Где черемуха цветет

[b]«Москва–Черемушки» – единственная оперетта Дмитрия Шостаковича. Можно себе представить, сколь мучительным было для композитора воспевание рабочего класса как самой светлой, самой романтической части населения. Уж к нему-то гегемон обращался, наверное, не иначе как: «Эй ты там, в шляпе и очках!» Величайший композитор советского времени писал «Черемушки» под нажимом, со скрипом, к какому-то съезду партии, на дико фальшивое и халтурное либретто Масса и Червинского. Театр оперетты его к стенке припер.[/b]Однако дар мелодиста никуда не денешь. Чудесные мелодии стали особенно популярны после ленфильмовской картины, вышедшей на широкий экран в 1962 году: «Черемушки! В Черемушках черемуха цветет. И все мечты сбываются для тех, кто здесь живет!» Отдаленный район с милым названием принял тысячи обитателей жутких коммуналок и бараков – хоть и в хрущобы, но все же в новостройки.Демиургу Шостаковичу действительно удалось создать светлый мир свершившейся мечты, пусть и иллюзорный. Его и воспроизвели в Московском музыкальном академическом театре имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Постановка на Малой сцене (Большая откроется весной) необычная – совместно с Российской академией театрального искусства (дирижер Мария Максимчук, режиссер [b]Ирина Лычагина [/b]– кажется, сильно подправленная [b]Александром Тителем[/b], художник [b]Елена Степанова[/b]).Советский пафос для молодых артистов – далекая история пятидесятилетней давности – и воспроизводится столь же исторически бережно (хоть и без дотошного знания эпохи), как если бы это была атмосфера века XIX или ХVIII. Дурацкий текст даже слушать приятно: все эти словечки – «метрострой», «универмаг», «управдом» – ласкают ухо москвича, а еще больше – вкрапленные в песни названия: «Марьина Роща», «Песчаная», «Кузнецкий Мост», «Манежная». Ее, кстати, в 1958-м еще не переименовали в Площадь 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции.Вчерашние студенты и некоторые артисты Театра Станиславского поют и танцуют, умело делают вид, что не задыхаются, выдавая всякие «советские» коленца – словно пыль стерли с окон с первым весенним солнцем. Энтузиазм напоминает о лучших спектаклях «Геликона».Над залом висят два «настоящих» космонавта, на сцене строят панельный дом, герои ведут борьбу с бюрократами под дурашливым взглядом Хрущева, взирающего на них с многометрового портрета-паззла.Живой и веселый спектакль дал оперетте Шостаковича новую жизнь. Да, кстати: театр, кичившийся своим названием с упорством, достойным лучшего применения, и оттого называемый все эти годы просто «Стасиком», наконец придумал себе аббревиатуру – МАМТ, что зафиксировано на гардеробных номерках. Ура, товарищи!