[b]— Александр Николаевич, мы недавно отметили 10-летие провозглашения независимости России. Как прошли эти 10 лет? [/b]— Паркинсонно. Не поймешь иногда: занесли, кажется, ногу вперед, вот-вот она должна на землю ступить, а это, оказывается, был шаг назад. После 1991 года были огромные возможности довершить то, что не успели мы. Нам удалось отвоевать для России свободу слова, свободу творчества, убрать из Конституции 6-ю статью (о руководящей роли компартии), удалось покончить с холодной войной. Мы надеялись, что незаконченные политические и начатые военная, земельная, судебная, экономическая и другие реформы будут завершены или продолжены. Но ни одна из названных проблем не была решена до конца. И все это сейчас приходится решать президенту. Я читал проект экономичекой реформы, подготовленный Грефом, он мне понравился. Но нельзя же нерожденного ребенка держать больше 9 месяцев в чреве матери! Или земельная реформа — ставшая для России роковой. Без передачи земли в частную собственность то ли фермеру, то ли объединению фермеров, то ли какому-то кооперативу — формы могут быть разные — никакие другие реформы в России успешны не будут, это мое глубочайшее убеждение. Все дело в собственности на землю, в собственности вообще. Сейчас идут споры: что важнее — свобода или собственность? Они, поверьте мне, надуманны. По-настоящему свободным человек без собственности быть не может! Люмпен, нищий не может быть свободным, а марксизм нам внушал, что все наоборот...[b]— 8 из 10 «паркинсонных» лет прошли под водительством Ельцина...[/b]— Я всегда был против того, чтобы указывать пальцем персонально на кого-то: вот он виноват. Занимаясь сейчас сталинским фашизмом, я весь свой внутренний пафос направляю не на Сталина, хотя он был, конечно, негодяй, люцифер, клинически неразгаданный тип. Ну а мы все? Где были мы? Нас, как зайцев на охоте: тю-тю-тю, постреляли — и все.[b]— Смею вам возразить, Александр Николаевич. В России как, может, ни в какой другой стране роль первого лица колоссальна, поэтому огромной ответственности за несостоявшиеся реформы, за несбывшиеся надежды с Ельцина снимать нельзя.[/b]— Это верно. Но к чести Ельцина надо сказать, что ему удалось сохранить демократический вектор развития России. Коммунисты к власти не вернулись, хотя дважды пытались. Но Ельцин захлебнулся властью, неожиданно ему доставшейся. Связанные с его именем события 1991 года в России называют революцией. Я бы так их не называл, потому что революция — это самодурство: хочу это срублю, хочу — сломаю, а вон ту барышню — повешу.[b]— Давайте вернемся к началу перестройки, одним из отцов которой называют вас. У Горбачева, у вас был ее четкий план? Вы действительно верили в то, что в России можно построить социализм с человеческим лицом? [/b]— На этот вопрос вам никто не ответит, в том числе и я, — и вот почему. Любых реформаторов — назовем так — не в лабораториях готовят, не из зародыша они вырастают. Они вырастают из самой жизни, все зависит от их умения услышать землю: как она? Гудит? Молчит? Шипит? Поэтому плана перехода из одного общественного качества в другое и быть не могло. Если бы я сказал: все, ребята, начинается другая эпоха, меня бы поставили к стенке. На первых порах перестройки нам пришлось частично лгать, лицемерить, лукавить — другого пути не было. Мы должны были — и в этом специфика перестройки — мобилизовать на нее стержень тоталитарного строя — тоталитарную коммунистическую партию. Все члены политбюро голосовали за перестройку, все пленумы ЦК, все партийные органы на местах. И именно это не привело к гражданской войне! Теперь о людях. Почистить паровоз или пароход общественного строя, подлатать его готовы были все — даже такой ярый сталинист, как Андропов! На обновление, на ускорение были согласны все. А поменять мотор — не дал бы никто! [b]— Одним из героев «постперестройки» стал Зюганов. Как вы к нему относитесь? [/b]— Да никак. Есть люди, которых хочется похвалить, есть и те, которых хочется как бы вывернуть наизнанку. А этот человек не вызывает у меня никаких эмоций — пустое место.[b]— Но он же работал у вас, в отделе пропаганды, правильно? Вы считали его ценным работником? [/b]— Очень ценным, незаменимым! Он капитаном был волейбольной команды. Второе, что ли, место они заняли в ЦК. Это очень важно было, очень важно.[b]— Ну а о Жириновском что вы можете сказать? [/b]— Можно вспомнить его под вечер, когда настроение плохое, чтоб немного развеселиться. Но свою роль он сыграл, взяв на себя часть общества, поверившую авантюристическим словам, но, слава богу, не действиям.[b]— Ходили слухи, что именно вы привели его в политику...[/b]— Это не так. О том, кто и как привел Жириновского, я пишу в своих воспоминаниях. Он стал вице-президентом одной компании, куда вложила деньги Российская компартия, и так далее. Селекцию КГБ проходила вся партийная верхушка.[b]— Кстати, Крючков ведь докладывал Горбачеву, что вы «агент влияния» Запада. Вы объяснились тогда или теперь на этот счет с Крючковым? [/b]— Он представил меня Горбачеву не «агентом влияния», а агентом западных спецслужб. Организовал прослушивание телефонных разговоров, слежку. Об этом я и Горбачева спрашивал, и его самого. А по поводу моего «шпионства» я нанял адвоката, подал заявление в прокуратуру. Они сняли показания с Чебрикова, Бакатина, с начальников отделов. Через 4 месяца я получил оттуда документ о том, что это все — клевета. Явиться в прокуратуру по вызову Крючков отказался. Но когда Генеральный прокурор позвонил мне и сказал, что может направить дело в суд и Крючкову грозит от 3 до 5 лет тюрьмы, я подумал: Крючков сажал людей, теперь я его буду сажать... Меня это так резануло — тем более тогда я уже занимался реабилитацией жертв сталинских репрессий — что я подумал: да пошел он к черту, дерьмо собачье!..