Ни в борщ, ни в Красную армию

[b]Перед судом помню его – бледный, глаза пустые. Он сказал только: «Сань, подстава все это». И больше ничего...Друг детства[/b]Дружок мой, Славка, в больницу попал – ногу сломал. Как говорится: очнулся – гипс. Да неловко – со смещением, с осколками, в общем, хорошего мало. На улице весна, птички поют, девушки щебечут – а он лежит, бедолага.Ну, понятно: друга мы в беде не бросим – ходим в больницу через день, развлекаем с друзьями, как умеем. Опять же компания у него в палате подобралась вполне себе ничего: трое парней молодых. Так что пообщаться есть с кем, ну и мы, конечно. Поболтали, в карты перекинулись – вечер, глядишь, и скоротали.Двоих ребят тоже навещали дружки и девушки, а к одному, назову его Саша – только мать приходила. И было нам это как-то странно, а спросить неудобно. И вот однажды зашел у нас разговор – о дружбе, друзьях-приятелях.День был предпраздничный, принесли мы бутылочку легкого винца своему страдальцу – красное сухое, оно говорят, полезное.А в палате к тому времени осталось их только двое – остальные ухромали на выписку. Ну вот. Приняли по маленькой за праздник весны и труда. Сашке тоже предложили – только он отказался: говорит, кислятину свою сами пейте.Вообще какой-то он был в тот день угрюмый – казалось, раздражаем мы его что ли своей веселой компанией? А потом как прорвало его, и вот какую историю он рассказал…[b]Мы жили по соседству[/b]…Мы стали друзьями сразу, при входе, можно сказать, в сознательный возраст – наши родители дружили семьями.Да и жили мы, собственно, дверь в дверь. Играли вместе с ним, подрались впервые – друг с другом. Первая сигарета, первая бутылка пива – все на двоих! Были мы с ним неразлейвода, в школе уроки вместе прогуливали, если один из нас заболевал, второй, тупо говоря родителям, – мол, иду в школу, – шел в квартиру напротив. Чтобы никому, значит, скучно не было.Всегда впрягались друг за друга, если были какие-либо проблемы, неважно где – в школе, перед предками. Ну, в ментовке побывать пришлось пару раз.Драки, прогулы школьные, по мелочам, короче говоря. Помню, еще в седьмом классе мне историчка за невыполненное домашнее задание поставила «парашу», так Васек в нее учебником швырнул. Она и вообще у нас злыдня была та еще, историчка – так что получила, как говорится, «по совокупности».Моя девушка как-то высказала мнение, что Вася – гей. В шутку, не в шутку – сам не знаю. То есть, наверное, знаю: приревновала меня к другу. Мы ж с ним заодно – а она вроде как на втором плане. Ну, и намекнула грязно: мол, какой-то он нетрадиционный… Сразу же наполучала от меня оплеух – не больно, но обидно и по делу! И стала ничьей.В общем, дружба наша была веселой. Дружбу мы в свое время ставили выше всего остального – ну, просто, дышать друг без друга не умели! В один технологический колледж поступили – ПТУ по-старому, в одну группу. И продолжали дружить, но, конечно, уже по-другому. Все-таки не дети, выросли. Появились какие-то личные – не общие интересы, как-то друг от дружки отдалились.И вот как-то однажды вечером звонит в дверь тетя Нина, Васькина мать. Рыдает навзрыд: Ваську, говорит, в милицию забрали. Задержали с наркотой…[b]Бабла не хватило[/b]Моя мать дома была, они ж подружки, стала успокаивать, утешать. А я просто в шоке, в ступоре каком-то! В мыслях такого не держал, в страшном сне привидеться не могло – ведь ни я, ни Васька в жизни к этому дерьму не прикасались! С пацанами из соседней школы вечно «разбирались», потому что знали об их любви к марихуане и прочей дряни… Короче, побежали мы с тетей Ниной и матерью моей в ОВД. Долго не буду томить подробностями – но дело поворачивалось так, что, дескать, «подсел» он давно, и не только сам употребляет, но и других подсаживает, чуть не главный «наркобарон» в районе! Тетя Нина к тому времени одна осталась, с отцом Васькиным развелась, у него теперь семья другая, и с работой какие-то проблемы… Словом, тетка – одна-одинешенька. Мои предки тоже не Абрамовичи: может, и можно было бы кому-то взятку дать, чтобы дело замяли. Да не было у нас бабла такого.