[i]Давид Тухманов на какое-то время исчезал из поля зрения отечественных меломанов, но вернулся из Германии с триумфом, неслыханным даже для его долгой плодотворной биографии.Юбилейные концерты в «России», посвященные 60-летию композитора, прошли с переаншлагами.Казалось бы, давно можно почивать на лаврах.Но только не человеку, сочинившему «День Победы», «Песню о вечном движении», «Эти глаза напротив», «Соловьиную рощу», «Притяжение Земли», «Родину мою», «Напрасные слова», «Чистые пруды»… [/i][b]— Давид Федорович, скажите, за последние годы ваши музыкальные пристрастия сильно изменились? [/b]— Со временем приоритеты меняются. В молодые годы я, естественно, увлекся всей той музыкой шестидесятых-семидесятых. Голова целиком была занята легким жанром. Причем «Битлз» меня привлекали гораздо больше, чем «Роллинг стоунз», — хотя теперь «битлы» стали давней историей, и концерт Мика Джеггера оказался более жизнестойким. Сейчас я предпочитаю слушать классику, в основном русскую — Чайковского, Рахманинова… [b]— А если бы вас сослали на необитаемый остров и позволили бы взять только одну пластинку? [/b]— Из музыки бы ничего не взял: постоянно слушать одно и то же — это, знаете ли… Я бы тогда предпочел вспоминать любимые вещи по памяти.[b]— Что определяет вашу жизнь, помимо музыки? Скажем, какую одну книгу вы бы взяли на тот же остров? [/b]— С книгой яснее — полную Библию: Ветхий и Новый Завет. Мне бы этого навсегда хватило.[b]— Вы настолько религиозны? [/b]— Едва ли в христианстве правомерны эпитеты типа «настолько». Христианин есть христианин. Последнее десятилетие своей жизни я считаю себя человеком верующим, это самое большое, что составляет суть моего существования.[b]— Вы дипломатичный человек? [/b]— Стараюсь им быть. Мне, например, нелегко сказать «нет». Я предпочитаю мирное сосуществование, где это возможно. Конфликтным человеком, во всяком случае, меня не считают.[b]— Даже по отношению к завистникам? [/b]— Перед ними я робею. Предпочитаю не дразнить гусей.[b]— Ваш альбом 70-х «По волне моей памяти» стал культовым потому, что прежде у нас не было ничего подобного. Первый в СССР концептуальный диск, проникнутый единым настроением. Как вам удалось пробить его через рогатки на всех уровнях? [/b]— Там не было ничего диссидентского, просто пластинка не вписывалась в стандарты того времени. Я действительно не верил, что она найдет воплощение. Собственно, идея принадлежала моей первой жене Татьяне Сашко — она подбирала стихи. Так что в отношении текстов все было в порядке: Бодлера и Мицкевича никто не запрещал. Что до музыкальной части, то перед записью материал должен был пройти худсовет. На прослушивании в студии фирмы «Мелодия» я сыграл песни в камерной манере, снизив до минимума роль барабанов и других рок-н-ролльных атрибутов.Когда приступили к записи, тоже старались не пускать посторонних. А когда показывали уже записанное, нам и впрямь повезло: комиссия была настроена либерально. Особое спасибо редактору Владимиру Дмитриевичу Рыжикову: он из всех сил старался, чтобы пластинка увидела свет. Благодаря таким людям всегда и появлялось что-то новое. Недавно мы с ним встречались, вспоминали… Но больше всего нам повезло, что выход диска совпал со становлением нового поколения. Вслед за молодежью пластинку приняла зрелая интеллигенция… [b]— …И теперь точного тиража никто не знает. А правда ли, что даже песню «День Победы», которую Иосиф Кобзон на концерте предложил выдвинуть на конкурс гимна России, тоже не хотели пропускать, усмотрев в ее основе ритмы танго? [/b]— Это домыслы, ничего от танго в ней нет — марш в лучших советских традициях. Анекдотичная история случилась с песней «Как прекрасен этот мир». Если помните, был такой мультфильм «Голубой щенок», и сначала эта мелодия должна была звучать там. Представьте, как на этот мотив звучали слова: «Неужели из-за масти мне не будет в жизни счастья?.. Не хотят дружить со мной… Почему я голубой?…» И хотя тогда мы еще не знали «истинного» значения этого эпитета, песня очень не понравилась Лапину — тогдашнему главе телевидения. Пришлось искать новый текст — так и родилась одна из моих любимых песен.[b]— А какую из своих песен вы считаете самой неудачной? [/b]— Тут тоже все меняется. Долгое время я считал такой «Сердце любить должно», задвинул ее куда-то в самый дальний уголок памяти… Но вот на концерте Борис Моисеев исполнил ее так, что я вдруг понял, что это хорошая песня.