[i]Она участвовала в четырех Олимпийских играх, с трех — вернулась с медалями, на четвертой тогдашняя олимпийская чемпионка Тамара Пресс сказала ей: «Моя медаль — твоя». Она — Нина Пономарева — дважды олимпийская чемпионка. Но самое главное ее достижение, которое никто не сможет повторить, — то, что она самая первая олимпийская чемпионка среди советских спортсменов.Счет наших золотых медалей начался с Пономаревой — в 1952 году, на первых Олимпийских играх, в которых участвовали советские спортсмены.[/i]— Я в спорт случайно попала, — рассказывает Нина Пономарева. — Диск с первого раза отбил всю охоту иметь с ним дело. Я чуть не убила судью, его спасло, что сам был спортсменом — запрыгнул на судейский столик, увернулся.Я работала продавщицей в гастрономе, мне было 19 лет — поздновато для начала занятий спортом. Да и вообще жизнь свою видела совсем по-другому… А тут уговорили меня пробежать городской кросс. Я говорю — что, мол, я буду делать с этими девчонками? А мне — кросс-то комсомольский, кто же, если не ты? Прониклась ответственностью, маечку мне спортивную от «Спартака» дали, тапочки, а трусы — еще довоенные были, почти до колен, с резинками внизу. В них и плавать удобно было учиться — они сатиновые, воздух плохо пропускают, надуешь их пузырем — и в воду. Держали, как спасательный круг.Ну вышла я на тот кросс, в Английский парк Ессентуков, соперницы мои чуть со смеху не померли. Они-то в форме, похожей на современную, мода за войну изменилась. А я — для них тетя, ростом меня бог не обидел, да еще эти трусы… Меня наш инструктор научил, за Машей, мол, держись, у нее краевой рекорд, далеко не отстанешь — хорошо будет. Я выскочила со старта, бегу первой, потом головой стала крутить: где эта Маша? Дороги не знаю, сколько это — 500 метров — непонятно, расстояние раньше не примечала, только они, сзади, в другую сторону поворачивают. Ну я за ними, догнала, все Машу ищу. Финиш близко, а мне невдомек, я еще бег не распробовала. Так третьей непонятно для себя и финишировала.Меня тогда сразу на городскую Спартакиаду заявили, уже по метаниям. Гранату я на военном деле бросала и тут сразу чемпионкой стала. Заодно диск и ядро выиграла.Вот тогда и неприятность с судьей по диску вышла.А меня уже на краевые соревнования зовут в Ставрополь. Ядро дали — дома потренироваться, диск. А я никуда не хочу, разочаровалась в спорте, все тело с непривычки после тех соревнований болит, даже на работу не ходила, дома лежала пластом. Бабушка депутации от городского спортсовета выгоняет: «Оце, сгубылы дитыну!». Хотя диск и ядро ей понравились — помидоры в кадке накрывать, как гнет.Уговорили через маму, в последний день, когда команда уже уехала. Сам председатель городского «Спартака» приходил, о моем комсомольском долге говорил. Ну я и сдалась. Помнила — из раскулаченных мы, нельзя выкобениваться.Родилась я в ГУЛАГе, в уральской тайге. Я смутно помнила, как жила на Урале до 6 лет, но думала, что так и положено: по 100 семей в бараке, как в вагонных купе. Мы с родителями ютились на нарах, отгороженных от других отсеков тряпками. Мама — дочь раскулаченного, которую выслали из села вслед за отцом в 16-летнем возрасте за то, что она попыталась вступиться за свои права, точнее, за валенки, снятые с матери членом сельсовета. Папа — сын регента церковного хора, которого не стали трогать из-за ампутированной ноги (зато наказали семью). Она познакомилась с ним на поселении в Свердловской области. Поженились, там родились мой брат и я — в 1929 году. «Отмотала» я срок с рождения — 6 лет; мама с братом по причине его болезни уехала на Ставрополье на год раньше, а мы с папой «освободились» в 1935 году.Приехали мы к бабушке, в станицу под Ессентуками, там я пошла в школу. Несмотря на то, что отец как лишенный прав не призывался в армию, в войну Родину защищать ему доверили. Он большой кровью искупил свою несуществующую вину, получил тяжелые ранения в ногу и в руку. Видно, его военные заслуги как-то помогли затушевать наше лагерное прошлое.Когда я писала в анкетах «Отец — участник Отечественной войны», никому в голову не приходило, что он мог быть репрессирован как «чуждый элемент». Впрочем, это я старалась не выпячивать и за границу на соревнования стала ездить еще при Сталине.На первые свои соревнования «на выезде» в краевой центр отправили меня на самолете-кукурузнике. Летела я в первый раз, прибыла со всеми симптомами «морской болезни». Метать пришлось после ливня из круга, который был залит водой. Я выступала, безразличная ко всему, это, наверное, помогло справиться с непривычным снарядом, и я ненароком установила рекорд края в диске.На следующий день солнце высушило лужи, и я, гордая своим высоким чемпионским званием, наблюдала за выступлениями своих земляков рядом с тренером команды. Удрученно глядя на одного из наших спортсменов, с трудом заканчивающего дистанцию, тренер вздохнул: «Не дойдет до финиша. Подтащить бы его как-нибудь…».