И как-то у них, у ментов, это ловко все получилось, у псов этих, что не подкопаешься – свидетели откуда-то взялись… В общем, сшили дело.А я, как дурак, все в этом ступоре находился и все голову ломал – ну, неужели, думаю, проглядел я, прощелкал?! И начало мне казаться, что и в самом деле Васька какой-то «не такой» стал, припомнились детали какие-то, моменты… Или это я сам себя оправдывал? Не знаю.Мы до суда так и не смогли поговорить. Перед судом помню его – бледный, глаза пустые. Он сказал только: «Сань, подстава все это». И больше ничего.[b]Все было схвачено[/b]Пока он сидел, я учился, потом работал, о нем не забывая – письма, передачки и прочее. А когда вышел – его было просто не узнать. Понятное дело, поначалу я обрадовался: друг вернулся! А потом, когда послушал его речь, как-то не по себе стало. Ни одного нормального слова.Блатняк из всех щелей прет. Общаться – а как? Словно на разных языках. Но на то мы и друзья – знали друг друга всю жизнь, значит, и сейчас друг друга сможем понять. Спортом он заниматься перестал – беспонтово, говорит. Да и хрен с понтами этими. Пообщаться же и так можно, без вольной борьбы.Но ведь не было уже никакого общения! Другой, чужой человек – злой, всех ненавидит. Письма когда писал – вроде все было нормально, а здесь… Как будто перед нимвсе виноваты – и я в первую очередь! А что я мог тогда сделать, что?! Меня же в ментовке и слушать не стали бы, начни я про нашу офигенную дружбу и про сопливое-счастливое детство рассказывать, у них же все там было уже схвачено… И все-таки мы еще как-то продолжали… дружить. Хотя, конечно, дружбой это назвать уже было нельзя: говорил сквозь зубы со мной, глядел тоже сквозь.…А потом в одной хате была попойка, Васек там активное участие принимал, как впоследствии выяснилось – чересчур активное. И я у него на венах точки заметил. Утро для него началось кружкой холодной воды на голову. Я даже ему лекцию толком прочитать не успел, он вскочил и начал меня поливать какой-то там своей тюремной бранью. Я на него матюкнулся, он замолчал, смотрит на меня. Я примиряюще сказал, не подумал, блин: «Вот, хорошо. А то распетушился тут…» Так он что сделал? Он нож-финку откуда-то выхватил и с криком «Завалю, паскуда!», ножом размахивая, на меня полетел. Это он мне, лучшему другу своему.Нас на борьбе учили от ножа защищаться. В общем, нож я у него отобрал, нос расквасил и в этот же день сдал его с потрохами в ментуру, его и повязали в этот же день. Сколько ему дали, где он сидит – понятия не имею… Он замолчал – и все, кто был в палате, молчали. Кажется, никак не могли переварить сказанное.– Ты… на хрена ты его сдал-то? – у меня челюсть отвисла. Я просто не понял и все – и на своих друганов глянул: может, я один дурак? Но и Витек, и Женька, и Пашка, и Славка смотрели тупо.– На хрена, на хрена… С наркотиками он связался, на зоне побывал, меня замочить грозился, – Саня нервно затянулся, – мало тебе?– Ну, дак… он же другом твоим лучшим был?– Был, да сплыл, поняли? Мне такие друзья ни в борщ, ни в красную армию.Ладно, зря я вам, наверное, всю эту бодягу рассказал, так ведь и думал, что не поймете: молодые еще… Сашка взял свои костыли и медленно похромал в коридор.Мы проводили его взглядом.– Дела, блин, – протянул Пашка.– Ну, не знаю, – сказал Славка и поморщился, поправляя загипсованную ногу. – Вот если бы ты… или Костян… или Женька… Не знаю! – НЕ знаешь – так и не говори, – мрачно сказал Витька. – Не нам их судить.– «Их»? Или «его»? – полез зачем-то уточнять Женька.– Ты что – дурак?…В общем, праздник у нас «удался», ничего не скажешь. Еще посидели мы немного, помолчали неловко, да и пошли по домам.Когда спускались по лестнице, увидели еще раз Сашку – со спины. Стоял отвернувшись к окну между этажами, у телефона-автомата. Не звонил, просто стоял и курил.– Пока, Санек, – окликнул его Пашка.Но он так и не обернулся.