[b]— У вас как-то не складываются отношения с нашей ведущей поп-дивой. Между прочим, сейчас в почете «звездные» дуэты вроде Алсу и Иглесиаса-младшего. Почему бы вам не спеть с Аллой Пугачевой? [/b]— Я не против, но как Алла на это посмотрит? [b]— Говорят, чтобы написать хорошую песню о любви, надо находиться в состоянии влюбленности. Вы влюбчивы? [/b]— Вероятно, да. Правда, не думаю, что для песен надо пребывать в состоянии влюбленности — это больше относится к поэтической стороне.[b]— Кто имел большее значение в вашей судьбе — мужчины или женщины? [/b]— Женщины. Поименно называть не буду.[b]— Ну, а был ли человек, которого можно назвать вашим добрым гением? [/b]— Я встречал многих людей, нет смысла выделять кого-то одного. Всегда с теплотой вспоминаю покойного Леонида Дербенева. Вместе мы написали всего две-три песни, зато очень дружили. Вообще, дружить — не означает тесно работать. С Иосифом Кобзоном мы знакомы с тех пор, как поступили на первый курс Гнесинского института, но шли абсолютно разными дорогами. Он был бригадиром, когда нас, студентов, посылали убирать картошку. Теперь он говорит, что я взял реванш, позволив ему спеть три своих песни на моем концерте.[b]— Продюсированием занимаетесь, и есть ли продюсер у вас? [/b]— Нет. Единственное, что я могу сделать — это осуществить запись своего произведения. У меня нет опыта ни в менеджменте, ни в добывании финансов. Я только автор.[b]— Что, если бы вам предложили использовать вашу мелодию в рекламе? [/b]— Пожалуйста. То, что я выпускаю в мир, мне уже как бы не принадлежит. В этом отношении меня интересуют лишь авторские отчисления, далеко не всегда выплачиваемые добросовестно.[b]— К деньгам относитесь трепетно? [/b]— Культа из них не делаю, но покажите того идиота, который не хотел бы быть богатым? Кому-то нужны более роскошные условия, кто-то доволен малым… Я не богач, я где-то посередине. Короче, деньги — это способ жизнеобеспечения, от которого никуда не деться.[b]— Насколько сильны материальные стимулы в сочинительстве? [/b]— Надо разделять стимул и импульс. Для профессионала — да, стимулом является контракт. А импульс мне чаще всего дают стихи. Такие песни, как «Белый танец» и «Последняя электричка», где сначала появилась мелодия — исключения. Я очень люблю поэзию, безо всяких видов на музыкальное переложение. Может, потому, что самому не дано писать стихи.[b]— А как относитесь к нынешним тенденциям в песенных текстах? Тут две крайности: одну олицетворяет Борис Гребенщиков со своей заумью, другая раньше называлась табуированной лексикой.[/b]— Я этого не приемлю и принимать не собираюсь. Пусть каждый самовыражается или выражается на своем уровне.[b]— Ваша семья имеет отношение к музыке? [/b]— Жена Люба — пианистка джазового направления. Вместе мы не работаем. Дочь занимается журналистикой.[b]— Ваша ближайшая премьера — «Ужастик-парк». Что-то вроде несусветное, судя по составу участников: Киркоров, Вайкуле, Сукачев… Отсюда же песня «Ураган Сюзанна», которую уже так полюбили все радиостанции.[/b]— Да, Валерий Леонтьев хорошо ее сделал. В связи с нею у нас недавно приключилась интересная история. Мы проводили творческие встречи в Красноярске. За кулисы пробрались мама с дочерью и предложили триста долларов — все, что смогли собрать, чтобы выкупить для дочки право исполнять эту песню. Хотелось, конечно, заполучить триста долларов, но мы все же воздержались. Хотя девочка оказалась талантливая, несколько раз спела эту песню по местному телевидению.[b]— От эстрады, стало быть, вы совсем отошли? [/b]— Особого смысла заниматься поп-музыкой для меня сейчас нет. К тому же думаю, в этом жанре я достаточно реализовался. А вот в плане крупных форм удовлетворения нет. Я не так уж часто что-то меняю в жизни, но если меняю, то основательно. Несколько лет назад, когда наконец представилась возможность воочию поглядеть, как прекрасен этот мир, я поехал за рубеж. Подчеркиваю — поехал, а не уехал. Эмигрировать я не собирался. Однако провел там значительную часть жизни.[b]— Быть может, жизнь в Германии и наложила отпечаток? [/b]— Не думаю. Хотя для Кельнского радио я писал не вполне ту же музыку, что прежде, но это были по сути случайные занятия. Хотя, конечно, не мог не почерпнуть чего-то нового. Например, открыл для себя австрийского поэта Георгия Траухва, совсем не известного у нас. Написал цикл камерных сочинений на его стихи, на немецком языке.[b]— Будете ли переходить к еще более сложным формам — симфониям, ораториям? [/b]— Едва ли. Все, что я делаю, связано с пением. С наслаждением слушаю итальянское бельканто. Может, на оперу как-нибудь и замахнусь.[b]— А собственные авторские программы на радио или ТВ? Причем не обязательно музыкальные, а что-то вроде «Смака»? [/b]— Варить картошку на экране телевизора я точно не буду.