Я восприняла эти слова буквально, рванула через поле, полная нерастраченных сил, схватила сопротивляющегося бегуна в охапку и, как подстреленного, потащила его на себе… Наш «аттракцион» не прошел, моего подопечного дисквалифицировали, а тренер мне сказал, что домой из Ставрополя я пойду пешком. Поостыв, он предложил мне искупить вину выступлением в пятиборье, которое дало бы команде в пять раз больше очков, чем только что потерянные по моему почину. Я была готова на все, но не все умела. Меня на ходу стали обучать всей командой.Тогда стартовых колодок не было, рыли для упора ног ямки. Меня спросили: какая нога толчковая, под какую рыть впереди? Я ответила: обе толчковые… Но стометровку пробежала быстрее, чем наши спринтеры. Ядро я раньше толкала, здесь получилось на метр дальше, чем тогда, когда я чемпионкой города была. Прыжки в длину были на следующий день, и меня вечером, после соревнований, стали учить, чтобы я хоть до ямы долетела.Утром вся наша команда, кто не выступал, сидела у прыжковой ямы на ограде, как воробьи на жердочке. Когда я прыгнула, то все с этой жердочки попадали, забыв, что надо держаться.Мой результат был лучше, чем у чемпионки края… Еще надо было метать копье, мне сказали — как гранату, это я умела. Так махнула рукой, что вперед полетели 2 снаряда — копье сломалось у меня в руках. Выступала я последней, копье на стадионе было одно, больше метать было нечего. Но и без этого многоборье я выиграла.Домой возвращаться не пришлось — поехала на российский чемпионат, а потом сразу — на союзный… Все говорили про меня — самородок, феномен… А я нормальный советский человек. С пяти лет трудилась, ведро с водой отцу каждый день в тайгу за несколько километров таскала, там летом такая жара стояла! Во время войны работала в колхозе, косила, молотила зерно цепом, ночью в школе жернова ручной мельницы крутила. Руки были такими сильными — по пожарной лестнице на крышу школы без ног залезала.В легкой атлетике, особенно в метаниях, штангу стали применять для развития силы. А я и без штанги после своей крестьянской закалки здорова была — дай бог каждому. Холодильник свой первый когда купила — большой, «ЗИС» тогда в моде был, — на 3й этаж на спине одна затащила.Когда я стала выигрывать все подряд, меня в Москву переманили. Поселили в Тарасовке на даче, а там зимой от холода батареи лопнули — в комнате каток был. Я получила хронический радикулит. На улицу зимой не в чем было выйти — я же с юга приехала, — пока пальто и ботинки не купила уже под весну с первого своего гонорара за всесоюзный рекорд. Не в диске, а в… эстафете, где я стометровку бежала. С моим радикулитом штанга мне была противопоказана, я и метать могла только в счастливые периоды, когда спину отпускало.Через 2 года после начала занятий спортом я стала чемпионкой СССР.Это у нас, где был прописан мировой рекорд, где метала великая Нина Думбадзе, первая в мире преодолевшая 50-метровый рубеж. Из-за ее рекордов я, дважды олимпийская чемпионка, рекордсменкой страны, по сути, не была. Метнула в Ашхабаде по мировому рекорду, счастливая пришла в гостиницу, включаю радио и слышу: «Ко дню рождения великого Сталина на его родине его знаменитая землячка Нина Думбадзе установила новый мировой рекорд…». Только через 8 лет его побила Тамара Пресс.Нина Думбадзе была старше меня на 10 лет и, когда я пришла в спорт, была уже прославленной, непобедимой чемпионкой и рекордсменкой. Я к ней и относилась с благоговением: она была прекрасна, как античная богиня, не зря говорили, что ею интересовался известный ценитель женской красоты Лаврентий Берия. Ей благоволил и сам «вождь народов». Никому бы не сошли с рук экскурсии в одиночку за границей, а про ее «проступки», по-моему, даже не рисковали докладывать «наверх». Она могла, к примеру, заявить, что привыкла, чтобы правительственная трибуна была с левой стороны и метательский сектор переносили в другой конец стадиона, зная, что на этой трибуне вполне могли появиться высокие ценители ее искусства. А она действительно, скорее, не соревновалась, а «выступала», как актриса. Следила за своей прической, за косметикой между попытками в секторе, когда мы ни о чем, кроме диска, не помнили… А фигура у нее была — тогда все парки украшали статуями спортсменов; не знаю, с кого «Девушек с веслом» лепили, а вот «Дискоболок», которых было не меньше, точно с нее… На первую для советских спортсменов Олимпиаду мы поехали вместе. И хотя я впервые выиграла чемпионат страны, мировой рекорд был у нее.Вторая наша дискоболка Елизавета Багрянцева была известна у нас не меньше, и я чувствовала себя их дублершей. Но в Хельсинки для них соревнования складывались неудачно, и я неожиданно стала лидером нашей тройки.Привычно ждала триумфа своих знаменитых подруг, за рубежом была чуть ли не в первый раз и поначалу даже растерялась. Трибуны, которые основательно заполнили гости из Германии, приветствовали лидера соревнований, обладательницу олимпийского рекорда немку Мауэрмайер.