июня 2005[/b]