Эрдман разбавленный

[b]Существует мнение, что резко возросшее количество самоубийц на современной сцене – проявление тяги к стабильности. Однако у Вениамина Смехова, несомненно, была другая побудительная причина взяться за «Самоубийцу» Николая Эрдмана. Это память о былой Таганке, где на первых прогонах бывал Эрдман, память о себе, почти тридцатилетнем, и о нем, равновеликом современнике Булгакова, Маяковского, Есенина. Это, наконец, еще одна попытка адекватно поставить великую пьесу «Самоубийца», которой не везло на конгениальные постановки. Не повезло, в общем, и на этот раз.[/b]«Речь Эрдмана – это особое заикание, приводящее слушателей и в смущение, и в восторг одновременно... буквы... все до единой, удлинялись в своем звучании с каким-то пневматическим придыханием», – пишет Смехов в «Театре моей памяти». Помня об этом восторге и о том, что «Самоубийцу» нельзя играть бытово, ибо будет пошло, режиссер, играющий и пишущий, предложил актерам говорить в той самой «пневматической» – чуть замедленной, чуть распевной манере.Точно пустил на тридцать три оборота пластинку, рассчитанную на сорок пять. Вспомнил Смехов и об интермедиях Эрдмана для спектакля «Пугачев», и сам решил, что без интермедий ему не обойтись. Для чего вывел на сцену трех коверных обоих полов (Роман Степенский, Дарья Семенова и Анна Ковалева), отдал им несколько ролей (гениальных безделок вроде знаменитых старух) и от себя сочинил несколько текстов, почти каждый из которых оканчивается сентенцией «Паф, вот и еще одной сволочью меньше». В одном из них, например, дама благодарит кавалера за то, что он впервые «увидел в ней не бабу, а товарища», и заучивает наизусть номер его партийного билета, чтобы было что шептать по ночам.Как ни странно, от этих режиссерских кульбитов выигрывает текст Эрдмана (далеко не самый заигранный и, судя по смеху в зале, многим и вовсе не знакомый – это тебе не «Три сестры»). Он выпукло звучит в речитативе, переливается абсурдистскими красками и выгодно отличается от смеховых интермедий. Но сам спектакль проигрывает.Странный эффект – блестящий текст точно заманивает постановщика и ускользает от него. Как будто «Самоубийца» метит в ряд пьес для чтения, поближе к «Борису Годунову» или «Ревизору» (хотя у последних случались исключения из правил, вроде блестящего «Бориса» Доннеллана или гениального «Ревизора» Мейерхольда, от которого осталось несколько томов рецензий и который до сих пор влияет на режиссерские умы).А режиссер тем временем покорно следует за столь сильным соратником – текстом, рисуя по пути характерные шаржи на эпоху, показанную в «Самоубийце».На занавесе – физкультурные парады и марши. За ним – никчемный мещанин Подсекальников (Алексей Розин), демагог-интеллигент Аристарх Доминикович (Вячеслав Гришечкин), вечно спорящие дамы и многие другие колоритные типы. Беда только в том, что дальше дружеских шаржей в духе Кукрыниксов дело так и не пошло.