Сам себе следователь

[i]Мы живем в стране, где слово «политика» непременно тащит за собой слово «расследование» и где каждое серьезное расследование неминуемо имеет политический подтекст. Жанр телевизионных расследований стал судьбой и проклятьем всего постперестроечного отечественного телевидения.Для того, чтобы разобраться в особенностях национальных телерасследований, корреспондент «ТТ» встретился с патриархом жанра [b]Олегом ВАКУЛОВСКИМ.[/i]ТТ: Хотелось бы разобраться с вашей помощью, в чем разница между банальным сливом компромата и высоким жанром «политического расследования»? [/b]О.В.: Слив — это когда тебе дают информацию и говорят «фас». Расследование — это когда ты сам выходишь на тему или добываешь информацию через свои надежные источники, и тебе абсолютно все равно, кто останется в минусе, кто сядет в тюрьму, а кто останется в белом костюме. Это самое упрощенное объяснение. Бывают, разумеется, ситуации, когда журналиста с именем используют вслепую. Ему начинают аккуратненько подбрасывать информацию, которая содержит в себе интересные факты. Но вместе с этой наживкой журналист должен слопать что-то еще. Этим занимаются специалисты психологической войны. И в этих случаях действуют часто даже не через самого маститого журналиста, а через его подручных, репортеров, информаторов. В нормальном расследовании журналист обязательно пытается выйти на все стороны участников конфликта. Если по программе видишь, что у каждой стороны пытаются вытянуть информацию или точку зрения, это уже не слив. Слив исключает множественность позиций.[b]ТТ: Но, согласитесь, состояние перманентной информационной и политической войны настолько размыло границы между плохим и хорошим, дозволенным и недозволенным, что разобраться в том, где кончается слив и начинается расследование, просто невозможно. Как результат — потеря доверия аудитории...[/b]О.В.: Это очень мило, что вы все переводите на телевидение. Абсолютно то же самое произошло с газетами. Давайте говорить честно: доверие упало и к газетам, и к телевидению.[b]ТТ: Но мы говорим о телевидении, которое больше, чем газеты, влияет на умы. И политические расследования или слив под видом расследований сыграли здесь очень значительную роль[/b].О.В.: Возвращаясь к телевидению. Да, оно потеряло доверие зрителей. Кто открыл шлюзы? Шлюзы открыл Доренко. Он перешел ту границу, которую переходить нельзя. Я преклоняюсь перед ним как перед артистом, шоуменом. Великолепно работает, четко интонирует, умеет расставить акценты. Но все претензии по поводу нечистого мундира журналистики надо обращать к Доренко.[b]ТТ: Что делать, чтобы вернуть это доверие? [/b]О.В.: В шею гнать шоуменов. Нет, не с телевидения, а из журналистики. Дайте шоуменам площадки и программы, где они будут развлекаться вволю, но пусть они никогда не подходят близко к журналистике. В свое время, когда мы стали свободными, честными, частными и отвязанными, шоумены вытеснили с телевидения журналистику как таковую. Это привело к потере доверия к телевидению, так как эти люди не были способны сформулировать правильно ни одной умной мысли. Но еще более страшное произошло, когда появились такие люди, как Доренко, формулирующие мысли правильно. Но у таких людей нет этических границ.[b]ТТ: Насколько в принципе реально делать настоящее расследование с камерой в руках, думая при том, как сделать это интересным для аудитории.[/b]О.В.: Мой фильм, который я очень люблю, — «Красавица и чудовище» о киллере № 1 Александре Солонике.Это тема, о которой все писали, все говорили. Там есть все, что «вкусно»: красавица модель, Эгейское море, белоснежные виллы, спецслужбы, заказные убийства, бандиты, безумная история двух побегов. Американцы давным-давно сделали бы на этом 150 серий фильма об их национальных уголовниках. Но мы занимались этой темой не для того, чтобы смаковать историю. В процессе работы мы вышли на вещи, о которых вообще не говорилось: о том, что Солоник, возможно, был завербован греками, что у нашего президента есть служба безопасности, которая работает независимо от службы внешней разведки и имеет агентурную сеть по всему миру... Иными словами, мы вели работу над очень серьезными вещами. И сейчас нами собран материал для второго фильма о Солонике.Конечно, намного сложнее сделать программу, когда у тебя проблема, куда сперли пять миллиардов долларов. Ты начинаешь копаться в бумажках... Но и здесь по ходу дела обязательно всплывут и заказные убийства, и все то, что необходимо детективу... Профессиональное расследование — это умение добраться до самых разных пластов дела. Тогда это и содержательно, и интересно...[b]ТТ: Прокомментируйте предложение запретить СМИ вести расследования.[/b]О.В.: Когда я услышал это заявление г-жи Слиски, чуть в столб не въехал. Такой глупости даже придумать невозможно. Даже человек, который очень хочет, чтобы таких расследований не было, никогда в жизни этого не сформулировал.[b]ТТ: Возможно, это такой пробный шар, чтобы вызвать реакцию аудитории и самих СМИ? [/b]О.