Александр Яковлев: Я называю нынешний строй демократурой

[b]— Сейчас часто говорят о происходящей ползучей реставрации, в результате которой к власти придут коммунисты. Вы с этим согласны или это панические утверждения? [/b]— Дело не в панике. В политике надо оперировать фактами. А они действительно говорят о том, что происходит ползучая реставрация. В 1991 году уже была истерическая реакция на перестройку в виде военно-партийного мятежа. Она закончилась фарсом. Такая же силовая попытка была в 1993 году.Закончилась тем же. Потом вечно вчерашние сообразили, что такие силовые выплески с оружием успеха не принесут и перешли к другой тактике.Активное и умышленное невыполнение указов президента, саботаж — это первый этап реставрации. Я не случайно называю существующий ныне строй демократурой. На воротах написано «демократия», а за воротами — чиновник. Огромный диктатор в бронзе вроде исчез, но появились тысячи маленьких диктаторов, которым все мы подчиняемся. При демократии человек должен чувствовать себя свободным и защищенным. А кто из нас может сказать, что он защищен от беззакония, произвола милиционера, гаишника?.. Местного администратора? Всюду чиновники — обдиралы, казенные воры и воришки.Каждый бюрократ по определению диктатор. Тысячи лет нами правили люди, а не законы. И вот мы вырвались из этого состояния. Но, будучи по психологии рабами, очень хотим теперь стать рабовладельцами. Каждый из нас.[b]— И за собой вы это тоже замечаете? [/b]— Для меня это просто не актуально по возрасту. Кроме того, я знаю, что такое власть.[b]— Но у вас была большая возможность… [/b]— Да не обо мне речь. Я трижды добровольно подавал заявление об отставке. Правда, никто этого не заметил: отставка еще не вошла в нормальную практику государственной жизни. Вот сообщают, что в такой-то стране заключенный убежал из тюрьмы и министр подал в отставку. У нас полстраны можно, извините, укокошить, и начальство даже ухом не поведет.[b]— Почему у нас ничего не получается? [/b]— Потому что мы все время куда-то торопимся, но не знаем, куда. Нас заедает революционализм. Если делаем что-то, то так шмякаем об пол, что все разлетается. А зачем? Жажда все изменять не по существу, а по форме...Почему надо обязательно район называть префектурой, что от этого изменится? Почему обязательно мэр, а не градоначальник, городничий или городской голова? Почему административные округа, а не как раньше — волости? Совершенно не понятно. А вот изменить по существу, скажем, принять земельную реформу... Она до сих пор не принята, землю крестьянам так и не отдали. А пока не будет земельной реформы в России, никаких реформ не будет. Частная собственность должна быть священной и неприкосновенной, а у нас собственника, защищенного законами, так и не появилось.Живет еще рабская вера в палочку-выручалочку. Хрущев считал, что кукуруза вытянет все остальное. Мы считали, что все решит монетаризм, приватизация и либерализация цен. Но не в этом же дело. Если приватизация, то нужно создавать класс собственников.Если либерализация цен, то должна появиться крепкая денежная единица, обеспеченная товаром. Тогда это серьезно. А то свои деньги закрутились в воздухе, как осенние листочки, а кроме них, на рынке — ни земли, ни жилья, ни средств производства, ни нормальной конкуренции, ни иностранных инвестиций.[b]— Вы говорите, что надо отдать землю. А Зюганов утверждает, что русский человек — человек общинный и ему западный индивидуализм вроде как не подходит.[/b]— Совершенно дурацкие рассуждения. Всем им надо почитать того же Столыпина, на которого какая-то часть социального дна любит ссылаться. Повторяют его знаменитую фразу: «Нам не нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!». Они даже поленились прочитать, в каком контексте Столыпин сказал эту фразу. Это из его речи в Думе. Он говорил об аграрном вопросе и необходимости разрушить общину, чтобы передать землю в частную собственность. Иначе, как он сказал, Россию ждут революция и великие потрясения. Он говорил об опасности и трагедии революции и хотел ее предотвратить через частную собственность на землю.