Эти немецкие восторги и завели меня. Во время оккупации я достаточно насмотрелась на «художества» фашистов, и для меня эти болельщики были не просто немецкими туристами, а земляками тех, кто еще недавно хозяйничал на нашей земле. Меня их «хайли» приветственные так разозлили, что в сектор я вышла переполненная патриотическими чувствами и с такой яростью совершила очередной бросок, что надежд на победу ни у кого не осталось. Первая золотая медаль в истории советского спорта была добыта моей рукой! Добившись главной для каждого спортсмена цели —олимпийского золота, охладела к другим званиям.Вышла замуж, ждала ребенка и незадолго до родов, между прочим, выиграла соревнования на Всемирном фестивале молодежи и студентов, где выступали сильнейшие спортсмены мира. Сыну было лишь 2 месяца, когда меня пришли уговаривать выступить за Москву на чемпионате страны: метни, мол, как-нибудь, чтобы дать зачет команде. Кое-как я не умела, вышла — и выиграла. Тут уж меня стали уламывать выступить на чемпионате Европы. Обещали на сборах в Киеве создать особые условия, а пришлось селиться с двухмесячным сыном в 4-местном номере.Европу я тоже выиграла. Когда поздравляли иностранные соперницы, я не удержалась, похвалилась тем, что у меня родился сын, и удивлялась, что меня как-то сдержанно поздравляли и не особенно интересовались обычными подробностями: какой вес у ребенка, на кого похож. И лишь через много лет, когда мой сын, тоже спортсмен, встретился в Бухаресте с моей старой подругой-соперницей, та, отметив наше безусловное сходство, сказала ему, что тогда все считали, будто Пономарева усыновила ребенка: между теми двумя стартами, на которых меня видели за рубежом, прошло слишком мало времени, чтобы успеть родить и начать полноценно хотя бы тренироваться.На следующую Олимпиаду я поехала за золотой медалью, но буквально за день до главного старта случилась неприятность — нас перевели на новое покрытие, я не вполне к нему приспособилась и получила травму. Но все равно бронзовую медаль я выиграла вслед за своей серебряной подругой Ириной Бегляковой.К римской Олимпиаде меня руководство сборной «списало»: мне было уже за 30 — тогда мы считались безнадежными ветеранами. Я долго не могла справиться со все прогрессирующим радикулитом, тренировалась лежа (жим штанги) и сидя — ноги не держали. Тогда уже появилась новая золотая надежда — Тамара Пресс, и, как сказал тогда один из руководителей, бронзовая медаль — большее, на что я могу рассчитывать — не стоит билета в Рим.Лишь за 45 дней до Олимпиады я почувствовала, что спину «отпустило».Полтора месяца я тренировалась 4 раза в сутки.Я выиграла у всех, в том числе у могучей Тамары. Чистой техникой. А результат был лучше, чем на моей первой Олимпиаде.Большего я сделать уже не смогла.Через 2 года на чемпионате Европы меня подвел старый грех — на разминке я попала-таки диском в судью и сама потеряла сознание от ужаса. Метала потом, как в тумане, руки тряслись — до выступления ли было? Перед своей последней Олимпиадой я стала третьей в чемпионате страны. И вдруг за 2 недели до олимпийских стартов объявили, что поедет лишь тот, кто выполнил олимпийский норматив, который установили чуть ли не на уровне моего олимпийского рекорда.Выполнила, что от меня требовалось, но восстановиться после тех контрольных соревнований до Олимпиады не смогла — не девочка уже, 35 лет все-таки.Та Олимпиада была «провальная» для нашей команды. После снятия Хрущева перемены, затронувшие политическое руководство, не обошли стороной и спортивное. Обстановка была нервозной. Упускали победы явные фавориты. Неудачно начала и мировая рекордсменка в нашем виде Тамара Пресс. Чувствуя, что после тех соревнований так и не смогла полностью прийти в себя, я решила отказаться от своих амбиций и помочь реальному лидеру. Я подсказывала ей, корректировала каждое ее движение и наконец у нее получился «золотой» бросок. Она потом благодарила меня за это в своей книге.Закончив выступать, я переехала на родину своей мамы — на Украину.Квартиру удалось обменять на большую — в Москве было тесновато. Так что сын, киевлянин, выступал за сборную СССР в фехтовании. А внучка — уже за суверенную Украину. Она у меня — олимпийская надежда украинского фехтования.Но потянуло обратно в Москву — сильны уж очень национальные перекосы на Украине. Русскоязычное население составляет чуть ли не половину, а обучение в школах и вузах — только на украинском… и хоть половина корней у меня — украинских, русская половина протестует.Российское гражданство мне вернул указ президента, а квартиру помог получить Юрий Михайлович Лужков.Друзья, которых много в Москве осталось, тоже выручали. Теперь вот есть свое жилье, но все никак не соберу денег на мебель. Это не самое главное, верно?