Злодеи тоже рождаются добрыми

[b]С. Слонимский.«Видения Иоанна Грозного».Дирижер Мстислав Ростропович.Режиссер Роберт Стуруа.[/b][i]«Сегодня еще нескольких человек похоронили, — администратору гостиницы, кажется, вопросы не нужны, она просто до сих пор не может прийти в себя. — Мы видели огонь, но, слава богу, криков не слышали.Это всего в трех кварталах отсюда». О том, что пожар был где-то совсем близко, говорят в Самаре везде, в том числе и в Самарском театре оперы и балета, где завершалась подготовка оперы Сергея Слонимского «Видения Иоанна Грозного». «Конечно, это ужасное событие не могло не отразиться на нашем общем настроении, — говорит постановщик Роберт Стуруа, — хотя, к счастью, никого из артистов трагедия лично не коснулась. Возможно, ставя оперу об Иоанне Грозном, мы и разбудили какие-то темные силы».В совпадении этих двух почти экзистенциальных событий есть что-то роковое.[/i][b]Для композитора Сергея Слонимского [/b]выбор Самары был естественным: здесь ставили его оперы «Виринея», «Гамлет», «Мария Стюарт», здесь состоялась премьера его пятой симфонии и фестиваль его музыки. Для Мстислава Ростроповича, музыкального руководителя и дирижера первых пяти спектаклей, «Видения Иоанна Грозного» — еще один шаг на пути постижения русской оперы, вслед за «Хованщиной» в Большом и концертным исполнением «Леди Макбет Мценского уезда» в консерватории. Трагические фрагменты русской истории, величие страданий России, роковые, как черные дыры в космосе, пропасти русской души, а в финале рассвет (и на сцене, и в музыке, как в «Хованщине») или заключительная песня жертв Иоанна Грозного, где горечь растворяется в надежде, — вот чем хочется заниматься сегодня Ростроповичу на оперной сцене России и чем, по его мнению, русская опера может сейчас заинтересовать Запад. В этом и корень его противоречия с Большим театром, который, по словам маэстро (только так называют его в Самаре — от секретарши до Слонимского), «решил себе сделать славу на итальянской опере, а опера Слонимского их просто не интересует». Правда, светлые краски финала здесь густо замешаны на пессимизме относительно общего просветления в нашей истории: уже похороненный Грозный, уже распластанный на могильной плите (обратная сторона иконы) поднимается и вновь грозит кулаком своим жертвам и своему народу.[b]Видения, наваждения, мистификации [/b]становятся весьма популярной формой отношений с историческим материалом и драматургической логикой. Здесь отпадает необходимость выстраивать причинноследственные связи истории, здесь образ важнее факта, а эмоции важнее достоверности — на то они и видения. Поэтому здесь, например, Иоанн Грозный убивает своего сына дважды: когда тот вздумал заступаться за свою беременную жену, которая в свою очередь подвернулась под Грозную руку в минуту тяжких раздумий о поражении в битве с польским войском. И когда посмел заявить свои права на престол отцу, чья очередная жена Мария Нагая ждала очередного наследника — нерожденного еще и потому пока любимого. Видения Иоанна Грозного — это разорение свободного, веселого Новгорода, убийства лучших людей государства, система доносительства, театральная показуха убийств и псевдопокаяний и совсем уж извращенная выходка царя, заставившего любимца Федьку Басманова убить своего отца, а затем расправившегося и с самим Федькой — «тяжела мне твоя верность». (На прогоне вместо охрипшего артиста пел сам композитор, и его старческий тенорок в микрофон, казавшийся каким-то потусторонним, добавлял этой сцене зловещих красок.) Исторические достижения Грозного авторам спектакля были не важны — на небесных весах никакая политическая целесообразность не перевесит конкретных загубленных человеческих судеб, и в этом, наверное, самый пронзительный акцент самарской премьеры.— Скажите, есть ли что-нибудь в фигуре Иоанна Грозного, что вызывало бы у вас сочувствие? — спрашиваю у Роберта Стуруа.— Я не могу найти этого сочувствия. Хотя всегда жалко — люди рождаются одинаково добрыми и вдруг превращаются в таких злодеев. Помните, у Элема Климова главный герой фильма «Иди и смотри» стрелял в портреты Гитлера, и время как будто катилось вспять? А в последний портрет — ребенка — он выстрелить не смог. Гибель человека, личности — это всегда трагично, но в данном случае я не хотел исследовать механизм этой гибели. Мне важнее был другой контраст. Мы с художником Георгием Алекси-Месхишвили использовали красоту русского искусства, русской иконы, и на этом фоне разыграли ужасную трагедию. Эту красоту создавал народ, в основном безвестные художники, и на таком фоне политики разыгрывают свои грязные истории.[b]О своей роли Роберт Стуруа[/b] говорит довольно иронично: «Я зарекся больше ставить оперу. У меня не так много времени, чтобы заниматься сомнительным занятием, а оперный режиссер, как мне кажется, — это сомнительная профессия. Потому что если хорошо поют, если замечательная музыка, то этого достаточно, чтобы спектакль был хорошим». Тем не менее присутствие режиссера ощутимо в каждой музыкальной фразе, и несуетливая выразительность действия компенсирует не всегда выразительные голоса. Написано, скажем, в либретто, что Грозный дает знак Малюте Скуратову убить строптивого митрополита, который воспротивился разорению Новгорода. А в спектакле Малюта схватит шута за дурацкие бусы с бубенчиками, деловито проверяя их крепость. И шут, искушенный в дворцовых зверствах, задрожит от сознания того, что предстоит сейчас испытать митрополиту. А тот, в свою очередь увидев на себе шутовские бусы, вздрогнет от какой-то нелепой надежды — а вдруг поиздеваются, да и отпустят. И погибнет с остатками этой надежды на лице.А участие в проекте хореографа Аллы Сигаловой и ее пластической группы в живописных лохмотьях (то беспечные юродивые, то безжалостные опричники, то скорбные могильщики — та послушная и безликая масса, готовая на любые действия, куда бы ее ни повели) окончательно превратило «Видения» в динамичное и страстное действо, ничего общего не имеющее с пафосной статикой большинства оперных постановок.[b]В отличие от шумной мировой премьеры «Сибирского цирюльника» [/b]в тот же день с фейерверками, масленицей, показом мод и выпуском нового одеколона мировая премьера «Видений Иоанна Грозного» прошла гораздо скромнее. Однако многие культурные атташе и послы предпочли поехать в этот день в Самару, что дает основания полагать — самарский спектакль ждет внимание всего мира.[b]Самара — Москва [/b]