[b]— Как вы считаете, Макашов своими антисемитскими заявлениями подорвал авторитет КПРФ у населения или, наоборот, укрепил ее популярность? [/b]— Не знаю. Меня, честно говоря, это не интересует. Я знаю, что это исторически уходящая партия и никогда она не будет у власти. В России (только в России, а не в СССР) было 11 с половиной миллионов коммунистов. Сейчас они говорят, что их 500 тысяч, в чем я сомневаюсь. Вся разумная часть партии ушла. Там осталось ортодоксальное болото или карьеристы.Победить они не в состоянии, им только ошибка власти может дать шанс. Как они могут победить, когда голосует за них только недовольная протестная масса? [b]— Но таких становится все больше.[/b]— Да, к сожалению. В результате действий властей. Но если завтра будет полностью выплачена заработная плата и пенсии с учетом индексации, я бы посмотрел, кто за кого проголосует.[b]— А если не будет выплачена? [/b]— Тогда будем считать, что демократия в России в очередной раз и бездарно обанкротилась.[b]— Даже демократы заговорили о досрочных выборах президента. Вам эта идея нравится? [/b]— Я думаю, что, кроме дополнительного хаоса, это ничего не принесет. Другой разговор, что пока он в больнице, я бы на его месте решился передать часть полномочий правительству. А потом вернул обратно. Я прекрасно понимаю положение Примакова: надо что-то делать, а полномочий нет.[b]— Примаков сейчас на своем месте? [/b]— Да, он хороший человек. Он большой умница, дальновидный. Я не сторонник пересмотра Конституции именно сейчас, потому что это приведет лишь к большой толкотне. А в принципе я считаю, что на президенте России висит слишком большая нагрузка. Многие вещи должны делать министры и местные губернаторы. И нести ответственность — и за успехи, и за провалы.Нужно отдать им всю социальную сферу, медицину и школы, пусть отвечают за это. Если где-то на Камчатке или в Липецке не работают школы из-за отсутствия топлива, то при чем тут президент? Там есть губернатор, сидят сотни чиновников. По сравнению с советским периодом количество чиновников в России увеличилось в два раза. А мы все время надеемся на президента: вот придет Ельцин, потом Сидоров, потом какой-нибудь Кукушкин и все будет в порядке.[b]— Но Горбачев пришел, и многое изменилось.[/b]— Когда мы пришли к власти, у нас все перезрело. И дальше так продолжаться не могло. Другой разговор, что можно было и не торопиться с уходом. Нас никто не гнал, везде развешивали наши портреты, носили их по Красной площади. Можно было годок подождать, закончить начатое, в частности в экономике.[b]— Ваши портреты с оскорбительными надписями коммунисты до сих пор носят на митинги.[/b]— Еще был портрет с мишенью и со словами: на сей раз промаха не будет.[b]— Многие демократы сейчас говорят о необходимости объединения. Возможно ли это? [/b]— Перед прошлыми выборами президента я обратился к четырнадцати руководителям партий с предложением объединиться. А чтобы не было сомнений, я сказал, что заранее снимаю свою кандидатуру при выборах. Все согласились, но с оговорками: если этого парня не будет, если того не будет, не будет третьего... Хотя я готов к объединению, подписал последнее обращение о создании правоцентристского блока. Что касается партии социальной демократии, которую я возглавляю, то она уже зарегистрирована, в ней до семи тысяч человек, будем активно входить в политическую жизнь.[b]— Гайдар заявил о том, что нужно запретить КПРФ. Вы с ним согласны? [/b]— Конечно, было бы разумно убрать с политической арены основной источник российского раскола. Я два года назад написал об этом в брошюре, которую издал за свой счет. Но никто не обратил на это внимание, кроме коммунистов, которые подали заявление в прокуратуру. С просьбой привлечь меня к ответственности за попытку преследования инакомыслия.Я говорил в своей брошюре о суде над КПСС. За насильственную контрреволюцию 1917 года (не революцию, а контрреволюцию). За гражданскую войну. За плохо организованную оборону страны, когда погибли 30 миллионов человек. За бесконечные сфабрикованные процессы. За создание концлагерей, в том числе для детей. За употребление газов против мирного населения. За переселение со своих мест без суда и следствия пяти миллионов крестьянских семей. Это все уголовные преступления.