«Такой зал не должен молчать»

[i]Оперная дива Любовь Казарновская вряд ли нуждается в особом представлении. Причем знакома она не только российским меломанам – в Нью-Йорке и Лондоне она выступает едва ли реже, чем в Петербурге и Москве. Однако не все еще знают о ее недавнем назначении на пост руководителя Центрального дома работников искусств.[/i][b]– Наверное, с ЦДРИ и начнем. Известная все-таки культурная точка в Москве.[/b]– Я сразу хочу сказать, что меня только назначили. Я начинаю знакомиться с документацией и к конкретному разговору не слишком-то готова.[b]– Но вы же можете сказать, что побудило вас принять это предложение?[/b]– Я сейчас возглавила ЦДРИ точно так же, как Станиславский в свое время возглавил МХТ, Третьяков создал галерею, Немирович-Данченко – Музыкальный театр. Мое первое появление в ЦДРИ случилось 23 года назад, когда я, молодой лауреат Конкурса имени Глинки, вошла в этот совершенно роскошный исторический зал, бесценный для Москвы и один из самых престижных в то время. В аудитории сидели такие люди, перед которыми каждое выступление было творческим экзаменом. Мне, конечно, очень жаль, что сейчас ЦДРИ находится в таком плачевном состоянии. Так продолжаться не может. Зал в самом центре Москвы, который может функционировать для столицы в самых интересных, нужных городу проектах – антрепризы, творческие вечера и прочее, – такой зал молчит! В течение уже многих лет он находится в полном запустении, и мне очень хочется вернуть ему былую славу. Ведь до сих пор живы люди, которые эту славу составляют, и они могут передать свои знания, свои навыки молодым. Пока они живы, я хочу устраивать там творческие мастер-классы.[b]– А вы думаете, в нынешних условиях возможно вернуть ЦДРИ престиж и деньги?[/b]– Престиж вернуть просто необходимо. ЦДРИ всегда был престижнейшим местом для людей всех творческих профессий. Молодые люди там могли заявить о себе. Люди более старшего поколения рассказывали о том, как развивается культура в стране. И мне кажется, что вернуть ЦДРИ былую славу абсолютно реально. Я сама видела, проработав во многих мировых театрах, как люди моего поколения брали какое-то дело, соединяли бизнес и культуру – и получалась очень интересная комбинация. Для меня, кстати, примером в этом отношении является гениальная певица, которая пела в «Метрополитен-опера», Беверли Силлз. Она возглавила театр «Нью-Йорк-сити опера», и там стали петь Доминго, Паваротти и многие другие. А ведь это всегда был театр класса «Б», но она сумела переманить туда всех своих коллег, и он стал очень престижным.Поэтому я думаю, что все возможно. Тут надо, конечно, включиться, использовать все контакты, все творческие силы, чтобы этот фонтан живой воды забил с новой силой.[b]– Как вы оцениваете нынешнее отношение нашего государства к культуре?[/b]– Это очень печальная картина. Чтобы культура в России финансировалась по остаточному принципу – ноль целых и две или три десятых процента, – этого просто больше не может быть. Например, «Метрополитен-опера» или «Линкольн-центр» существуют так: треть спонсорских денег, треть дает государство, и треть – от продажи билетов. У них колоссальный бюджет, разного рода спонсоры – есть миллионные спонсоры, есть тысячные, есть просто люди, которые за пятьсот долларов покупают себе место в театральной ложе на полгода. Это донорство, и каждое культурное учреждение именно так и должно существовать. Но уж никак участие государства не может составлять ноль целых и две десятых, это глупость. Тем более сейчас, когда наше государство очень неплохо зарабатывает на нефтедолларе. Например, Арабские Эмираты – которые, кстати, добывают меньше нефти, чем Россия, – на образование каждого родившегося ребенка кладут 100 тысяч долларов. Они лежат себе в банке на его счету и ждут своего часа. Ребенок вырастает, выбирает профессию и идет учиться. А у нас сейчас, насколько я знаю, хотят перевести творческие вузы на самофинансирование, вы можете себе это представить? То есть это всё, кранты! Потому что настоящие таланты, которые живут в провинции, не смогут приехать в Москву учиться. Где им жить, на что питаться? В государственном масштабе ЦДРИ – это маленькая клеточка, но если каждый у нас в своей ячейке будет по-настоящему делать свое дело, то все будет в порядке.[b]– Как вы относитесь к тому, что руководители российских творческих вузов сопротивляются переходу нашей образовательной системы на западный образец? Я имею в виду все эти деления на бакалавриат и магистратуру.[/b]– Чем глубже базовое образование музыканта, тем лучше. Мне самым эффективным представляется та система образования, по которой училась я: три-четыре года училища, затем пять лет консерватории. Сейчас происходит просто копирование американской системы образования, но я не думаю, что это будет нам полезно. Наше образование – как высшее музыкальное, так, кстати, и общее – одно из самых сильных в мире. Мой сын, например, учится здесь, хотя и не совсем понимает, зачем мы живем в России. Он говорит: здесь грязно, неуютно, что мы здесь делаем? Он пока не понимает, что такое образование он нигде не сможет получить. Он учится одновременно в двух школах, ходит на карате, успевает посещать интересные концерты, и у него еще остается свободное время, чтобы встретиться с друзьями. При нашей с мужем занятости организвать это за рубежом просто нереально.[b]– Вы даете много мастер-классов по всей стране. Вам государство в этом помогает?[/b]– Да, мастер-классов я провожу очень много, скоро, кстати, один из них будет проведен в Томске. Там соберутся все сибирские музыкальные учебные заведения. Но все это проводится не на государственные деньги. В этом мне помогают люди, которые хотят, чтобы в России музыкальная культура была на высоком уровне и чтобы развивались молодые талантливые люди.