[i]Ровно 15 лет назад произошла Чернобыльская катастрофа. Мне было тогда 15, я заканчивал девятый класс и верил в Горбачева. Чернобыль поделил мою жизнь на две арифметически равные половинки. Накануне годовщины аварии я отправился в путь. В Чернобыльскую Зону отчуждения.И попал в заповедник прошлого.[/i][b]Виза в Зону за $130 [/b]Зона — это маленькое государство, окруженное колючей проволокой, а город Чернобыль — его столица. Здесь есть две гостиницы, несколько столовых, три магазина. Ассортимент довольно скромный. Спиртные напитки, как гласит объявление, отпускаются только после семи часов вечера. Всем приезжающим обязательно покажут церковь и памятник героям-пожарникам, построенный самостоятельно, без помощи именитых скульпторов и архитекторов. Это гордость Зоны.Попасть сюда на удивление просто. Нужно всего лишь отправить факс. Дальше все происходит автоматически. Бюрократическая машина, отлаженная за 15 лет, не знает ни сбоев, ни проволочек. На отправленный в пятницу факс Киев уже в понедельник утром отреагировал комфортабельным микроавтобусом. Секрет оперативности: для МЧС Украины, в чьем ведении находится Зона, это прибыльный бизнес. За каждую минуту пребывания в Зоне надо платить. За машину, за услуги сопровождающего. Неполный день в Зоне обошелся моей «Вечерке» в $130.После трагедии 15-летней давности все улеглось. Отскорбели.Идет обычная жизнь. Суровая, но нацеленная в светлое «завтра». Здесь работают шесть тысяч человек. Строят дамбы и береговые укрепления, новые надежные могильники. Следят за состоянием леса и воды, проводят радиологический мониторинг.Большинство работающих тут постоянно прописано в Киеве.Люди едут на работу сразу на всю неделю, а на выходные возвращаются домой. Одеты по последней местной моде — серо-зеленые камуфляжные штаны и курточка. На вопросы, не опасен ли повышенный фон, лишь отшучиваются: «Когда я приехал сюда, я был ростом 150 и лысый. Теперь (проводя по роскошной шевелюре) — смотрите какой!» Жизнь работников, занимающихся обслуживанием журналистов, наполнена впечатлениями. «Недавно возил по Зоне фотографа из Москвы. Он три дня выбирал точку — все хотел снять реактор на закате. Совсем меня замучил!» — делится один.«А ко мне тут японец приезжал. С маленькой такой видеокамерой. Навел ее на заброшенную баржу, что-то нажал — и я разглядел рубку капитана, потом стакан с недопитым чаем, а потом ложечку в этом стакане», — отвечает другой.[b]Свидание с саркофагом [/b]Перед выездом из Чернобыля замечаем одиноко пасущуюся на поле лошадь Пржевальского. Выходим из машины, долго зовем, подманиваем печеньем. Лошадка не откликается. «Одичали. Когда их сюда завезли, были совсем ручные», — комментирует проводник. Лошади Пржевальского древнее человечества в несколько раз. Пережили ледниковый период — переживут ли радиацию? «Курчатовская экспедиция» проводит очередной эксперимент.Зона — то место, где природа стала Природой. Не робкой 15-летней девушкой, у которой все днем и ночью беззастенчиво берут милости. А безжалостной и непреклонной женщиной-вамп.Ее боятся. Ее уважают. В какой-то степени взрыв четвертого энергоблока — месть уязвленной природы всему человечеству.В радиусе десяти километров от АЭС никто не живет. «Населенный» пункт Копачи. Деревню в прямом смысле слова сровняли с землей. На месте, где когда-то стояли дома, — голый песок и редкие травинки.Станция велика, но понимаешь это не сразу. Здесь работают еще шесть тысяч человек. Один проезд вокруг нее занимает минут двадцать. Сначала из-за поворота показываются два ощетинившихся башенными кранами куба — так и не достроенные пятый и шестой энергоблоки. Потом — на километр вытянутое в длину белое здание. Главный корпус АЭС, в котором расположены четыре реактора, включая тот самый, аварийный.У ограды АЭС притулился двухэтажный домик. Построен уже после трагедии специально для журналистов. Балкончик служит смотровой площадкой.Силуэт саркофага, официально называемого «Укрытием», за 15 лет стал знаменит. Узнаваем, как Кельнский собор или Эйфелева башня.За саркофаг здесь боятся. Его старение происходит значительно быстрее, чем предполагалось сначала. Служба надзора проводит регулярные осмотры и замеры наиболее опасных участков.Боятся не только радиации — обрушения. В 2000 году в саркофаге обнаружилось 14 требующих скорейшего укрепления мест.Через щели в сооружении, суммарная площадь которых составляет около 100 м2, до сих пор вылетает радиоактивная пыль. Атмосферные осадки способствуют миграции радионуклидов в геологическую среду. Для строителей — работа на годы, если не на десятилетия вперед. А мы едем к следующей точке «туристического» маршрута.[b]Парк советских аттракционов [/b]Город Припять встает из-за горизонта — чистый, умытый, свежий. Хрупкий, как хрустальный замок. Здесь просыпались по утрам, ходили на работу, смотрели по вечерам телевизор, пили пиво по выходным, влюблялись, рожали детей. Здоровая веселая жизнь. А потом пришли перепуганные люди с дозиметрами в руках — и все кончилось.Его строили вместе с АЭС и для АЭС. Традиционный советский наукоград. Первый добытый с помощью атома ток осветил его окна. Ему было отпущено всего восемь лет… И пятнадцать лет пустоты.Улиц, по которым никто не пройдет. Дверей, в которые никто не постучит. В вечерних сумерках становится жутко: еще светлое небо — и черные дома.