[b]— К вам повестка пришла из прокуратуры? [/b]— Меня вызвали к следователю по особо важным делам. Хорошо, что парень оказался с чувством юмора. Мы поговорили, он посмеялся, и на этом все дело и кончилось.[b]— Со своими бывшими коллегами — «архитекторами перестройки» — часто встречаетесь? [/b]— Все мы заняты, бегаем, носимся. Но я недавно попал в больницу, и ко мне приходили старые знакомые по ЦК.[b]— Егор Лигачев тоже приходил? [/b]— Нет. А что Лигачев? Он человек нормальный. Мы с ним расходились почти по всем идеологическим вопросам, но у нас всегда были вежливые, нормальные отношения. Мы спорили открыто. Если он в чем-то был со мной не согласен, то перед заседанием Политбюро звонил мне: Александр Николаевич, я буду выступать против потому-то и потому-то. Иногда он был прав, иногда нет. Мы наши взгляды никогда на личные отношения не переносили. И он ни одного дурного слова обо мне не сказал. Никогда не присоединялся к этому хору: предатель! шпион! [b]— Чем вам сегодня приходится заниматься? [/b]— У меня должностей много, но если говорить о действительной работе, то я возглавляю Комиссию по реабилитации жертв политических репрессий. И у меня есть фонд — Международный фонд демократии. Мы занимаемся изданием документов России ХХ столетия. Издали уже семь томов: Кронштадт, Хатынь, Филипп Миронов, командующий второй конной армией, два тома о подготовке к войне, Молотов, Маленков, Каганович... Следующий том будет про Берию, затем про Жукова.Потом — дети ГУЛАГа. Всего около 80 томов. Очень страшные документы. Я человек, много поживший на этом свете, но после чтения их ночами не сплю. Представьте, был приказ НКВД о том, как содержать детей в лагерях. Все расписано: как кормить, одевать, стричь, как судить и за что наказывать. А ребенку 9—10 лет. Сейчас пишут: некий маньяк убил 50 человек. А тогда маньяки убивали миллионы.[b]— А вы не испытываете неприятного чувства от того, что вы тоже были не последним человеком в той партии? [/b]— Мне часто говорят: мол, сам был членом Политбюро. А что я делал в Политбюро? Я начал с записки по антисемитизму, с гласности и демократизации. Если бы я не состоял в Политбюро, то, конечно, все равно нашлись бы люди, которые сломали бы хребет тоталитарной системе. Но эта миссия пала на нас, бывших членов Политбюро. Сломать систему можно было только сверху. Или через кровавый бунт, который бы унес, как в гражданскую войну, миллионы человек, а то и больше. А в партию я вступил на фронте, и мне за это не стыдно. Пулям ведь все равно, кого убивать. И сказать, что коммунисты прятались от них, я не могу.[b]— У вас не было желания уехать из России? [/b]— Никогда. В другой стране жить не могу. Хотя я 10 лет жил в Канаде и один год в США, язык знаю, мне было там легко общаться, но жить? Нет, это не для меня.[b]— Ностальгия?..[/b]— У меня ностальгия не расплывчатая, не в дыму таком сиреневом. Я каждый год езжу в Ярославскую область, в свою деревушку, где осталось всего три дома. Там я бегал мальчишкой, ходил по грибы, ловил рыбу.[b]— Как к вам там относятся, что говорят? [/b]— Там все нормально. Это некоторые политики ко мне плохо относятся. Все-таки власти лишились. Ну и слава Богу: если бы все ко мне хорошо относились, я бы считал, что что-то не то делаю.[b]— Своих обидчиков легко прощаете? [/b]— Я научился относиться к ним равнодушно. Сколько было про меня статей? Тысячи. Я только два раза ответил. Один раз Макашову в «Независимой», где написал, что когда люди, подобные ему, баллотируются в президенты — это беда России. И один раз — Жириновскому в «Известиях». Он назвал меня «нашим Геббельсом». Я сказал все, что о нем думаю. Он, конечно, демагог классный. В праздник 9 Мая в Кремле слышу: «Александр Николаевич!». Вижу — мне машет рукой Жириновский. Это ваш, говорит праздник, я вас поздравляю. Там было много людей, и он хотел, чтобы это все слышали.[b]— Если бы вам, как Михаилу Горбачеву, предложили рекламировать пиццу? [/b]— Я бы не согласился. Хотя в этом не вижу ничего зазорного. Меня это развеселило. Просто другой характер, я человек нерекламный. После августа 1991-го я ни разу не был на митингах. И на всех снимках Политбюро, когда провожали кого-то или встречали, в первых рядах меня не увидите.