В.: Честно говоря, я не думаю даже, что это зондаж общественного мнения. Ситуация слишком анекдотична. Вопрос состоит в том, будут ли вообще сейчас зажимать СМИ и в каких формах. Вполне реально, что все это будет происходить в форме спускания сверху каких-то директив, мягкого шантажа... Мне кажется, что сейчас невозможно проводить серьезные расследования, работая на ОРТ, работая в ВГТРК. Сомневаюсь также, что и на НТВ можно сыграть по правилам.[b]ТТ: Возьмем другую крайность — тандем журналистики и спецслужб. На телевидении масса программ, в которых рассказывается о работе органов. Александр Любимов запустил фильм-расследование «Рынок рабов», сделанный совместно со спецслужбами. Во что может вылиться такое сотрудничество? [/b]О.В.: В принципе, мы — журналисты и спецслужбы — делаем похожую работу. Информационно мы заинтересованы друг в друге. Спецслужбам необходим выход на телевидение с тем, чтобы показать какую-то свою работу. За это они готовы предоставить эксклюзив. Нам часто необходима помощь спецслужб в подготовке материалов. И я не отвергаю этих форм сотрудничества. Ради своего «пиара» журналисту могут подкинуть что-то «вкусненькое». Пожалуйста, пользуйся этим, но не забывай о своих обязанностях журналиста.Но здесь есть границы, и границы очень тонкие, которые нельзя переходить. Вот тебе дал интервью человек, который находится под колпаком, а потом приходят представители спецслужб, чтобы выяснить, что являлось содержанием вашей беседы.Журналист не имеет права раскрывать эту информацию. Принцип должен быть один — они должны узнать это либо во время эфира программы, либо после.Вообще в контактах со спецслужбами я всегда отталкивался от личных отношений. Спецслужбы — это сложная машина, но там работают люди, среди них есть и откровенно продавшиеся люди, и люди в высшей степени честные и достойные. Моя позиция — журналист не должен служить спецслужбам, но нет ничего плохого в сотрудничестве.Самый яркий пример такого сотрудничества (и в последнее время таких ситуаций все больше), когда следователь, который раскрывает преступление, связанное с некими иерархическими фигурами, попадает под давление. Он прекрасно понимает, что ему не дадут довести дело до конца. И тогда он приезжает к нам с тем, чтобы выдать интересную информацию, спровоцировать скандал и привлечь внимание к делу. Эффект всегда достигается. И я прекрасно понимаю, что помогаю ему, но я помогаю в его работе, а не в том, чтобы выгородить кого-то в этом деле.[b]ТТ: Не слишком ли это идеалистическое отношение к вопросу? [/b]О.В.: С помощью такого сотрудничества мы предотвращали заказные преступления. Потому что всегда заранее известно, кого заказали. У спецслужб есть эта информация. И заказчик заинтересован убрать человека до того. Человек выступил в эфире, все — он уже в безопасности.Спецслужбы всегда осведомлены о том, кто заказан. И они способны предотвращать такие убийства, если у них нет заинтересованности в эффекте, который вызывает такое убийство в обществе или какой-то среде.[b]ТТ: Ваш прогноз того, как будут развиваться отношения СМИ и органов в новых политических условиях.[/b]О.В.: Дело в том, что часть журналистики слилась с органами давно и в экстазе. Есть другая часть журналистики, которая по необходимости находит точки соприкосновения. Есть, наконец, те, кто отрицает даже возможность говорить «здрасьте» человеку из органов. Такое разделение было и будет всегда. Нет у меня мрачных предчувствий по поводу осени. Я вижу большую заинтересованность определенных лиц и кругов в том, чтобы создать панику. Мне кажется, что впереди у Путина большие трудности, и предстоит большая политическая война. Но это не несвобода.Кто сейчас больше всех кричит: «Фашизм, тоталитаризм, Путин»? Это либо мои клиенты по расследованиям, либо очень наивные демократически настроенные журналисты. Наивные демократические журналисты — наша беда, потому что их легче всего использовать.В свое время нашим органам внутренних дел были известны все основные экономические преступления и преступники. Были готовы булавки, чтобы пришпилить всю эту коллекцию бабочек. На Съезде народных депутатов лоббировалась инициатива о включении в доказательную базу аудио- и видеонаблюдений. Если бы она была законодательно принята, это позволило бы предотвратить последующий огромный вал экономических преступлений. Но в тот момент была запущена страшилка: «КГБ возвращает свои позиции». И никто ничего не проплачивал. Наши демократы и журналисты совершенно искренне помогли уголовникам.[b]ТТ: Что вы приготовили для зрителей к осени, которая, как вы сами сказали, не вызывает у вас опасений? [/b]О.В.: Осенью мы выйдем в новой сетке ТВЦ с сенсационными расследованиями, но исторического характера. Кроме того, в сентябре выйдет фильм-расследование об убийстве Александра Меня. Затем, надеюсь, выпустим второй фильм о Солонике. Об остальном говорить не буду — боюсь сглазить.Знаю одно — без работы не останемся. На ТВ всегда был большой дефицит в жанре расследований. Если сейчас Генеральной прокуратуре скажут: «Давайте расследуем все самые громкие преступления по-честному», понадобится несколько месяцев только для того, чтобы понять, с чего начать. На телевидении в жанре расследований нет никакой конкуренции — перед нами поле непаханое.[b]Фото - Пресс-служба ТВЦ[/b]