Конечно, я знаю, что все было не так. В магазинах стояли очереди, бабки дрались из-за куска колбасы. По вечерам подростки курили, приставали к маленьким.Возможно, вешали кошек. Местные партийные руководители брали взятки. Но память, пусть даже фантомная, все равно сохраняет самое светлое.КПП как машина времени.Пересек ограждение из колючей проволоки — и моментально оказался в году 1986-м. Дух времени ведь не в портретах вождей, не в призывах следовать курсу партии — в крохотной телефонной будке, оптимистичном панно на стене дома, стиле магазинной вывески. Элементы тогдашнего скромного городского дизайна, почти до конца исчезнувшие в Москве, остались здесь навсегда.На крыше 16-этажного дома — герб СССР в три человеческих роста. Все колосья и ленточки давно отвалились, металлический остов проржавел, но этот силуэт невозможно спутать ни с чем. По замусоренной лестнице мы с провожатым отправляемся покорять высотку. Лифты, естественно, не работают, но усталость как рукой снимает при виде панорамы города. Прямые улицы с девятиэтажными домами. В глубине кварталов — коробки пятиэтажек. Здания магазинов, служб быта, школ и детских садов. Площадь с огромным дворцом культуры, рестораном и гостиницей «Полесье». С трех сторон город окружен лесом. Там, где он заканчивается, за полоской поля чернеет силуэт АЭС.Спускаясь вниз, заходим в квартиры. Во всей Припяти нет ни одного замка — все двери распахнуты настежь. Сквозняки колышут разорванную обивку.Воздух холодный и затхлый: весна, бушующая в природе, в покинутые жилища людей входит на цыпочках. Комнаты и коридоры пусты. Вся мебель давнымдавно вывезена. Что-то развезли по чернобыльским общежитиям, что-то — на радиационную свалку, что-то растащили мародеры. В одной из квартир стоит никому не нужное пианино.Клавиши, отвыкшие от людей, долго не слушаются касаний.Только с третьего раза инструмент издает тоскливый ноющий звук. В квартире по соседству кто-то разбросал книжки по истории КПСС, портреты Ленина и газету «Правда». Наметанный глаз частого посетителя художественных выставок сразу шепчет: «Инсталляция!» — что в данной ситуации означает подделку. Ну не могли бывшие жильцы так картинно разбросать идеологические раритеты! Так и есть: неподалеку валяется коробочка дорогой пленки. «Здесь невозможно найти эксклюзивные кадры, — ловит мой взгляд провожатый. — За 15 лет тут побывали тысячи фотографов и репортеров». Да, но процарапанная на стене у мусоропровода надпись «Анжела + Вова = любовь» — не подделка! Мурашки по коже.В коридорах мусор, большинство стекол разбито. Представляешь, как после катастрофы в квартиры врывались спасательные команды — и гнали воющих женщин и плачущих детей в безопасное место. На самом деле люди уходили быстро и по-деловому; паники не было. С собой брали только самое необходимое: им пообещали, что через три дня они смогут вернуться. На первом этаже до сих пор висит список проживающих в доме.Написан обычной тушью по железу — а выглядит как вечный гранит на братской могиле. Десятки жильцов — и каждого воспринимаешь как героя.…Еще с крыши увидев странное нагромождение букв в соседнем дворе, бегу к ним. Земля прогибается под ногами: в отсутствие людей ее всю изрыли кабаны. Кто-то огромный и сильный свалил в одну кучу черные покореженные буквы — памятник кириллице по-чернобыльски.Буквы, разбросанные как попало, нехотя складываются в слова «Торговый центр» — ребус, местный аттракцион.Есть в Припяти и свой парк аттракционов. Колесо обозрения, качели-лодочки, автодром. Машинки лежат в строгом беспорядке. Все карусели хотели запустить первого мая 1986 года. На них так никто и не покатался.[b]Все мы — паломники в прошлое [/b]В этом заповеднике советского прошлого поют птицы. Скрипит повисшая на одном гвозде оконная створка. Я снова чувствую себя 15-летним мальчиком. Откуда-то издалека слышится голос мамы: «Макса, обедать!» Я хочу остаться здесь жить. В городе больших надежд когда-то большой страны.— Конечно, вы можете остаться. Но кто вами будет заниматься? Здесь без сопровождающих нельзя. А у меня все время расписано. Да и машин на завтра свободных нет, — извиняется мой проводник.…Я ехал в Чернобыль не торопясь. До Киева сменил шесть электричек. Возвращался в Москву через Чернигов и Гомель. Меньше всего я хотел, чтобы это напоминало обычную туристическую поездку. Скорее, паломничество. Пересек три границы. Пытался говорить на трех языках. В Сухиничах наблюдал, как местные жители предлагают всем проезжающим мягкие игрушки. Бредет по перрону, переваливаясь, такой огромный слон — а человека под ним даже не видно. В Брянске чуть не упал в воду с ремонтируемого моста. В Хуторе Михайловском меня едва не ссадили с поезда (пунктов обмена валюты здесь нет, билет купить мне было не на что). В Киеве ночевал в гостинице. Завтракал в огромном ресторане совершенно один. На сцене стояли пюпитры с нотами — будто музыканты ушли только что.Потом я очутился в Зоне — и шока не испытал. Все это я уже видел. Заброшенные фермы, заводы, церкви, нежилые дома разбросаны по всей России. Все постсоветское пространство — один большой Чернобыль. Даже Москва. Подготовленные к сносу черемушкинские хрущевки, с распахнутыми дверями и расколоченными окнами — чем не фрагмент Припяти?