[b]— С кем из бывших коллег по Политбюро вы поддерживаете отношения? [/b]— Только с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. С остальными мне общаться просто неинтересно, да они оказались по ту стороны баррикады, именуемой перестройка. Я наблюдал членов Политбюро близко, пишу о них в последней книге. Горбачеву посвящена в ней глава в 100 страниц, об остальных пишу бегло, поскольку это были просто партийные чиновники. Но надо отдать им должное: все-таки они голосовали за перестройку, только потом сообразив, что голосовали против себя.[b]— И Егор Лигачев? [/b]— У меня с ним были нормальные человеческие отношения, с ним можно было иметь дело, пока оно не касалось политики и идеологии. Мы никогда не переносили политику на личные отношения, несколько раз объяснялись с глазу на глаз, пытаясь что-то доказать друг другу. Происходило это в нормальной обстановке, человек он неглупый, но, как принято нынче выражаться, «упертый», со взглядами вчерашнего, а то и позавчерашнего дня. А если хорошенько подумать, то — прошлого века.О нем ходили всякие слухи, в том числе о каких-то его махинациях и прочем. Это — чепуха, он человек честный, для него такие вещи неприемлемы.[b]— А что вы можете сказать о Григории Васильевиче Романове? Правда ли, что он серьезно претендовал на роль генсека? [/b]— Лично у меня с ним тоже были деловые, ровные отношения. Но у него был некий извечный русский порок, поэтому всерьез говорить о нем не приходится. В Питере его вспоминют плохо, здесь же он ничем особенным себя не зарекомендовал. Я не думаю, что люди, которые решали проблему генсека — Громыко и другие, — всерьез рассматривали его кандидатуру. Хотя бы по причине его тяги к рюмке. В то же время человек он напористый, жесткий. Поручили бы ему, например, в сильный снегопад организовать очистку дорог от снега, он бы всеми правдами и неправдами с задачей справился.[b]— Хочу задать вам вопрос как председателю Комиссии при президенте России по реабилитации жертв политических репрессий. Сравнительно недавно — едва ли не за месяц до своей смерти — сын Берии Серго подал прошение о реабилитации своего отца. Вы рассматривали это заявление? [/b]— Здесь имеют место два положения. Говоря строго юридически, и Берия, и Ежов, и Ягода, и Абакумов должны быть — и это страшно даже произнести — реабилитированы. Потому что они расстреляны за то, чего они не делали: ни шпионами нескольких разведок, ни диверсантами и тому подобное они не были. Но это — палачи, убившие миллионы людей! Значит, их надо судить заново и как бы заново расстреливать. Но пока я жив, пока остаюсь преседателем названной комиссии, я не только не буду ставить этот вопрос, но и обсуждать его. У нас осталось еще около 400 тысяч нерассмотренных дел по реабилитации невинных людей, осужденных по приказам Берии и иже с ним. Я понимаю сыновние чувства уже покойного Серго Берии, но я должен считаться с чувствами детей и родственников миллионов безвинно убитых людей! [b]— Как вы считаете, Александр Николаевич, в России возможна двухпартийная система, как в Англии, Соединенных Штатах? [/b]— Я думаю, что две партии для России, да и для любой страны, — мало. Третья партия должна заставлять считаться с собой с точки зрения создания коалиции.Тогда первые две будут оглядываться, будут стремиться выполнять собственные обещания. Одной из партий России должна стать партия социального либерализма. Она должна объединить все силы социал-демократического содержания. Вторая партия должна быть левоцентристской — но не коммунистической, конечно. Ну и третья партия — это либеральная, которая должна, так сказать, звать в будущее. Она должна стоять на страже либерализма как идеи, как священного огня, к которому каждый может подойти, погреть руки.[b]— Как вы относитесь к Путину, Александр Николаевич? [/b]— Мое отношение к президенту будет формироваться в зависимости от того, как будут выполняться его обещания Федеральному собранию. По военной и земельной реформам дела пошли неплохо. По последней найден компромисс: и Конституция не нарушается, и регионы могут решать эти проблемы в зависимости от местных условий.[b]— Как вы думаете, президент распорядится похоронить наконец Ленина? [/b]— Я давно высказался по этому поводу — с этим язычеством надо кончать. Люди по всем законам лежат в земле.[b]— Несколько слов о семье, Александр Николаевич.[/b]— Я женат, женат один раз, супруга, слава богу, жива. У нас двое детей и семеро внуков. Старшей внучке уже за 30, младшему внуку 8 лет. Старшую зовут Наташа, младшего — Николаша. Сын работает вместе со мной — занимается розыском документов, у дочери небольшое издательство, издает хорошие книги, но доходов это дело почти никаких не приносит. В Ярославской области живут три моих сестры, они на пенсии, у всех свои семьи. Я езжу к ним каждый год, а то и два раза в год, навещаю могилы родителей. Живем мы очень дружно, у нас, к счастью, очень хорошая семья.[b]— Вы счастливый человек? [/b]— Да, без сомнения, во всяком случае, таковым себя считаю. Конечно, можно заняться самоедством, чем я часто и занимаюсь, но в целом я был бы неблагодарным судьбе человеком, если бы сказал: вот бы родиться снова, я жалею и так далее. Нет! Я не ушел ни от одного великого события ХХ века, в том числе — и от войны. И кое-что сделал для того, чтобы Россия стала свободной страной.